Воспоминания В. В. Фокина

Автобиография

Владимир Васильевич Фокин

Дайте слово…

Первое что помню (7−9 месяцев): мать в подполе и я у края лаза, — Интересно…

А на завалинке — зеленая, толстая лягушка с большу-у-щими глазами. С-тра-а-ш-ная.

— Смотрел — смотрел на нее и так разревелся, что мать выскочила из подпола побелевшей.

5−6 лет. Первая несправедливость. Приехали жить в Сапуново Гороховецкого района (Владимирской области) на отцовской полуторке. Сбежалась ребятня увидеть автомобиль. Мы с братом Женькой в кузове, — гордые. — «Вы откуда?» — «Из Коврова». «Отку-да? Из коровы? «- Смех толпы: злой, несправедливый. Ведь я же четко сказал: «Из Ко-в-ро-ва».

7 лет. Первое огорчение. Крестный отец Николай Иванович Юдаев подарил удочку с шелковой леской и настоящим крючком. Научил насаживать червя и ловить рыбу. — Сколько радости! А на следующий день прислоненная к сараю удочка оказалась без лески и крючка. — Слез пролилось!

1-й класс деревенской школы. Букварь — на пять человек. Мать сшила тетрадь из оберточной бумаги (другой не было). Пока писали простым карандашом, — получал четверки. Перешли на чернила (непроливашка в малюсенькой сумочке) — возникли проблемы. Палочки должны быть на одинаковом расстоянии и прямые. Веду пером сверху вниз, — а на коричневом вкраплении в бумаге чернила расплываются. Придумал вести перо вокруг вкрапления. Стало получаться без кляксы, аккуратно, но… вместо палочки — дуга… За творчество получил двойку. — Огорчению не было предела.

8 лет. Жатва. Конные жнейки. В полдень распрягают лошадей, сажают на них мальцов, и — с богом! — на конный двор. Я тут как тут: и меня. Подобрали спокойную лошадь. А она вскачь — догонять первых. Держусь за гриву, не дышу… На крутом повороте падаю в пыль (хорошо не под копыта). — До-о-лго не приходил домой.

Через неделю опять: «Дядя, подсади». На коварном повороте удержался. Подлетаем к конюшне… Вижу: ворота настежь, бледное лицо конюха, очень низко перекладина… И крик: «Ложись! мать пере-мать». Не пригнись я, — снесло бы полголовы. К лошадям меня больше не подпускали… А мне и самому расхотелось.

2-й класс начинал в Муроме. «Ну, Фокин, как учиться будем?» — спросила завуч. — Мне показалось, — она все знает о моем творчестве с крючочками.

— «Хорошо», — отвечаю.

За 2-й класс мне вручили Похвальную грамоту (тогда ими награждали только круглых отличников). Но она была единственной за все 7 классов.

После семилетки потянуло в романтику… Поступить бы в Щукинское училище — на артиста, или еще куда… Хорошо, что прислушался к мудрому совету отца: «Поступай в Муромский машиностроительный техникум».

Конкурс — четыре человека на место. «Резали» на диктанте: так быстро диктовали, что нормальный человек не успевал записывать. Для нас с Юркой Игриневым такой диктант был игрой: мы в 7-м классе, дурачась, натренировались писать ой-ей-ей как. И вот: два, два, два… Вдруг: три. Головы поворачиваются в сторону счастливчика. Нас с Юркой можно было носить на руках. — Мы единственные получили по четверке.

Техникум (1955−1959). Счастливое бесшабашное время. Уроки не учили, а стипендию получали (экзамены сдавали на 4 и 5). В середине же семестра — как выйдет.

Урок. Первый вопрос… Нервно вчитываемся в конспект. Преподаватель:

— «Ответит нам на него, т-кс, …Иванов», — Вздох облегчения и перевертывание страниц.

— «Я… сегодня… не учил», — виновато встает Иванов.

