А. Сенюшкин. Воспоминания

Моя биография

Родился я 19 июля 1918 года в бывшей Нижненовгородской губернии Гороховецкого уезда Татаровской волости в деревне Антониха. Отец мой был крестьянин-бедняк, до революции и после жил в деревне и занимался крестьянством. Мать моя тоже была крестьянка. Но очень рано умерла, мне в то время было всего лишь полтора года. Так что мать свою я не помню. В 1926 году отец нас увез, а у меня были брат и сестра, на ст. Вязники, где он работал на железной дороге. В 1927 году я пошел в школу, которая находилась на ст. Вязники, а в 1928 году отец мой трагически погиб, и я остался круглым сиротой. В 1935 году я окончил вязниковскую школу-семилетку и уехал в город Ковров и поступил в школу ФЗУ инструментального завода, ныне завод им. В. А. Дегтярева. После окончания школы ФЗУ в 1937 году я уехал в город Казань и поступил в школу шоферов, после окончания которой был направлен в 1938 году в город Бугульму Татарской АССР, где и работал шофером в бугульминской МТМ, машинно-тракторная мастерская, до ухода в ряды Советской Армии.

Служба в рядах Советской Армии

4 сентября 1939 года я был призван в ряды Советской Армии бугульминским военным комиссариатом Татарской АССР, шофером. Служил я сначала в дружественной с нами Монголии в 505 автомобильном батальоне, который находился в городе Данциг-булак и входил в состав первой армейской группы, которой командовал комкор Жуков Г. К., ныне покойный маршал Советского Союза. После недавних боев с японскими самураями, в которых монгольская армия в содружестве с советскими войсками нанесла сокрушительный отпор японским захватчикам, и монгольский народ приступил к мирному труду. Наш автобат свозил подбитую японскую технику в город Баян-Тюмень, ныне город Чойболсан, из районов реки Халхин-Гол, озера Буир-Нур и с прославленной сопки Ремезова, а также прочие военные грузы. После окончания работ по перевозке подбитой японской техники наш автобат был расформирован, и за хорошую работу многим из нас командованием армейской группой в лице комкора Жукова Г. К. и маршала Монголии Чойболсана были вручены благодарственные грамоты и ценные памятные подарки, очень жаль, что у меня ничего не сохранилось, ни часов, ни бритвы, ни грамоты, все пропало во время Отечественной войны. Впоследствии для дальнейшего прохождения воинской службы я был направлен в 39 ОКАД, отдельно-конно-артиллерийский дивизион, который находился в городе Югодзыр-Хид. И вот потекла моя дальнейшая военная служба в новой воинской части, которая впоследствии для меня стала единой братской и дружной семьей. Наш артдивизион входил в состав пятой кавалерийской бригады, командовал которой полковник Кириченко, а сама бригада входила в состав первой армейской группы. Командиром нашего дивизиона был майор Дворянинов, а комиссаром капитан Белый, а командиром транспортного взвода, в который я был зачислен шофером, мл. лейтенант Туркин. Велики и необъятны просторы монгольских степей с разноименными сопками и долинами, реками и озерами, и городами, где я только не побывал за годичное пребывание в Монголии, колеся на своем родном ЗИС-5 ее просторы. Суров и холоден климат Монголии, как мы называли в шутку промеж себя, двенадцать месяцев зима, а остальное лето. Морозы начинаются с конца августа и довольно-таки чувствительные — со снегом и метелями, а в такие месяцы, как декабрь и январь, достигают до 60°. Земля от таких морозов образует полуметровые трещины, снегу нет, он раздувается сильными ураганными ветрами. В июне и июле дневная жара достигает сорока и более градусов, а как наступит ночь — с телогрейкой и шубой не расставайся. Приветлив и гостеприимен монгольский народ, не оставит в беде в трудную минуту, сколько раз мне и моим товарищам монгол-степняк оказывал помощь, спасая от холода голода и неминуемой смерти. Бывали такие случаи с нами шоферами: пошлет командование в командировку за тысячу, за полторы или две километров, а в Монголии есть такие места, что километров на пятьсот, как говорится, ни кола, ни двора, ни колодца; как ни вынослив был ЗИС-5, но в таких суровых условиях иногда сдавал, вот и приходилось загорать по несколько суток. А с родного ЗИСа сдираем все, что может гореть, чтоб спасти свою жизнь и не замерзнуть, вот в такие роковые минуты и приходил нам на помощь монгольский народ. Сорок лет прошли с тех пор, как я пишу эти строки, но я никогда не забуду монгольский народ за его добродушие и любовь к русскому человеку. В августе 1940 года наша часть выехала из дружественной Монголии в Забайкалье на 77 разъезд и была расформирована. Наша новая воинская часть стала именоваться 17 артиллерийский полк, который был оснащен новой техникой, 152 мм пушками гаубицами и тягачами СТЗ-5. Командиром полка был назначен майор Дворянинов, комиссаром капитан Белый, а начальником штаба капитан Никифоров, одним словом, командование полка осталось старое. Я был зачислен в парковую батарею шофером, командиром которой был лейтенант Рожнов, а политруком батареи лейтенант Дозоров, а командиром взвода мл. лейтенант Туркин. Наш полк входил в состав забайкальской Армии, командовал которой генерал-лейтенант Конев И. С., ныне покойный маршал Советского Союза. Быстро вошла в нормальное русло жизнь и служба солдата на новом месте в большой и братской семье. Снова командировки по степям Забайкалья, перевозя всевозможные грузы для хозяйства полка. Хороши забайкальские степи, в особенности на восходе солнца, его восходящий огненный диск кажется так близко, что стоит только проехать небольшой перевал, и я окажусь в его объятиях. Но чем ближе едешь к солнцу, оно дальше удаляется, поднимаясь все выше и выше, а впереди снова бесконечная даль степи. Мне, жителю центральной полосы России, все это казалось сказочным и чарующим, и на всю жизнь осталось незабываемым.

