К. В. Жадин. Пасхальная ночь
Это было очень давно.
Пасха в том году была поздняя. Родители ушли к заутрени, а мы с братом, как слишком маленькие — мне было шесть, а брату девять — остались дома. Уходя, мама наказывала только, что бы нас не будили и, только если сами мы проснемся, одеть нас и дожидаться возвращения родителей, чтоб разговляться.
Но мне не спалось.
Пошушукавшись с братом, который всегда и во всем был со мной согласен, мы встали, оделись в праздничные костюмчики и вышли в столовую, где няня и горничная приготовляли пасхальный стол.
В столовой горела большая висячая лампа, белоснежный стол уставляли пасхой, куличом, цветочными горшками и всякими принадлежностями парадного пасхального стола.
Торжественно поблескивало серебро и хрусталь, улыбались гиацинты в банках, нарядные и праздничные.
Через большое окно столовой видна была большая, чуть туманная луна.
Все говорило о какой-то торжественности и праздничности.
Казалось, что весь воздух, все предметы, все люди — сегодня стали лучше, добрее, благороднее. Резвый и шаловливый, я вдруг затих и долго, мечтательно, смотрел на луну.
И вот, впервые, я почувствовал какую-то не ясную, непонятную и сладкую грусть.
Мне вдруг стало бесконечно жаль всех, всех.
Подбежав к столу, я хотел чем-то помочь няне и горничной, но те сосредоточенно вглядываясь то в накрытый стол, то в раскрытый огромный, резной буфет, переговаривались, отрывочно, по поводу добавления посуды и т. д. и я им, казалось, мешал.
Няня сказала, ворчливо:
«Уйди! Уйди куда-нибудь. А то обгрызешь мне пасху, либо, как вчера, у кулича дно выцарапаешь. Уйди!».
И я ушел, сконфуженный, не понятый.
Мимо окон проходил уличный сторож, со стукалкой.
Это был долговязый, неуклюжий вечно молчаливый и, видимо, глупый, но всегда какой-то жалкий, еще не старый мужчина, которого все и всегда звали просто Тагунов.
Мое сердце стремилось все обнять и всех приласкать. Я приоткрыл окно и позвал его в дом.
Тагунов зашел в переднюю с черного входа и, остановившись у притолоки двери во весь свой неуклюжий, громадный рост, раза два шмыгнул носом и, не то улыбаясь, не то морщась, српосил:
«Ну… чего звал-то?»
Я усадил его на длинный узкий ларь под окном, принес ему три или пять пестрых крашеных яиц и пошел просить у няньки для него пасху и кулич, подставляя ей первую попавшуюся тарелку.
Она изумленно посмотрела на тарелку, на меня, на вазу с яйцами, где я нарушил стройность, и, нахмурившись, сказала: «Ведь это, господи, что за дитя! Ну, только и гляди за ним! Ну, что наворочал в вазе-то? Куда девал яйца?».
«Я Тагунову дал их и вот да ему кулича и пасхи. Ведь он всю ночь ходит, он проголодался. Он бедный такой». Няня сердито пожевала губами, глянула на меня и пошла к Тагунову в переднюю.
«А ты што рот то разинул» — сказала няня строго Тагунову — дитя блажит, чудит, а ты и рад-радешенек». Она отобрала все яйца и добавила ему: «Проваливай отсюда. Тебе улицу стеречь дали, а не переднюю нашу».
И Тагунов, взглянув на меня, на потолок, потоптался и, сгибая спину, вышел вон.
Я чувствовал себя страшно сконфуженным и растерянным. Мне стало опять страшно грустно, а на няню — брало зло.
Я пошел к брату. Он сидел в гостиной на маленьком кресле у стола и при свете свечи что-то читал. Читать сам я не умел, но страшно любил слушать, особенно стихи.
«Ну, читай мне», сказал я, залезая с ногами на диван.
Что он мне читал, я не помню. Только на всю жизнь запомнилась фраза стихотворения, показавшаяся мне тогда моей судьбой:
«…а я младая ветвь
На пне сухом.
Ненужный член в пиру людском»[1].
Слушая стихи, мне хотелось плакать и всех жалеть
Москва, 1946 г.
[1] Неточное цитирование М. Ю. Лермонтова.
04 февраля 2019
1 3801
Подготовка текста и комментарий
Вероятно, речь идет о событиях 1902 или 1903 гг.
Константин Жадин родился 14 октября 1896 года, а его старший брат Алексей, о котором идет речь в рассказе, 17 марта 1893 года.
В 1903 году пасха пришлась на 6 апреля (по старому стилю), в это время Константину было 6 лет. Но, правда, Алексею в таком случае уже было 10 лет.
В 1902 году пасха пришлась на 14 апреля (по старому стилю), в это время Константину было 5 лет, а Алексею — 9.
О пасхе есть еще один рассказ, написанный Б. В. Жадиным, «В пасхальную ночь».