— «Хоть бы к доске вышел, время потянул, идиот…», — шикает на состоявшегося двоечника аудитория и нервно листает страницы назад.

Вспоминаю те годы с нежностью… Был я ведущим артистом драм. кружка техникума (потом — народного театра клуба им. Ленина при заводе Дзержинского, на который нас с Юркой Игриневым пригласили работать по окончании техникума). Какие спектакли мы давали! Какие концерты! А в юбилейный для Ленина год я сыграл молодого Ульянова: даже на Целину по такому случаю не отпустили…

В институт особенно не стремился. — После Армии, мол. Вдруг один знакомый документы сдал для поступления, второй… А я? — рыжий? В последний момент сдаю документы во Всесоюзный Заочный Машиностроительный, филиал которого — в Муроме. Времени на подготовку не было… Бессонные ночи… — и вижу себя в списке студентов.

Армия (1960−1963 гг.). — Все призывники получали повестки за неделю — две до отправки. А тут… Пришел на работу 22 сентября (работал конструктором в ОГТ) и перед обедом телефонный звонок: «Срочно в отдел кадров за расчетом, завтра — в Армию». Полдня гонял по заводу: подписывал обходной. Наконец получил отпускные и «подъемные». Для «солидности» купил бутылку рома (никогда раньше не пробовал) и — домой. Навстречу мать в слезах:

— Сынок, тебе завтра в Армию. Сходи к родным, сообщи…

…Утром провожали до военкомата. В дни отправок здесь многолюдно: гармонь, песни, пляски… А тут… — никого. Опоздал?

— А вот и третий, — радостно сообщил военный, завидев меня в дверях… Вот вам документы, вечером быть на вокзале, отправка поездом, — в девять.

Три армейских года. Когда нет «боевой» работы — трудно: через день «на ремень». «Боевая» работа — почетно и ответственно. Сначала — «Белка» и «Стрелка» в космосе, потом — Гагарин, Титов, Терешкова… Перед дембелем меня и Константинова Владимира зачислили в Книгу Почета части. Фотографии в ней, наверное, — до сих пор…

Работа — учеба — женитьба (1963−1969). После Армии — конструктор на том же месте. «Сватали» в секретари комсомола на уровне райкома.

— Не мое, сказал, это дело.

Далее: завод — институт, завод — институт, завод — институт. Свободные дни: воскресенье — суббота. Однажды и ее отобрали. «Был день в баню сходить…» Из потока в 60 человек 40 бросили учебу. Один сошел с ума на первом курсе: «начерталка довела». Другой умер на шестом курсе — за месяц до дипломного проектирования. Хоронили институтом. Хотели с Чигиневым в аспирантуру — по окончании, а тут решили: нет. Получим дипломы — и на диван: книжки читать… про шпионов.

Удивляюсь, как при таком плотном графике женился. Но, как «положено», — после сдачи «сопромата». И еще: получил первое свое Авторское Свидетельство на изобретение. Изобретателей на заводе было двое. Первым — Воробьев, — вскоре Главный конструктор завода… Мне прочили быть — Главным технологом.

Вперед, в деревню… (1969 -1973). Шестилетнее совмещение работы с учебой подорвало здоровье большинства моих однокашников. Я — не исключение. А еще подсчитал: квартира «светила» лет через 12−13. Не поехать ли на свежий воздух, — в Сибирь? Жена, смотрю, на все согласна — «куда иголка, туда и нитка».