4 мая 1941 года наш полк погрузился в железнодорожные вагоны и выехал из Забайкалья на новое место службы, на Украину в гор. Шепетовку. Труба полкового горниста протрубила «по ва-го-нам», а машинист паровоза дал три прощальных гудка, оглашая своим мощным звуком даль неоглядных степей. «Прощай родное Забайкалье», — шептали солдатские уста. «Прощай седой и грохочущий Байкал», — кричали мы из вагона под звуки мелодии гармошки, на которой играл батарейный гармонист Гриша Баскаков старинную русскую песню «По диким степям за Байкалом».

Путь нам предстоял дальний, чуть не в десяток тысяч километров, но настроение у нас было хорошее. На больших станциях, где стоянка поезда длилась часа два-три, а то и побольше, на перрон вокзала сходилось много местных жителей, а в особенности девчат, которые не давали покоя полковым гармонистам, танцуя с нами вальсы и всевозможные пляски с залихватскими частушками и припевками. Служить набору 1939 года оставалось немного, рассуждали мы между собой, приедем на новое место, не успеем как следует привыкнуть и обглядеться, тут и службе подойдет конец. Многие из нас имели гражданские специальности как шофера, слесаря, столяры, кузнецы, а Александр Булатов имел специальность помощника паровозного машиниста, который с разрешения командования часто вел наш воинский эшелон, а некоторые из нас по окончании службы мечтали стать шахтерами и сталеварами, а некоторые мечтали о других специальностях. Так думал каждый из нас, возвратясь со службы домой, чтоб приступить к мирному счастливому и созидательному труду, но не каждому из нас пришлось осуществить свою заветную мечту. Рано утром 22 июня 1941 года наш эшелон прибыл на ст. Орша, многие из нас в это время крепко спали и видели хорошие сны, представляя себя в кругу семьи или в объятьях любимой. Но этот мирный и счастливый сон прервался стуком в дверь. В наш вагон после стука в дверь пришел политрук батареи Дозоров и объявил нам, что фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину. Война, товарищи бойцы! Наш эшелон стал выгружаться на ст. Орша, ибо дальнейшее продвижение по железной дороге было затруднительным от свирепствования гитлеровских стервятников. Вот и оборвались мечты каждого из нас на счастливую мирную жизнь, их скосил гитлеровский фашизм под самый корень, кровавым кованым сапогом. Сердце каждого из нас переполнилось злобой и ненавистью к незваным поработителям.

