В. А. Бердинских. Историки-любители из духовенства во второй половине XIX века
Белое (приходское) духовенство русской православной церкви было значительным слоем общества и, в определенной мере, частью существующего государственного механизма. Общественный престиж его в XIX в. был невысок. На него возлагались, кроме отправления религиозных треб для населения, также регистрация рождений, браков, смертей; преподавание обязательного закона Божьего школьникам и студентам, обучение грамоте в церковно-приходских школах.
В дореволюционный период духовенство было замкнутым сословием, в которое было трудно попасть и из которого сложно выйти. Среди сельского населения духовенство очень близко стояло к крестьянству по происхождению, условиям быта, уровню жизни. В 1850 г. с духовенства снята была обязанность учить своих детей в духовных учебных заведениях и предоставлено право учить их и воспитывать по их способностям и дарованиям. Реформы 1860-х гг. повлияли и на духовенство.
В 1867 г. духовные семинарии были подтянуты (по уровню образования и финансирования) к гимназиям. В 1863 г. семинаристы, окончившие четыре общеобразовательных класса, получили возможность поступать без экзамена в университет (в 1879 г. это право было отнято). В 1867 г. был уничтожен существовавший порядок наследования церковных должностей путем женитьбы на дочери предместника. А в 1869 г. дети всех священно- и церковнослужителей отчислялись от принадлежности к духовному званию, им предоставлялся свободный выбор профессии и право поступления на государственную службу.1 Русское духовенство было важным источником формирования гуманитарной (творческой и научной) интеллигенции России. В условиях России XIX в. наибольшее число образованных людей закончили духовные заведения.
В 1866 г. в стране было четыре духовных академии и пятьдесят духовных семинарий (как правило, по одной на епархию). Только за двадцать пять лет (1867−1891) число лиц, учившихся в семинариях, составило 376 183 человека, а обучавшихся в духовных училищах России — 760 630 человек.2
В 1870 г. в России насчитывалось 39 401 церкви, в которых было 115 619 человек приходского духовенства (священнослужителей из них 39 656 человек, остальные — причт.).3 Вместе с членами семей (а семьи у них были, в основном, многодетные), они составляли значительную часть грамотного населения страны. В течение всего XIX в. духовенство было массовым источником для пополнения бюрократического аппарата низкими и средними чиновниками. Материальное обеспечение последних было значительно выше дохода основной массы приходских священников. Поэтому среда провинциальных чиновников второй половины XIX в. была сильно заполнена выходцами из духовенства.
В любой губернии духовенство по количеству значительно превышало дворянство и чиновничество. Во Владимирской губернии, например, в 1876 г. проживало около 4200 потомственных и личных дворян и более 17 000 человек приходского духовенства (без членов семей).4
Большое значение имело и то, что духовенство было не просто грамотным, а наследственно грамотным сословием со своими ведомственными учебными заведениями, архивами, библиотеками, органами управления, традициями. Трудолюбием, выносливостью, жаждой знаний, упорством бывшие семинаристы и в университетах, и на службе значительно превосходили детей свободных сословий.
Гуманитарная нацеленность полученного образования, функции регистратора течения времени в приходе (рождений, браков, смертей), наличие и приходской церкви архива — все это делало приходского священнослужителя сельским историком поневоле, влияло на его мировоззрение, круг занятий. Близость и сопричастность ко всем крестьянским праздникам в определенной мере превращала его и в этнографа, превосходно знавшего все местные обычаи и обряды. В известном смысле, русское православное духовенство было потенциально сословием историков. Массовый отклик священнослужителей на вопросники Русского географического общества середины XIX в., повсеместное активное участие в научной деятельности губернских статистических комитетов — наглядное тому доказательство. Замечательный тульский краевед Н. Е. Северный, характеризуя местную историографию XIX в., отмечал в 1914 г.: «Между такими коллективными деятелями выдающуюся роль играли до конца XIX века в порядке времени — Тульская духовная консистория, Тульские губернские ведомости (с 1838 г.), Тульский губернский статистический комитет, Тульское духовенство всей епархии, ведшее местные церковные летописи…».5
С 1890-х гг. в епархиях начинается широкое движение за создание особых научных церковно-исторических учреждений, древлехранилищ и музеев. До начала XX в. их было создано в России шестнадцать, а к 1917 г. — пятьдесят девять (по одному на епархию).6 Отметим созданные в числе первых Архангельский епархиальный церковно-археологический комитет с древлехранилищем (1886 г.), Владимирское церковно-историческое древлехранилище (1886 г.), Воронежский церковно-историко-археологическийкомитетс древлехранилищем, библиотекой и архивом (1890 г.), издавший четырнадцать томов «Воронежской старины». По мнению Синода, древлехранилища учреждаются «для собирания местных исторических памятников и для развития в местном обществе, в духовенстве и среди воспитанников духовно-учебных заведений археологического интереса и знаний и оказывают благотворное влияние на разработку исторических памятников, относящихся к истории России и, в частности, к истории русской церкви».7
Но в 1860—1880-х гг. губстаткомитеты были единственными доступными для приходского духовенства местными научными центрами. Во многих комитетах 1860-х гг. местные священники составляли от трети до половины состава действительных членов.