Свою «Сибирь» нашел в Селивановском районе, в совхозе «Красногорбатский». Его директор Алексей Николаевич Андрианов (любимое слово «понимаешь») через год вручил мне ключи от трехкомнатной, «понимаешь», квартиры со всеми удобствами…

Кем я только не был! Инженер по технике безопасности и пожарной безопасности, — основная работа. Одновременно: начальник штаба Гражданской обороны, председатель товарищеского суда, заместитель председателя рабочкома, депутат Совета, заседатель районного Суда, лектор, пропагандист… Когда меня «усватали» в заведующие отделом сельского хозяйства Селивановской районной газеты «Искра Ленина», и я прощался с совхозом (банкет на природе), секретарь парткома сказал: «Кем тебя заменить?» и перечислил мои 18 общественных нагрузок. При этом я имел строгий выговор от облсовпрофа, Почетную Грамоту Министерства сельского хозяйства СССР и медаль «За отвагу на пожаре» от Президиума Верховного Совета РСФСР.

Журналист. (1973−1980). В кабинетах редакции с появлением новенького завис шепоток: «Еще один с эзоповским языком?». — Как доказать что не верблюд? — Только делом. Действуй, изобретатель!.. А что если… на каждый колхоз — совхоз — блокнот! Записываю все, что представляет хоть малейший интерес. Накопив материал, стал писать о людях с такими подробностями, что удивлялись сами герои.

…Искал алгоритм литературных материалов… — Чепуха, — говорили асы. — Есть божья искра — пойдет. Нет — хоть об стенку бейся. Проанализировал сотни и сотни статей. И… — ура! — Вот он, алгоритм! — Разрисовал на плотном картоне… Раньше мучился с чего начать, — теперь перед глазами — десятки вариантов. И так бойко заработал мой конвейер, что месячную норму мог выполнить за неделю. Отправил лучшие очерки на конкурс журналистов области… — Второе место. — Случайность, — парировали коллеги. Следующий год — опять второе… Эзопа в газете больше не поминали.

— Пойдешь в заместители? — предложил редактор Судогодской газеты Г. С. Пинюгин. — Квартира, детский сад… — что еще?

— Квартиру — сразу. Земельный участок — к следующему году…

Под шепоток завистников в новую квартиру въехал через месяц. — Одновременно с началом применения пустырника от высокого кровяного давления… И хоть в областном конкурсе журналистов вновь занимал призовые места (причем всегда будто «подрезанное» — второе место), — работа в новой должности стала мукой. Спиной чувствовал пристальное внимание окружающих: не споткнется ли, не обронит ли ненароком слова, к которому можно придраться. Завистники для экспертизы даже местного знатока русского языка мобилизовали навести ревизию на фокинский газетный язык: в норме ли? После долгих читок признали: — в норме.

— Брось ты на хрен эту редакцию, — говаривал бывший фотокорреспондент газеты Смоленцев. — Иди в операторы, — на Химик. Зарплата — во! И с 50-ти — на пе-е-нсию!

Даже рядовых журналистов в то время увольняли только за беспробудную пьянку, а тут — зам. редактора! Как уйти по- хорошему… Ушел-таки.

В гегемонах. (1980 — 1987). Рабочий класс, как мы учили, — гегемон пролетариата. Я — ученик оператора. Месяц, второй… С третьего (уже оператор) зарплату получаю больше чем когда — либо в жизни. Плюс рационализаторские предложения: 20−30 рублей в месяц (минимальная зарплата — около 80). Транспарант в цехе почти всегда гласил: лучший рационализатор за месяц — оператор цеха непрерывного выпуска стекловолокна — В. В. Фокин. Работа вредная. По 6 часов. Но голова свободна, обдумывай любую фантазию… И времени дома — в-во!

Первое, с чего начал: как повысить производительность? — Главный вопрос во все времена и у всех народов. Особенно актуален для тех, чья зарплата впрямую зависит от производительности. «Рационализацию» начал с нарушения правил техники безопасности. Заметил: операторы со стажем, чтобы сократить время «подачи» нити на бобину — притормаживают ее бешеное вращение каблуком или носком ботинка. От подошвы поднимается вверх едкий дым, а сам ботинок при таком нештатном использовании служит меньше положенного срока. А что если… к подошве ботинка приклепать кусок от тормозной колодки автомобиля или трактора? Задумал — сделал. И вот: бешено вращающуюся бобину (после отключения намоточного аппарата) стал останавливать за секунды. Тоненькая струйка дыма (от бобины ли, от тормозной ли колодки).