Отечественная война

Разгрузившись на ст. Орша, наш полк поехал по Минскому шоссе к западной границе. Форсировав реку Березину, переправу которой часто бомбили гитлеровские стервятники, примерно километрах в двадцати от Березины занял огневую позицию. Нашему 17-му артиллерийскому полку, который входил в состав 19-й действующей Армии, командиром которой был генерал-лейтенант Конев И. С., был дан приказ командованием армии держать под артобстрелом минское шоссе, не давая фашистам форсировать Березину. Наша 4-я огневая батарея, которой командовал лейтенант Георгий Рожнов, заняла огневую позицию на краю соснового леса, с расстилающимся впереди шоссе, ведущим в Минск. На вторые сутки во второй половине дня, гитлеровцы плотной лавиной двинулись в наступление, пустив в ход танки, пехоту, авиацию и много других частей хваленой гитлеровской армии. С НП — наблюдательный пункт — комбат Рожнов передал координаты орудийным расчетам, и наша батарея открыла ураганный огонь по наступающим гитлеровцам. От неожиданного удара гитлеровская хмельная армада пришла в замешательство, потеряв свыше пятка танков и бронетранспортеров, а пехоту, разбежавшуюся по хлебному полю, косила шрапнель наших орудий. Но замешательство гитлеровцев было недолгим, через небольшой промежуток времени гитлеровская авиация начала прочесывать лес, бомбя и обстреливая из пулеметов позиции нашего полка. Вот и начались наши первые потери близких каждому солдатскому сердцу друзей, их навсегда разлучил друг с другом вероломный кровавый гитлеровский фашизм. Потеряв более десятка товарищей и несколько тягачей и автомашин, мы снова приготовились вступить в смертельную схватку с врагом, затаив злобу и ненависть к фашистам. Окрыленные временной победой, ошалелые гитлеровцы полезли напролом, не считаясь не с какими потерями, вводя в бой новые резервы. Да и как им было не радоваться, всего лишь каких-то пять-шесть дней им потребовалось, чтоб к их ногам пал город Минск, а теперь прямой путь на Москву. Не сидел без дела и сложа руки враль и наглец министр пропаганды Геббельс, который в своих призывах по радио к народу и солдатам Германии врал без зазрения совести, что на ум взбредет. Вот одна из его выдержек, а их подобно этой было столько, сколько звезд на небе: «Доблестные солдаты фюрера! Варварская страна Россия слаба, чтоб устоять перед вами, у ней военная техника из фанеры и листового железа, их солдаты темны и неграмотны, а офицеры бездарны, правда, вам будут трудности не в сопротивлении Русских солдат, а в том, что в России нет дорог и мостов через реки, и кругом сплошная грязь и болота, вот это вас будет задерживать. Хайль Гитлер! С богом на столицу варваров Москву, где каждого из вас после победы Фюрер наградит княжеством и русскими рабами».

