И. Н. Сленькова. Об особенностях архитектурной организации православных и инославных монастырей Беларуси
Религиозная полемика на протяжении ХIV — ХIХ вв. являлась одним из наиболее важных факторов, определявших государственную политику, общественную жизнь, развитие литературы и искусства Беларуси. (Первоначально ее земли составляли территориальную основу Великого княжества Литовского, образовавшего с Королевством Польским во второй половине XVI в. единое союзное государство Речь Посполитую, и в 1772−95 гг. были присоединены к России). Внутренняя противоречивость становления поликонфессиональной культуры получила наиболее яркое отражение в памятниках монастырского зодчества. Архитектура монастырей Беларуси особенно отчетливо аккумулировала черты национального и регионального своеобразия, во многом обусловленные сложным соотношением влияний западного латинского и восточного православного типа культур, влияний центров двух христианских церквей — Рима и Константинополя, вслед за последним — Киева. Позднее, в конце XVIII в., управление православной и католической церквами Беларуси переместилось в Петербург и Москву.
Частные пожалования и самостоятельная хозяйственная деятельность составляли материальную основу для основания и возведения монастырей, организации при них типографий, учебных, медицинских и благотворительных заведений. Система образования в Великом княжестве Литовском целиком была отдана в руки монастырей. Особенной известностью пользовались коллегиумы и училища иезуитов. С монастырями связаны многие исторические события, неизменно переплетаются судьбы выдающихся деятелей Беларуси, Литвы, Украины, Польши, России. Монастыри чаще всего становились местом погребения своих ктиторов-фундаторов, церковных деятелей и духовных наставников.
Комплексное изучение монастырского зодчества, включая сохранившиеся и утраченные памятники, дает панораму интенсивной строительной деятельности в Беларуси наиболее влиятельных церковных организаций Европы — иезуитов, бернардинов, доминиканов, кармелитов, францисканцев, базилиан и др. Архитектурные ансамбли кляшторов католических и униатских орденов, православных монастырей доминировали в застройке городов, в ландшафте сельских территорий. Они определяли архитектурный облик большинства поселений, оттеснив на второй план градоформирующую значимость замков и кремлей характерную для порубежных восточноевропейских государств и России. В каждом из средних (поветовых) и крупных городов Беларуси насчитывалось до десяти и более монастырей. Они становились также градообразующим ядром многих малых частновладельческих городов, торговых местечек. Притом центральное место в городе постепенно заняли монастыри католические, оттеснив на периферию, в пригороды, православные обители. Среди кляшторов первыми выступали комплексы коллегиумов, резиденций или миссий иезуитов. Они размещались на ключевых участках города, вблизи старинных замчищ и рыночных площадей, до XVII в. нередко принадлежавших православным соборным храмам, обителям.
Исследование монастырского зодчества позволяет выявить и по своему интерпретировать выраженные в архитектурных образах и изложенные языком архитектурно-пространственных форм общие и различающиеся в католической и православной конфессиях фундаментальные и церковно-обрядовые основы христианского вероисповедания, мировоззрения и мировосприятия, канонические представления о символике храма и семантике сакрального пространства.
Растянувшееся на несколько столетий противостояние православной и католической конфессий способствовало формированию и привело к предпочтению, даже своего рода консервации определенного типа объемно-пространственного решения, используемого в архитектуре, с одной стороны — соборной церкви и ансамбля православного монастыря, с другой — инославного монастыря и костела. Наконец в XVIII в. эти различия приобрели как бы канонический характер.