Они меня и привели к первому инфаркту… Работал я на чешских размоточно-крутильных машинах. Режим задается заранее. Крутит 30 км нити и автоматически отключается. Вытащи полные початки, вставь пустые катушки, заправь бобины с нитью. Для всех — нормальное явление. А присмотреться, — на машине остается столько недоразмотанных бобин, «мелюзги», что после очередного пуска машины еле успеваешь менять бобины и «присучивать» (приклеивать) нитку к нитке. У нерадивых склейка — черная, длинная. Ткань из такой нити в ткацком цехе браковали и выкидывали метрами. Или километрами переводили в малоценную «тепловую» ткань…

Идея такова… Машина работает без останова (кроме профилактики). Початки в каждый отдельный момент — разной полноты: один пора снимать, другие — рано… Кончилась нить (и початок соответствует шаблону), — снимай. На место пустой бобины ставь самую что ни на есть полную (она даст полный початок без «присучки»). Если початок мал, — обязательно бери неполную бобину (такие старались подкинуть соседу: чтоб самому работать спокойней). В результате — одна полновесная бобина дает полновесный початок. А две «щуплых» — початок с одной склейкой.

На практике оказалось все необычайно просто. Почувствовал я это после 3-х подряд отработанных смен (18 часов), когда вывел машину на равномерный съем. Боже, как все оказалось легко! На душе стало спокойно — спокойно. — Вот вам качество, количество и работа без спешки и нервов!

…После выходных летел на работу будто на крыльях: как эксперимент? Издали заметил: початки оди-нако-вой полноты… — Екнуло сердце. Только и прошептал:

— Ребята…

— За твои причуды всей бригаде влетело,., а тебя, наверное,. — уволят.

Все насмарку: предварительные уговоры начальника цеха «как это: производительность растет, а работать легче,. — иди к технологу, — она у нас хозяйка размотки», уговоры «хозяйки» чуть на коленях «я что и по ночам буду размотку контролировать?», многочасовое убеждение размотчиков других смен «я то ничего, но как бы чего не вышло» и, наконец, для подстраховки, — разговор с главным инженером завода (обещал позвонить в цех, да так и не позвонил).

Начинать по второму кругу не было сил…

А вскоре в ночной смене я получил инфаркт.

Необычное чувство свободы. (1987−1993). Дважды (месяца по три) выхаживали в больнице: обширный, как потом сказали, трансмуральный инфаркт. — Инвалидность. Пенсию — «в дверь просовывают…» Домашние — на работе и в учебе. Тишина, — хоть волком вой. Ударился читать про шпионов — не то. В который раз взялся рассматривать конструкции мотоблоков, плугов в подшивках… Сконструированный ранее агрегат для обработки почвы на основе двигателя от мотороллера стоял в гараже без движения: «он меня уронит…».

Творчество мало изучено. История знает: иногда достаточно мгновения осознать то, чего за столетия не придумали. Волшебная фраза «а что если…» — сыграла свою роль и на этот раз. А что если сначала «скосить» верхний слой почвы? — чуть — чуть. А потом работать вглубь насколько хватит сил. Вот оно, — мгновение, которое оценивается теперь как талантливое и даже гениальное (сколько писем поклонников легкого, удобного и универсального огородного инструмента, — настолько универсального, что больше никаких огородных инструментов не требуется). Два действия — сначала по горизонтали, потом — по вертикали… Но к ним я шел 12 лет… Однажды как на курсах повышения квалификации журналистов в споре с коллегами (ох и спорщик!) высказал мысль: возможен ручной инструмент для очень легкой обработки почвы. Тогда меня поддержал только один человек. Надо верить: если какая- то работа очень трудна, — обязательно где-то рядом «лежит» неожиданное и очень эффективное решение. — Мы сами себе зачастую усложняем жизнь.