Слушая по радио, а рации мы снимали с немецких подбитых танков, сплошное вранье Геббельса, даже диву даешься, даже сам Мюнхгаузен ему в подметки не годится, гитлеровцы несут потери и никак не могут форсировать реку Березину, а он уже, надсадно надрываясь, орет: «Доблестная армия фюрера подошла к русскому городу Смоленску». Вскоре после варварской бомбежки леса гитлеровцы снова двинулись в наступление, и бой длился до исхода дня. По ржаному полю на нашу батарею, а я в этом бою был подносчиком снарядов в расчете орудия Владимира Белоусова, надвигались танки, неся на своей броне гитлеровских пехотинцев. Подпускать как можно ближе, приказал комбат Рожнов, ибо не ахти много снарядов, и бить надо наверняка, а потом скомандовал: «Огонь». И вот с большим подъемом и энтузиазмом заработали мы у своих орудий, питая ненависть и злобу к ненавистному врагу. Ржаное поле покрылось сплошным черным туманом, легкий ветер доносил до нас запах земли, перемешанной с пороховой гарью, только яркие костры давали о себе знать — это горели гитлеровские танки. А бой разгорался все с новой силой, гитлеровские стальные крестоносцы и пехота стали вклиниваться в наши фланги, поливая огнем из пушек, крупнокалиберных пулеметов, а пехота из автоматов. Обливаясь грязным потом, который обильно стекал по нашим лицам, и не чувствуя никакой усталости, мы громили врага, который пер и пер на нас с ожесточенной яростью. Вот вражеский снаряд вывел из строя орудие расчета Михаила Субботина, вражеская пехота ворвалась на бруствер окопа и ринулась в рукопашную с расчетом. Еще один вражеский снаряд вывел из строя орудие Владимира Белоусова, где я был подносчиком снарядов. Пьяная пехота гитлеровцев ворвалась в расчет нашего окопа, и началась смертельная рукопашная битва, а остервенелые стальные уродины с черными крестами, захлебываясь огнем из пушек и пулеметов, надвигались на остальные расчеты орудий. И вот вместо многокилограммовых снарядов каждый из нас взял в руки гранаты и карабины, забрасывая ими наседавшую пехоту фашистов, а тем, кому удалось заскочить в окоп расчета, пришлось принять на свою голову приклад увесистого карабина или тяжелого шкворня сошника орудия. Комбат Рожнов приказал уцелевшим расчетам бить фашистские танки прямой наводкой, а остальным расчетам, у кого были выведены из строя орудия, перейти на самооборону. День близится к концу, а атаки гитлеровской саранчи все возрастают с новой силой. «Растакая мать», — выругался бывший командир расчета Николай Староверов, от души огрев шкворнем ворвавшегося в окоп немецкого офицера, гренадера-пехотинца, который грузно рухнул возле колеса орудия, приговаривая свою излюбленную поговорку: «Это все цветики, а цветочки будут впереди». С диким воем и стоном в наш окоп ворвалось еще с десяток эсэсовских гренадеров с яростными и остервенелыми лицами. «Братцы! Бейте гитлеровскую сволочь», — прокричал вбежавший к нам в окоп лейтенант Георгий Рожнов, выпуская очередь смертоносного свинца из немецкого трофейного автомата по озверелым фашистам. Уничтожив ворвавшихся фашистов в наш окоп, атаки гитлеровцев больше не возобновлялись. «Все, братцы, — проговорил бывший наводчик Белоусов, глядя на шевелящегося немецкого офицера, — он с ними, а они с ним, — глядя на трупы фашистов, а потом добавил, — им теперь на нашей земле князьями не быть». А Староверов добавил: «Это вам цветики, а цветочки будут впереди». Многих товарищей мы потеряли в этом бою, потеряли и два орудия, а потом, очистив окоп от трупов фашистской нечисти, и в них с орудиями вместе, со всеми почестями захоронили своих боевых товарищей, отдавших свои жизни за нашу Родину. После ужина комбат Рожнов приказал мне, Григорию Матасову, Михаилу Новикову, Алеше Степанову и Григорию Степанищеву ехать в Борисов за снарядами, а Степанищеву, он работал на санитарной машине, отвезти раненых товарищей тоже в Борисов в санбат. Положение нашей огневой батареи крайне осложнилось, связь с полком была прервана, все попытки мл. лейтенанта Туркина и ст. лейтенанта политрука Дозорова отыскать и наладить связь со штабом полка были тщетны. Из шести орудий у нас осталось четыре, да и люди в расчетах заметно поредели, поредела и транспортная техника, из шести тягачей осталось лишь три, а из восьми автомобилей только пять. На трофейную транспортную технику тоже не было надежды, более десятка танков и бронетранспортеров были начисто подбиты и сожжены огнем наших орудий, а из сотни с лишком убитых гитлеровских солдат пришлось забрать только уцелевшие автоматы патроны и гранаты. Командир батареи лейтенант Георгий Рожнов приказал всему личному составу вместе с орудиями и транспортной техникой форсировать реку Березину и занять огневую позицию в районе гор. Борисов. «Товарищ комбат, — проговорил Григорий Баскаков, — а мне что делать с этим рыжим остолопом», — показывая в сторону немецкого офицера, которому была поручена охрана фашиста. «Пока заберем с собой, — проговорил лейтенант, — может опомнится, заговорит, а нет, то пустим в расход». С гитлеровским офицером сколько не возился Вадим Блинов, хорошо знавший немецкий язык, было бесполезно, фашист молчал, словно набрав в рот воды, озираясь по сторонам и пяля свои поросячьи глаза. Не доезжая километров десять до гор. Борисова, наша батарея заняла огневую позицию на бугристом холме, которому кто-то из нас дал название верблюжий горб, с которого хорошо видна была дорога Минского шоссе, и которую мы должны обстреливать, преграждая путь фашистам. Полтора суток мы простояли на верблюжьем горбе, не сделав ни одного выстрела. Гитлеровцы пошли на хитрость, обходным путем в сторону Орши. Комбат Рожнов приказал сняться с огневой позиции и следовать на Оршу, чтоб преследовать противника и громить его на центральном шоссе. Под Оршей наша батарея заняла огневую позицию в березовом лесу вблизи центрального шоссе, недалеко от населенного пункта Барсуки.