К этому времени архитектурная организация православного собора продолжала развиваться согласно местной традиции и восходила к элементам иконографии характерного для Беларуси XVI в. типа церквей-крепостей. Наиболее поздним примером такого типа памятников является Благовещенский собор Супрасльского монастыря (1505−11 гг.). Можно указать ряд признаков, ставших отличительными особенностями соборных храмов. Узкие плоскости фасадов с массивами плоских стеновых поверхностей взаимно пересекающихся кораблей крестовой композиции церковного сооружения подчеркивали вертикализм храма. Высокий щипец двухскатного покрытия кораблей и обработка плоскости фронтонов многоярусными поясами арочных ниш напоминали декоративные обрамления бойниц крепостных защитных укреплений. Многогранные барабанчики, фигурные головки и высокие шпили боковых, а нередко и центральных, глав собора повторяли характерный рисунок башенных завершений церквей-крепостей XVI в. В оформлении западного портала каменных соборов воспроизводились давно утратившие оборонительное назначение пристроенные сводчатые притворы-барбаканы.
Ведущей темой композиционного построения каменных и деревянных соборных храмов ХVII — ХVIII вв. становилась центрическая пятиглавая крещатая церковь с единообразным архитектурным оформлением всех четырех фасадов. Пятиглавое завершение соборов было отмечено осевым положением боковых глав, венчающих щипец каждой ветви крестообразного остова сооружения. Средокрестие фиксировалось центральной и наиболее крупной главой либо установленным на высоком барабане многогранным куполом. Таковы внешние, общие и характерные признаки архитектуры белорусского соборного православного храма. Наиболее ярко они проявились в каменном храмостроительстве Могилева.
Символика православного храма, как показали исследования неканонических богословских текстов, получила конкретное толкование только по отношению к внутреннему пространству церкви. Она прямо связывалась с литургией.1 В православном богослужении литургическое действие осуществляется как в алтарной и предалтарной частях, так и в определенные моменты священнодействия — во время «входов» — перемещается в центральное пространство храма. Католическая литургия (месса) совершается только в пространстве перед открытым престолом, нередко литургию служат одновременно у нескольких престолов-алтарей, размещенных в алтарной части, каплицах-приделах, возле несущих своды столбов костела.
Центральнокупольная композиция, подчеркивающая сакральный характера центра православного храма, наиболее адекватно отвечала требованиям совершения литургии. Такой тип объемно-пространственного решения сакрального сооружения сохранялся в храмовом православном зодчестве Беларуси на протяжении ХI — ХIХ вв. и самим уже признаком внешней общей формы постройки, ее центральнокупольного завершения, в сознании верующих соединялся с православием, отождествлялся со знаком принадлежности восточной церкви восточного обряда. Таким образом, купол стал неотъемлемым и основным признаком соборного храма православного монастыря Беларуси.
При сооружении на территории Беларуси католических и униатских храмов купольные композиции применялись крайне редко и становились скорее исключением из общего правила. Наряду с бескупольными костелами, число которых приближалось к двумстам, можно назвать отдельные примеры купольных базиликальных католических храмовых сооружений. К ним относятся наиболее значимые иезуитские храмы, в создании которых принимали участие итальянские и другие европейские архитекторы, мастера строительного дела, как-то: Д.-М. Бернардони, автор проекта костела Божьего Тела в Несвиже (1583−93 гг.); мастер Бурман, руководивший возведением купола костела св. Франциска Ксаверия в Гродно (освящен в 1667 г., контракт на постройку купола 1749); И. Фонтана, автор проекта Успенского собора мужского базилианского монастыря в Витебске (1743−85 гг.). Вопрос о сходстве планировочной и объемно-пространственной композиции иезуитских костелов и православных соборов Беларуси ХVII — ХVIII в., а именно — применение для сакрального строительства типа крестовокупольной базилики с двухбашенным главным порталом — до настоящего времени не ставился и, надо полагать, со временем станет предметом архитектуроведческих исследований.
В монументальном строительстве костелов униатских и католических кляшторов других орденов преобладали бескупольные базиликального типа сакральные сооружения. Они восходили к образцам готических базиликальных храмов Центральной Европы, принесенным на белорусскую землю миссионерами первых прибывших сюда орденов бернардинцев и францисканцев.2 Чаще всего акцентировался один из фасадов, башенный либо безбашенный, пластически усложненный и богато декорированный главный портал костела.