Итак, пенсия — 120 р. (1988 г.). Земельный участок — 9 соток в трех местах. Взялся за клубнику и раннюю картошку. Накопаю с борозды мешок — везу на рынок (ох, и не любил!!). Зато возвращаюсь с выручкой 50 — 100 рублей. Два дня — пенсия. Для инвалида очень даже здорово… Клубника у меня — самая ранняя. Гладиолусов разве-е-л — 70 — метровая грядка. Вот, думаю, так и надо жить…

Для интереса выращиваю малоизвестные растения. Однажды с садовой лебедой (красной и зеленой) возвращаюсь с одного из 3-х участков. Навстречу жена: «У нас гость». — Ба!.. Армейский приятель — Луканов! Приглашает работать в Канадско-Российскую фирму. Зарплата равна десяти моим пенсиям! — Не-е, — говорю. Я для себя определился: природа, огород…

— Берись, — настаивает. В третий его приезд я сдался…

Работа — «непыльная». Хотя для двух моих высших образований — оскорбительная: транспортный рабочий. — «Ничего — ничего, — сказал мне старший мастер стройки — Е. Ф. Михайлов, — присмотримся, — повысим».

Платили действительно хорошо. Присмотрелись, — повысили. И вот случай «оправдать доверие». Гайковерт у монтажников разболтало до такой степени, что насадка перестала «захватывать» гайку. Поискали — поискали, — в запасе нет. Позвонили на центральный склад в Питер: — «Все, говорят, вам отправили…». Многонациональную (русские, финны, поляки, болгары, китайцы, корейцы…) стройку «залихорадило». Все склады перерыли, — нет. Удалось найти с десяток, да хвостовик не тот. Старший мастер (присмотримся — добавим) — в смятении: «Ребята, придумайте что-нибудь…»

…Если хвостовик взять от сработанной насадки, а зев для гайки — от новой? — пришла в голову изящная мысль. Я — в мастерскую при воинской части. Токаря, — говорят, только что увезли в больницу. Даже инструмент в тумбочку не убрал. — Позвольте, — говорю, — одну хреновину выточить… А сам думаю: я же с техникумовской практики за станком не стоял!

Часа полтора колдовал, чтобы подготовить две деталюжки для горяче-прессовой посадки. И вот… «отверстие» нагрели на электрической плитке, а «вал» охладили в снегу. Стукнули кувалдой три раза. Гайковерт после этого еще лет пять работал…

А меня «зауважали» по-настоящему: «Голова!».

Потому и пригласили на следующую стройку, — в Волгоград.

— О зарплате разговор веди. Если пригласили, — добавят, — шепнул мне «отдел кадров».

Я ободрился и с порога генеральному: «Была вторая категория, прошу… — первую…»

— М-да… По первой категории у нас перебор. Ну, хорошо… Мы Вас вызовем.

После получасового совета генерального с техническим директором и старшим мастером:

— Поздравляем Вас с должностью мастера…

Такого стремительного повышения я не ожидал. Начинал трудовую жизнь после техникума мастером, и заканчивать буду мастером, — на стройке.

—  Владимир Васильевич, — поедем смотреть центральный склад для опалубки. Приехали… Окраина Волгограда. 80 км от стройки. — Вы что, — говорю, — рехнулись. — Такая даль… Предлагаю всю опалубку (7 вагонов) складировать на стройке.

— Чего-о? — ты кто такой? — пошел на меня почти двухметровый начальник стройки. — Оспаривать самого Президента фирмы? Завтра же вылетишь с работы.

Трижды звонил зам. генерального. Не советовал идти против. Я — ни в какую.