Гитлеровцы на этом участке фронта сконцентрировали крупную ударную группировку, чтоб нанести нашим войскам сокрушительный удар и беспрепятственно идти на Смоленск. Рано утром гитлеровский костыль, самолет-корректировщик, так мы называли все промеж себя, висел в небе над позициями наших войск, передавая координаты в главную ставку гитлеровского командования. «Ну, братцы! Костыль улетел, — говорили мы между собой, — теперь будем ждать смертельной схватки с фашистами». «Ну, милая, не подведи», — разговаривал со своим орудием наводчик Белоусов, заменивший раненого товарища, проверяя тщательно каждый узел. А батарейный балагур и весельчак Алеша Степанов запел всеми нами любимую песню «На границе тучи ходят хмуро», а потом взялся разыгрывать своего земляка Гусакова, гримасничая и подражая его походке с наклевом. «Да, перестань ты, рыжий черт», — в сердцах огрызнулся Гусаков на Степанова под общий смех батарейцев. Гитлеровцы не заставили себя долго ждать, в небе нарастал надрывный рев самолетов, и началась ожесточенная бомбежка. «Где же, вы наши краснозвездные соколы», — проговорил Михаил Яригин, глядя с ненавистью на гитлеровских стервятников с черными крестами, вздымая к верху свои мощные кулаки. Небо заволокло сплошным черным туманом из пыли и бомбовой гари, ничего не видно, хоть глаз выколи, только по знакомому голосу можешь определить близость товарища. Но вот яростная бомбежка и обстрел гитлеровских стервятников кончилась, теперь нужно ждать наступления танков и бронетранспортеров и хмельную гитлеровскую пехоту. С НП комбат Рожнов передал командиру батарейной обороны политруку Дозорову, что по центральной шоссе движутся танки и бронетранспортеры с фашистской пехотой. Политрук Дозоров передал командирам орудий координаты прицелов и скомандовал: «Огонь». Старший лейтенант политрук Дозоров был испытанным воином, до назначения его в 1940 году в нашу батарею ему пришлось участвовать в 1938 г. на Хасане, а в 1939 году он участвовал в МНР на реке Халхин-Гол и на озере Буир-Нур, он имел правительственные награды, и вообще-то был твердым и волевым человеком и всеми нами уважаемым. Гитлеровская армада засекла нашу огневую позицию и навалилась на нее всем скопом, чтоб смешать с землей, железом и кровью нашу батарею и беспрепятственно двигаться вперед, только вперед, выполняя волю бесноватого Гитлера. На нашу батарею, которая состояла из трех орудий и едва насчитывала около сорока человек всего личного состава, гитлеровцы бросили танковую роту и батальон пехоты. Обливаясь потом, мы неустанно работали возле своих орудий, громя наседавших фашистов. Но борьба была тяжелой, во много раз превосходящего противника, в наши фланги прорвались гитлеровцы, и мы переходили в рукопашную оборону батареи, не дав фашистам завладеть нашими орудиями. Испытанный воин политрук Дозоров, сев за рычаги наводчика одного из орудий, начал в упор расстреливать наседавшие танки и пехоту фашистов, одновременно подбадривая нас, чтоб мы не пали духом перед грозной силой врага. С НП пришли комбат Рожнов и мл. лейтенант Туркин со своими разведчиками и связными. И вот раздалась призывная речь комбата Рожнова: «Братцы! Бейте фашистских гадов. Не посрамим себя перед своим отечеством и присягой. Ура, товарищи!» И жестокая смертельная схватка с гитлеровцами возросла с новой силой. Бьют фашистов орудия, бьют фашистов люди гранатами, прикладами и вообще, что попадет потяжелей в руки, от трупов гитлеровцев в окопе стало тесно, а раненые фашисты подняли рев, глядя на своих солдат, как их громит небольшая, но сплоченная группа артиллеристов, неустанно твердя: «Гитлер — капут». Но вот разнеслась тревожная весть. Убит политрук Дозоров. «Братцы! Политрука убили», — сообщил нам запыхавшийся Иван Насонов. «Да, замолчите вы, гады», — крикнул на раненых гитлеровцев богатырь Михаил Борзов, причащая недобитых гитлеровцев бронебойным снарядом, занося свою могучую руку над головою воющих фашистов.