Мотивы массового обращения к научным историческим и этнографическим занятиям священников разных возрастов, начиная с середины XIX в., многообразны. Посылая свои отчеты на вопросник РГО, заштатный священник села Воскресенского Нижегородской губернии П. С. Смирнов риторически писал 30 ноября 1848 г. в сопроводительном письме: «Так как я совершенный есть неук и невежда, то и не должен был входить со своими строками в столь просвещенное и блистательное общество, но как достиг уже 72 лет, покрылся снеговидною сединою… да последние мои минуты могут быть милому моему отечеству хотя единою строкою годны, а старости и дряхлости моей целебны».8
Стремлению поделиться накопленным в жизни опытом в любой форме было характерно для многих ушедших на покой по старости священников. Протопоп Нижегородского Спасского собора писал в своих воспоминаниях о прошлом (1889), окидывая взором все прожитую жизнь: «Жизнь моя многолетняя (69 лет) полна различных проявлений и сторон — назидательных, интересных и курьезных. á…ñ Какое обилие впечатлений… Какое обилие случаев для наблюдений, изучений всевозможных сторон жизни… Дал мне Господь изобразить хотя бы тысящную долю того, что я видел, что меня занимало, что полезно для истории и что назидательно для последующих поколений — изобразить придерживаясь этнографической формы».9
Отметим здесь стремление автора к анализу своего многообразного жизненного опыта и тягу его к научным (этнографическим) формам работы. Все же основная часть священников — актива статистических комитетов — были в 1860-е гг. или начинающей молодежью, или людьми зрелыми. Некоторые из них продолжали свои исторические и этнографические работы в течение всей жизни. Влияние воззрений и нравственных установок шестидесятничества осталось в них на всю жизнь.
Тематика работ этих авторов, как правило, касалась того, что они хорошо знали в окружающей жизни: исторических и этнографических описаний сел, приходов, уездных городов; быта окрестного населения. Во многих семьях складывались прочные краеведческие традиции, и нередкими были случаи, когда и отец, и сын занимались краеведением. Из семидесяти семи лиц, указанных в биографическом справочнике «Вологжане-краеведы» (1923), более половины — выходцы из духовенства.10
Характерна фигура Ивана Герасимовича Кибардина (1817 — 1873) — деятельного члена Вятского статистического комитета, тридцать семь лет (до смерти) прослужившего священником в наследственном богатом приходе села Лекма Слободского уезда. Помимо присылаемых им в статистический комитет исторических описаний родного уезда, он был активным и энергичным общественным деятелем уездного масштаба, образцовым приходским священником. В его посмертной биографии, составленной его преемником в приходе, указывалось: «Долголетняя и примерная жизнь на одном месте и многоплодное и полезное служение его церкви приобрели ему полное доверие и любовь от его прихожан. á…ñ Темы для своих поучений он нередко брал из особенных обстоятельств своего прихода… В память о себе он оставил церковь, построенную им на свои средства».11
Двадцать семь лет он обучал в домашней и приходской школах крестьянских мальчиков. С 1863 г. он состоял действительным членом Вятского статкомитета, а с 1864 г. был благочинным в своем округе. С 1873 г. все трехлетие был секретарем уездного земского собрания. Не случайно издание его «Описания» Слободского уезда финансировалось уездным земством. Закономерно, что сменивший его в приходе священник М. Утробин, продолжая традицию Кибардина, написал и опубликовал «Историческое описание села Лекмы Слободского уезда», основанное на материалах церковного архива.12
Другой распространенный тип свободно мыслящего образованного священника, связанного с передовой демократической печатью, олицетворял Михаил Ионович Осокин (1820 — 1876). Он служил в богатых приходах Нолинского уезда Вятской губернии и был на хорошем счету у епархиального начальства. Первая его работа, созданная под влиянием вопросников и анкет РГО, была этнографической. Она опубликована в 1856 г. в журнале «Современник» под названием «Народный быт в северо-восточной России» и состояла из трех частей. В первой части (1856, сентябрь) сообщались сведения о составе населения Малмыжского уезда Вятской губернии, описывались обычаи и обряды местных крестьян при рождении и смерти, по второй (1856, ноябрь) — рассказывалось о народном самолечении и крестьянской демонологии, в третьей статье (1856, декабрь) шли сведения об оборотнях и приводились две крестьянские легенды.