— Ну, смотри…

Через год начальник стройки уезжал на повышение. Прощаясь, извиняюще сказал:

— Спасибо, Владимир Васильевич, что настояли тогда… — Мы столько сэкономили!

…Переходили на строительство третьего 17-этажного дома, — 3-х подъездного.

— Срочно разобрать опалубку! Готовить к перевозке… — это как минимум — 3 недели, да на сборку месяц, плюс воровство: опалубка из алюминия. (Мой хороший товарищ Владимир Олегович Гринев организовал засады против воров. — Помогало).

Я в чертежи: опалубку на 70% можно использовать от только что построенного дома.

— Стойте, — говорю, — перевезем целиком. — А у самого — никакого решения.

— В наше время треллер нанять — без штанов останешься. — резонно парировал прораб.

— Везти-то меньше километра… Неужели не приспособим свою технику?..

Длина опалубки — 6,5 метра. Ширина — от 2,5 до 6. Стройку обслуживал «Камаз» с шириной платформы менее 2,5 метра. И вот он подъехал…

— Т-т-так, — соображаю: 6-ти метровые доски — поперек платформы! — Для надежности — доска на доску… И «сшить» гвоздями.

Удивлялись в Питере: почему Фокин людей не просит на сборку?

…Привезли из С.-Петербурга дополнительные элементы опалубки. Пояса ферм должны быть левые и правые. А тут-все левые. Звоню: вы что?.. На том конце провода, чувствую, аж дышать перестали: правые левыми — не заменить… Попутного транспорта не ожидалось месяца три. Расстояние — тысячи километров!

— Ребята, бывали у вас подобные случаи? — спрашиваю «старичков».

— Случаи были… Но всегда заменяли пояса на нужные. Ничего тут не поделаешь…

А стройка подпирает…

— Ждем большущий разгон от самого Президента фирмы.

Опять выручило: «а что если…» Старшие мастера в Питере долго ломали голову: как Фокину удалось из левых поясов сделать правые? — Стройка пошла: 3−4 дня — этаж.

…Везли меня со вторым инфарктом в Волгоградский больничный комплекс утром.

— …Ничего-ничего, Владимир Васильевич, — успокаивал меня в палате специально прилетевший через неделю зам. Генерального. — Мы с Вами еще поработаем…

До обратного рейса самолета оставалось часа три… И все это время мы говорили, говорили, говорили… Проводил я его до самого длинного коридора корпуса. Дальше ходить не разрешали. Долго — долго смотрел вслед удаляющейся фигуре. Задумал: оглянется, — буду работать… Не оглянулся. — «Переходить» мне в другую категорию.

В.Фокин. 16.03.2001 г.

В районной больнице лечиться, — не мед, а тут — тысячи км до дома. Ни жены, ни детей… К соседям по палате то родственники придут, то знакомые. А у меня как на грех, никого здесь нет. Но в Волгограде насчет…

На этом рассказ Владимира Васильевича о себе и своей жизни, не скажу, что закончен, но своей рукой дописать не успел.

После лечения в Волгограде отец приехал домой, врачи тяжелее ручки поднимать ничего не велели, но разве удержишь человека, который всю жизнь чего-то придумывал, усовершенствовал, что бы жить и трудиться стало легче и себе и семье. Нет. И поэтому посвятил себя последний год своему детищу — плоскорезу. Собирал письма приходящие со всех концов нашей необъятной страны, составлял из них статьи отзывы, которые радовали его сердце. Беседовал с пользователями своего инструмента по телефону, давал полезные советы всем звонившим, а звонков было много, иногда и пообедать было некогда. И уходить от нас совсем не собирался.

А 29 марта 2002 года его не стало. Очень горько и обидно.

Сколько всего задуманного, но не сделанного осталось?

Прошло 10 лет, а письма приходят до сих пор. С благодарностями, с отзывами, за советом. Теперь на них отвечаем мы, его семья.

Л. В. Степанова (дочь) 20.03.2012 г.