Политрук Дозоров подбил три гитлеровских танка. Но по четвертому сделать выстрел не пришлось, гитлеровская пехота ворвалась в окоп, и он был сражен очередью из автомата. «Братцы! Круши гитлеровскую сволочь, — раздавалось на нашей позиции. — Это вам за политрука, гады, это вам за нашу землю, сволочи». «Ни одного гада не оставим в живых», — всюду раздавались голоса артиллеристов. Но вот бой затих, и только сейчас каждый из нас почувствовал запах человеческой крови и жареного человеческого мяса, отчего каждого из нас тошнило и кружило в голове. От роты гитлеровских танков удрать удалось только двум, а от батальона гитлеровской пехоты не осталось в живых и третьей части. Наша батарея понесла тоже потери, почти половина личного состава была убита и ранена, выведено, но не вышло из строя одно орудие, мы его решили восстановить своими силами и использовать в бою только прямой наводкой, ибо на нем не осталось прицелов. Захоронив своих боевых товарищей, отдавших свои яркие жизни за независимость нашей Родины, комбат Рожнов приказал сняться с боевой позиции и двигаться в сторону Смоленска. Нагрузив трофейный немецкий бронетранспортер немецкими боеприпасами и сев за его непривычные рычаги управления, я поехал впереди своей колонны, везя на нем командование своей батареи. Прибыв в Красное, командир батареи, узнав обстановку в местном гарнизоне, приказал нам двигаться к стенам старинного русского города Смоленска. Продвигаясь по шоссе на Смоленск и слушая сводки немецкого командования, которые передавал Вадим Блинов, каждый из нас думал, где же будет остановлена гитлеровская армада, в Смоленске, в Вязьме, ведь гитлеровцы неохотно вступают в бой, где им дают сокрушительный отпор, они делают обходной маневр и прут вперед к нашей столице Москве, а Геббельс врет без зазрения совести перед народом Германии, что доблестные войска Фюрера находятся на подступах к Москве, и через считанные дни начнется наступление на Москву. И так что, где будет дано генеральное сражение гитлеровцам, предполагать было трудно. Но всего обиднее было отступать и отдавать города и села и слышать нарекания жителей этих городов и сел: «На кого вы нас оставляете, сами удираете, а нас оставляете на поруганье и издевательства немецким фашистам». Но, пройдя небольшой отрезок пути, по приказу командира сводных частей наших армий нам пришлось занять огневую позицию в районе ст. Гусино. «Товарищи бойцы! — обратился к нам комбат Рожнов, — из западных районов нашей страны эвакуируется много скота, который перегоняется в восточные районы нашей страны, а гитлеровские стервятники и их отдельные части безжалостно его уничтожают. Так не дадим, товарищи бойцы, гитлеровским гадам измываться над нашим добром». Гитлеровцы засекли район с многотысячным поголовьем нашего скота и готовились при помощи авиации и бронетранспортеров начисто его уничтожить. «Гады никому не дают жить на белом свете, ни людям, ни скотине, ни птицам, всех уничтожают», — с гневом проговорил подносчик снарядов Алексей Сумкин. С каждой секундой нарастал рокот гитлеровских стервятников, которые приближались в район мелколесья, где находилось усталое стадо скота. И вот заговорили зенитки сводных частей Московской пролетарской дивизии, 13 и 16 армий. Гитлеровские стервятники не ожидали, что их встретит засада плотного огня наших зениток, шли на предельной высоте, но когда было подбито четыре самолета, а их было более десятка, высоту набирать было поздно, и некоторые из них начали в беспорядке освобождаться от бомбового груза. Выйдя на второй заход и набрав большую высоту, гитлеровцы бросали бомбы далеко от намеченной цели, а их крупнокалиберные пулеметы не причиняли опасности бессловесным животным. В разгар беспорядочной бомбежки гитлеровских стервятников в район мелколесья двинулись гитлеровские бронетранспортеры, с которых открыла ураганный огонь гитлеровская хмельная пехота. «Огонь!» — скомандовал комбат Рожнов, и две гитлеровские тупорылые уродины задымились, а гитлеровская пехота, придя в замешательство, кинулась в рассыпную, настигаемая шрапнельными снарядами. «Что, сволочи, испугались и драпаете», — кричали мы промеж себя, поливая гитлеровцев бронебойными и шрапнельными снарядами, крепко умеет бодаться русская коровка. Усталое стадо двинулось на Восток, а мы к стенам Смоленска.

Смоленское сражение

страница 1 из 7 Вперед →