Архитектурный облик монастыря, подобно городу, формировался непрерывно во времени и не был фиксирован каким-либо конечным этапом процесса строительства. Преемственность градостроительного решения комплекса обители не несла иконографических установок и осуществлялась путем следования общим принципам пространственно-планировочного построения древнерусского монастырского ансамбля.
В православных монастырях постановка церквей и собора соответствовала ориентации главного алтаря на восток. Отклонения от нее, как правило, не превышали сорока пяти градусов. Размещение сакральных сооружений инославных монастырей в меньшей степени выдерживало указанную ориентацию. Нередким явлением было северное и южное положение алтарной части костелов и униатских храмов (Софийский собор в Полоцке после реконструкции 1750−80-х гг., Успенский собор базилианского монастыря в Витебске 1740−1820- гг. и др.). Можно назвать и исключительные случаи западной ориентации алтарной части католического храма (Полоцкий костел иезуитов).
Собор являлся самым крупным сооружением монастырского комплекса православной обители и помещался в центре двора. Главный храм возвышался в глубине ансамбля даже при условии сильной затесненности занимаемого монастырем участка, когда последний находился в плотно застроенном центре города. Другие культовые постройки, включая отдельно стоящую звонницу, располагались в ближайшем окружении собора. Более удаленным, вторым кольцом застройки вокруг собора становились жилые, служебные и хозяйственные корпуса.3 Вместе с оградой они формировали границы монастырского ансамбля, придавая контурам плана законченные и чаще всего полигональные очертания.
Главной особенностью православной обители, отличавшей ее от католических монастырей, становилась многослойная концентрическая композиция. Она выстраивалась по иерархии функционального назначения объектов застройки, высотных характеристик и архитектурной значимости монастырских построек от центра к периферии по бесчисленному множеству радиальных направлений.
В свою очередь, ансамбль католического монастыря имел ярко выраженную эксцентрическую регулярную или иррегулярную пространственно-планировочную композицию. Она строилась по оси, задаваемой осью центрального корабля костела. Фронтальная часть храма выделялась наиболее сложным и эффектным архитектурным решением, богатой декорировкой фасадов. Порталом центрального входа костел раскрывался на общественные пространства города или сельского поселения — его площади и основные магистрали.
Открытость католического храма вовне сопровождалась замкнутостью кляштора, тем самым обеспечивалась таинственность миссионерской деятельности монашеского ордена. Жизнь его протекала вокруг расположенного за костелом, либо примыкавшего к одному из его боковых фасадов замкнутого внутреннего двора, даже в праздники недоступного для непосвященных.
Другим основополагающим признаком, выделявшим православную обитель из окружения католических и униатских кляшторов, можно назвать многохрамие. Причем возведение в пределах одного монастырского комплекса группы церквей невозможно объяснить исходя из одних только прагматических соображений. Учитывая статистические данные о численности населения православного исповедания Беларуси конца XVIII в., не может быть достаточной одна только ссылка на потребную вместимость храмов, количество молящихся — священнослужителей, насельников монастыря, паломников, прихожан.