По содержанию статей видно, что их автор глубоко знал местный быт и нравы, сообщал много интересных фактов часто словами своих собеседников-крестьян. Работа И. И. Осокина даже вызвала некоторую полемику в кругу столичных авторов. Академик И. И. Срезневский считал его статьи слишком мелко детализированными, перегруженными незначительными подробностями. На что Н. А. Добролюбов возражал, считал, что этнографу надо брать решительно все и лишь позднейший исследователь будет в состоянии отделить главное от случайного.13 В Вятке статьи Осокина имели успех и в выдержках были помещены в «Вятских губернских ведомостях».14
М. И. Осокин и многие другие ему подобные авторы не делали большого различия между своими литературными и научными работами. Поэтому так органичен в творчестве М. Осокина роман из жизни русского духовенства «Ливанов», напечатанный в «Русском слове» за подписью «Н. Осокин» (1864, апрель — июнь). По мнению исследователя Е. Д. Петряева, М. Осокин заменил инициалы для маскировки, так как священнику неудобно было печататься в журнале крайних радикалов.15
Роман явно автобиографичен и наделал на Вятке много шума. Литератор и публицист, историк и этнограф М. И. Осокин переписывался с Н. Г. Чернышевским, Д. И. Писаревым, Н. В. Шелгуновым, М. Е. Салтыковым-Щедриным. Он был гласным уездного и губернского земства, активным сотрудником статистического комитета, одним из создателей Нолинской женской гимназии. Умер он после длительной болезни от туберкулеза.
Сын его, Иван Михайлович Осокин (1864 — 1921), был тоже священником, закончившим Вятскую духовную семинарию и Казанскую духовную академию, известным вятским историком-краеведом, автором многочисленных работ о местной церковной старине. Являясь активнейшим сотрудником Вятской ученой архивной комиссии, он много сделал для спасения вятских архивов от гибели.
Семейные краеведческие традиции в русской провинции второй половины XIX — начала XX вв. были явлением распространенным и приносившим большую пользу изучению края. В семьях создавались ценные библиотеки, личные архивы, коллекции, шла концентрация краеведческих знаний и методики исследования.
Активно шло исследование этнографии нерусских народов России. В губерниях севера и средней полосы России, Поволжья это касалось прежде всего небольших финно-угорских народностей, а также тюрко-язычных этносов. Поскольку многие из этих народов еще в XVIII в. были язычниками, первыми исследователями их истории, языка, этнографии и культуры становились священники.
Колоритна фигура священника Григория Егоровича Верещагина, первого этнографа-удмурта (1851 — 1930). Его этнографические работы посвящены удмуртскому населению Сарапульского уезда Вятской губернии. За свои две первых фундаментальных работы «Вотяки Сосновского края» и «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии», созданные им по программам РГО и посланные в это общество, автор был награжден серебряной медалью РГО, а его работы опубликованы в «Записках РГО».16
Учтена двадцать одна работа этого автора. Как правило, они невелики по объему и посвящены устному народному творчеству удмуртов, народной медицине, знахарству, мифологии удмуртов и археологическим памятникам.
