Вверх

К. В. Жадин. Первый дебют

Фотоателье Н. Сажина. Константин Жадин (?).  1899-1900 гг.

Я помню яркое, солнечное утро в сентябре. За каретником, в саду, желтели клены и вишни. У заднего крыльца стояла пролетка и кучер, лениво позевывая и щурясь на солнце, похлопывал о крыло пролетки концом вожжей.

В это утро на меня одели синюю, глухую куртку с широким, лежачим, крахмальным воротником и белым пышным бантом, синие штаны и сапоги с лаковыми отворотами.

В это утро мама везла меня в школу Гончаровой…

Мне было грустно.

Казалось, что я расстаюсь со своей свободой, со своими игрушками и озорством. Молча, сжавшись, сидел я в пролетке, и иногда взглядывал на маму, сидевшую прямо и чуть прищуриваясь под темно-зеленым зонтиком. Ветерок шаловливо трепал темносиний газ на ее шляпе.

Вот мы подъехали к дому Гончаровой. Двухэтажный, кирпичный, дом с крыльцом посередине. Перед домом большая лужайка и на ней угрюмо-серая церковь. С какой тоской я посмотрел, входя в крыльцо школы, на нашу лошадь, на кучера Андрея, так равнодушно взглянувшего на меня…

В большой, голубой передней школы, толпились дети, мальчики и девочки. Их родители оживленно говорили между собой, кто стоя, кто сидя на стульях.

Словно оглушенный, растерянно смотрел я на эту толпу и очнулся тогда только, когда мама тихо и сухо сказала: «Закрой рот». Я проглотил слюну и окончательно потерялся.

С лестницы второго этажа медленно спускалась, улыбаясь, m-me Гончарова: сухая, с темным лицом и гладкой прической пожилая дама, в наглухо застегнутом синем платье. Она здоровалась непринужденно и горделиво, редко обращая внимание на детей.

Подойдя к маме, она поцеловалась с ней и мельком потрепала меня по щеке, отчего я почему-то покраснел. Она что-то недолго говорила с мамой, просила кланяться отцу и только одно мне запомнилось: «Часа через два пришлите за ним лошадь. Сегодня мы будем только знакомиться с ребятами» — и отошла от нас.

Мама еще с кем-то здоровалась, что-то говорила, переходя от одной дамы к другой, а m-me Гончарова ушла за стеклянную дверь (в класс), где я разглядел, стоявший под иконами в углу наискось стол с чашей и свечами.

Наконец двери класса отворились и все вошли туда. Детей поставили парами вдоль окон, родители стали поодаль и начался молебен. Рядом со мной стоял, не шевелясь, один красивый мальчик, тоже в синем костюме, совершенно не обращавший на меня никакого внимания.

Мне все время было как-то жутко, словно я шел ночью в открытом поле один. Молебен кончился, все приложились к евангелию, и дети бросились к родителям. Я стоял по-прежнему у окна. Мама подошла ко мне, перекрестила и, целуя меня, сказала: «Ну, Кот, не шали, слушайся учительницы. Веди себя прилично, а через два часа я пришлю за тобой лошадь. Смотри, раньше не выходи. Увидишь в окно лошадь, тогда и можно уходить, но прежде спроси позволения у учительницы и вежливо попрощайся. Руку, смотри, не протягивай».

Она еще раз поцеловала меня и, улыбаясь, пошла. Я видел, как кучер завернул лошадь к подъезду, как мама, … (неясно), садилась в пролетку, раскрыла зонтик, покивала мне головой и пролетка быстро покатила прочь. Мне казалось, что мама уехала навсегда, и мной овладело чувство страха и тоски. Мне хотелось плакать, одинокому, никем не замечаемому, но я сдержался и угрюмо стоял пока молоденькая учительница, бедно одетая, по сравнению со всеми дамами бывшими здесь, не подошла ко мне и, кладя руку на плечо, сказала: «Ты тоже в первую группу? Тогда пойдем наверх».

Наверху, в столовой m-m Гончаровой, в стороне у окон стоял простой крашеный стол и вокруг шесть стульев. Здесь и расселись ученики первой группы.

Когда мы все собрались, четыре девочки и нас двое, я и тот красивый мальчик, учительница что-то нам говорила, спрашивала, кто что знает, я же тем временем рассматривал столовую, резной буфет, большой стол, рояль и стулья с высокими решетчатыми спинками, сравнивая мысленно, чьи пальмы лучше — наши или у m-me. И попался впросак. Учительница несколько раз обращалась ко мне, а я, занятый разглядыванием комнаты, не обращал на вопросы никакого внимания.

Девочки смотрели на меня насмешливо, а когда я ляпнул что-то невпопад, просто рассмеялись. Даже красивый мальчик улыбнулся на меня. Я страшно сконфузился и решил, что лучше всего сбежать. Видя, что просто уйти от стола нельзя, так как проход загораживал мне мальчик, я просто спустился под стол и выполз с другого конца.

Девочки взвизгнули, прижимая короткие платьица к ногам, а учительница захохотала во все горло. Выйдя на площадку лестницы, я уселся под окном и стал ждать свою лошадь, ее не было, и даже вдали по дороге она не показывалась.

Учительница звала меня, девочки смеялись, а я смущался и, наконец, просто заплакал, приткнувшись к подоконнику. Учительница увела меня обратно, гладила меня по голове и, с улыбкой, доказывала мне, что я не дома, а в школе, что надо сидеть до той поры, пока позволят встать и т. д.

Я, прикрываясь платком, всхлипывал и просился домой. Ни на какие вопросы учительницы я не отвечал, и еле-еле меня уговорили спрятать платок и открыть лицо.

Наконец подъехала наша лошадь, и Андрей смотрел на окно, видимо ища меня. Учительница сказала, что купить, какие тетради и книги, и нас отпустила.

Бросившись к дверям, я сшиб красивого мальчика, он чуть не упал, назвав меня свиньей. Сев в пролетку, я уговаривал Андрея пересесть ко мне с козел, но он не согласился, зато подробно расспрашивал меня, как и что было в школе. Рассказывая о молебне, об учительнице, даже о столовой, я не сказал ему о своем конфузе на первом дебюте.




Москва, ноябрь 1946 г.


← Назад | Вперед →

31 января 2019

1 4211

← Назад | Вперед →

М. А. Казанкова
Подготовка текста