Многохрамие ансамбля православного монастыря Беларуси представляется свидетельством верности и преданности символическим канонам древнерусской традиции. Следует отметить, что в восточно-христианской интерпретации образ Небесного града Иерусалима воспринимался и трактовался по мнению исследователей как метафора, но не как иллюстрация конкретного текста. Так к идее создания архитектурного образа православного монастыря применимо утверждение о неотождествимости священного символа с каким-либо одним храмом, «это — средоточие храмов, своего рода город, образуемый храмами».4
В отличие от православной, в западнохристианской традиции образно-символическими чертами Града Небесного принято было наделять не монастырский комплекс в целом, а единственный его сакральный объект — костел. Несмотря на более тесные пространственные связи, существовавшие между сакральным сооружением и жилыми корпусами, которые чаще всего соединялись друг с другом переходами, основные строения католического монастыря всегда мыслились и воспринимались как отдельные составляющие монастырского комплекса. В XIX в. кляшторами назывались собственно только монументальные сооружения жилых корпусов монастыря.5
В католическом храмостроении символические образы трактовались более артикулированно, в определенных приемах решения внутреннего пространства, декоративного оформления интерьера буквально иллюстрируя отдельные понятия священной истории и священного предания. В архитектуре внутреннего пространства и убранства костела воспроизводились элементы топографии исторического Иерусалима. Башенные формы фронтальной части костела, как предполагается, были заимствованы из символики городского, замкового строительства и т. д.6
Концентрическое положение собора в композиции православного монастыря и центрическая композиция самого собора придавали облику ансамбля совершенно особую выразительность. При взгляде издалека, из различных точек города или пригорода, в обрамлении малых храмов и «прозрачной» застройки монастырского двора, центрический крещатый купольный пятиглавый объем собора разворачивался в реальном пространстве и времени как постоянная объемная форма. Всякий раз под новым углом зрения облик монастыря раскрывался по-своему, но силуэт, благодаря повторению центричности композиции монастырского комплекса в целом и центричности его объемной доминанты и ядра — соборного храма, казалось, оставался почти неизменным. Архитектуре православного монастыря в большей степени были присущи статичность и внутренняя напряженность образа. Пунктирно намеченные черты различий образно-симолического содержания и соответствующих им канонических архитектурных форм и приемов построения православных и католических монастырей Беларуси могут служить своеобразной художественно-исторической иллюстрацией религиозно-философских текстов, посвященных определению различий западной и восточной церковных форм христианского вероисповедания. А. Ф. Лосев писал: «Католицизм освобождает земную устремленность человеческого субъекта к богу, тем самым превращая ее в романтизм. Но византийское келейное подвижничество не есть романтизм. Восточный подвижник, сидя в своей келье в непрерывном посте и молитвах, смиренно ждет нисхождения к нему божественных энергий, но романтически не рвется к ним и драматически спокоен».7
1 Лебедев Л. Богословие Русской земли как образа обетованной земли Царства Небесного // Богословие и духовность. Международная церковно-научная конференция. Тысячелетие крещения Руси. М., 1989. С. 157 — 158; Бусева-Давыдова И. Л. Литургические толкования и представления о символике храма // Восточно-христианский храм. Литургия и искусство. М., 1994. С. 197 — 203.
2 Габрусь Т. Адлюстрованне канфесiйна-палiтычнай сiтуацыi у культавым дойлiдстве Беларусi // Беларусiка. Albaruthenika. Мiнск, 1992. С. 318.
3 Бусева-Давыдова И. Л. Некоторые особенности пространственной организации древнерусских монастырей // Архитектурное наследство. М., 1986. № 34. С. 201 — 207.
4 Лидов А. М. Образ Небесного Иерусалима в восточнохристианской иконографии // Иерусалим в русской культуре. М., 1994. С. 15 — 17.
5 Mobius F., Sciurie H. Symbolverte mittelalterlicher Kunst. Leipzig, 1984. S. 65.
6 РГВИА. Ф. 405. Оп. 7. Ед. хр. 2370. 1833 — 34 гг. Сведения о состоянии зданий и строений упраздненных католических монастырей.
7 Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990. С. 420.
О проблемах различения церковного и художественного образа в восточном и западном христианских исповеданиях, о явлениях своего рода художественного «экуменизма» размышлял Л. С. Успенский: «при часто одних и тех же формулировках, в христианстве оказалось два искусства, которые выражают различное восприятие одного и того же новозаветного откровения: то искусство несет его во всей полноте, с обожением твари как основной и конечной целью; другое на деле отвергает самую возможность обожения, приноравливания само откровение к природным человеческим данным. Основной грех римской церкви всегда заключался в снижении евангельских истин до категории земного общества». И несколько далее о том же: «тварная благодать может иногда улучшить природу человека, но не преображает его, не преобщает к нетварному бытию Свято Троицы. Детище филиоквизма, учение о тварной благодати пресекает пути уподобления человека святому Первообразу».
Успенский Л. С. 263 — 264.