По мнению современных исследователей удмуртской этнографии, «названные монографии Г. Верещагина по широте охвата представляют собой своего рода энциклопедию дореволюционной жизни удмуртского народа».17 Постоянно проживая среди удмуртов, Г. Е. Верещагин имел возможность (в отличие от ученых в экспедициях) глубоко проникнуть в строй духовной и материальной жизни удмуртского народа. Значительно мешало его работе отсутствие серьезного систематического образования. Закончив Сарапульское реальное училище, Г. Е. Верещагин учительствовал в земских школах, а затем принял духовный сан и в течение двадцати семи лет был приходским священником. Начав заниматься этнографией с 1860 г., он довольно быстро создал две свои основные работы (1886, 1889), написанные в беллетризированной форме. Также он стал автором первого оригинального художественного произведения на удмуртском языке.18 Для его творчества показателен и большой художественно-этнографический очерк «Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда», опубликованный в «Календаре и памятной книжке Вятской губернии на 1896 год». По своим взглядам и воззрениям Верещагин был гуманистом-просветителем. Главный смысл своей жизни он видел в христианском просвещении народа.
Итак, в русской провинции второй половины XIX в. приходское духовенство было значительной культурной силой. Достаточно характерной для 1860−1880-х гг. является фигура сельского священника, историка и этнографа-любителя, члена губернского статистического комитета.
Гуманитарное образование, общественный подъем 1860-х гг., наличие постоянных организационных краеведческих центров, в виде губернских статистических комитетов, нацеленность краеведческих материалов в местной печати на деятельного читателя, стремление большей личностной реализации, желание выйти из привычного круга занятий, влияние передовой литературы — таковы, думается, основные предпосылки обращения многих десятков приходских священников во второй половине XIX в. к занятиям историей и этнографией родного края.
И явление это было социально обусловленным: в селе, в приходе функции официального историка, регистратора течения времени внутри небольшой общности людей возлагались именно на священника. Существование церковного архива, где часто были документы XVII — XVIII вв., ведение метрических и исповедных книг, составление клировых ведомостей делало этих людей своеобразными генеалогами поневоле, сопричастными ходу истории, позволяло им свободно ориентироваться в прошлом, а, следовательно, и отделять его от настоящего, а настоящее от будущего. Будучи своими в тесном сельском мирке, они одновременно были отстранены от него своим положением и образованием и могли взглянуть на привычные крестьянские занятия с точки зрения этнографа.
Именно эта среда приходского духовенства в условиях провинциальной России XIX в. создала благоприятные условия для формирования исторического сознания.
1 Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971. С. 100 — 102.
2 Преображенский И. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840/41 по 1890/91 гг. СПб., 1901. С. 180 — 181.
3 Там же. С. 29.
4 Протокол годичного собрания Владимирского губернского статистического комитета 27 мая 1876 года. С. 1.
5 Северный Н. Е. Мои занятия по историческому изучению Тульского края. Тула, 1914. С. 37.
6 Сборник материалов, относящихся до архивной части в России. Пг., 1917. Т. 2. С. 326 — 369.
7 Там же. С. 361.
8 Архив РГО. Ф. 23. Оп. 1. Д. 82. Л. 1 — 1 об.
9 ГАНО. Ф. 2018. Оп. 602а. Д. 133. Л. 71 — 74.
10 Веселовские А. и А. Вологжане-краеведы. Вологда, 1923.
11 ГАНО. Ф. 574. Оп. 8. Д. 41. Л. 4.
12 Утробин М. Историческое описание села Лекмы Слободского уезда // Вятские епархиальные ведомости. 1878. № 19.
13 Добролюбов Н. А. Собрание сочинений. М., 1962. Т. 8. С. 542 — 543.
14 Вятские губернские ведомости. 1857. №№ 8, 9, 11, 12, 13.
15 Петряев Е. Д. Люди, рукописи, книги: литературные находки. Киров, 1970. С. 90 — 95.
16 Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края // Записки РГО. Спб., 1886. Т. XIV. Вып. 2. С. 218; он же. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии // Записки РГО. Спб., 1889. Т. XIV. Вып. 2. С. 197.
17 Владыкин В. Е., Христофорова Л. С. История этнографии удмуртов: краткий историографический очерк с библиографией. Ижевск. 1984. С. 36.
18 Писатели Удмуртии: Биобиблиографический справочник. Ижевск, 1989. С. 90 — 95.