Б. В. Жадин. Первый рейс (из моих воспоминаний)

В раннем детстве я жил на берегу реки и под влиянием впечатлений этой жизни и рассказов нашего сторожа — старого речника во мне развилось пристрастие к «пароходам» и мечта — «стать капитаном парохода».

Мои детские игры, главным образом были «пароходные» — я строил картонные пароходики, а когда подрос и был уже учеником реального училища, я в саду при доме выстроил такой «пароход», на котором можно было сидеть и ходить… И капитаном которого я воображал себя.

стр. 2

Но, окончив полный курс реального училища я, как и все окончившие со мною мои «однокашники», не пошёл по пути осуществления своей мечты, а поступил в высшее учебное заведение — в Императорское Московское Инженерное училище … и вместо речника сделался студентом-путейцем.

***

Шёл февраль 1906 года, но занятий у нас в Инженерном училище не было, так как училище временно было закрыто в связи с происходившими в то время революционными событиями и, таким образом, я жил дома ничего не делая.

Приближалась весна, открытие навигации и мне пришла в голову мысль — а хорошо бы на лето поступить на пароход и хотя бы в некоторой доле осуществить свою мечту «быть речником» и поплавать в качестве члена команды на настоящем пароходе.

стр. 3

И вот, как-то в это время, беседуя с моим муромским приятелем — Александром Петровичем Мяздриковым, я поделился с ним своей мыслью о том, что мне хотелось бы на лето устроиться на какой-нибудь пароход и поплавать на нём. На что он мне сказал, что, кажется, нужен кассир на пароход «Николай» Константина Николаевича Зворыкина, и посоветовал сходить к нему по этому делу.

***

Была среда масленицы. Вставши утром и позавтракав блинами, я отправился к Константину Николаевичу, который жил на окраине города в доме, расположенном около принадлежащего ему же небольшого чугунно-литейного завода.

Слегка морозный, ясный февральский день ласкал взор своей зимней красотой и создавал

стр. 4

бодрое настроение. Снежный покров красиво искрился в лучах яркого солнечного света.

В весёлом и хорошем настроении я прошел город и вышел на его окраину к месту, где был завод и дом Константина Николаевича.

Дойдя до дома, расположенного в небольшой берёзовой рощице и окруженного большими деревьями, я позвонил в звонок у двери парадного крыльца. Через несколько минут за дверью послышались шаги, щелкнул замок и в открывшейся двери появилась горничная, в белом переднике, которая спросила меня, что мне надо? Я сказал, что мне надо видеть Константина Николаевича. Она провела меня в переднюю, где помогла раздеться, затем попросила пройти в залу и там подождать, а сама удалилась во внутренние комнаты.

Спустя немного времени в залу вышел сам хозяин.

Я ему отрекомендовался и он, поздоровавшись, предложил мне сесть у ломберного стола, стоящего

стр. 5

в простенке между окнами, а сам сел напротив меня.

Я подробно объяснил ему причину моего посещения, сославшись на то, что я слышал, что на пароход «Николай» нужен кассир и что я хотел бы предложить свои услуги. Выслушав меня, он сказал, что на «Николае» кассир есть, а вот, кажется, нужен кассир на пароход «Зворыкин» его компаньона Кузьмы Алексеевича Зворыкина, и тотчас пошёл в соседнюю комнату уточнить это по телефону.

Придя обратно, он сообщил мне, что действительно Кузьме Алексеевичу требуется на эту должность человек, и что он уже предупредил его, что направит сейчас меня к нему для переговоров и рекомендовал мне сейчас же идти туда.

Я извинился за беспокойство, причинённое моим посещением и, распрощавшись, пошёл в сопровождении хозяина в переднюю одеваться.

Выйдя из дома, я направился в центр города, где жил Кузьма Алексеевич.

стр. 6

На улице было так же хорошо. Я незаметно дошел до требуемого мне места.

Здесь, также по моему звонку у парадной двери встретила меня горничная и, проводя в переднюю, помогла мне раздеться.

В это время в зале появился сам Кузьма Алексеевич и, сказав, что он меня уже ждёт, пригласил в залу, где мы тот час же приступили к нашему «деловому» разговору.

Кузьма Алексеевич пояснил мне, что Константин Николаевич уже предупредил его, что я сейчас приду, что у него на пароходе действительно есть свободная должность кассира, и что он согласен меня принять на эту должность, если я этого пожелаю. Затем он мне подробно объяснил все условия службы, и я, поблагодарив его, дал мое полное согласие. Затем он сказал, чтобы я после масленицы

стр. 7

зашёл ещё раз к нему, и тогда он со мной пойдёт в контору, где познакомит с служащими пароходства, и я получу от них необходимый инструктаж по моей будущей должности.

Считая, что на этом уже закончились все наши переговоры, я ещё раз поблагодарил его и стал прощаться, чтобы уйти домой. Но тут хозяин вместо того чтобы попрощаться со мной, взяв меня за руку сказал: «А теперь пойдём блины есть, ведь сегодня масленица»; и повёл меня в рядом расположенную столовую.

В столовой за столом сидела вся его семья — его жена (формальная владелица парохода, на который я поступил) и три его дочери.

Кузьма Алексеевич представил меня им (хотя с двумя из дочерей я был уже знаком, когда я учился в реальном, а они — в гимназии).

стр. 8

Надежда Николаевна, — хозяйка дома, пригласила меня за стол и стала угощать блинами.

Я, конечно, стеснялся и чувствовал себя не особенно-то хорошо.

За блинами, а затем и за чаем о чем-то говорили, но теперь я уже не помню о чем, а когда кончился завтрак, я постарался воспользоваться этим и стал благодарить хозяев за угощение и прощаться.

Выйдя из дома, я почувствовал облегчение и весело зашагал к себе домой, будучи довольным достигнутым успехом, ибо моя мечта плавать на пароходе осуществлялась наяву.

***

После масленицы, как было сказано, я зашёл к Кузьме Алексеевичу, и он со мной пошёл в контору, которая в зимнее время находилась в том же доме,

стр. 9

где жил и он сам.

Здесь он меня познакомил с немногочисленным штатом конторы: бухгалтером и двумя конторщиками и, отрекомендовав по моей новой должности, сказал, чтобы меня познакомили со всем делопроизводством.

После этого я ещё несколько раз заходил в контору и подробно познакомился со всем, что было необходимо.

***

В начале марта, когда лёд на реке стал уже покрываться тёмными пятнами, в один из солнечных дней я пошел в затон на «свой» пароход.

На зимовке «наши» пароходы «Зворыкин» и «Николай» стояли в затоне против города.

Перейдя реку, я пришел к стоявшим в затоне пароходам.

По трапу ведущему со льда на

стр. 10

корму парохода я взошел на «Зворыкина» и обошел все доступные места. Затем, сойдя на лёд, обошел вокруг корпуса. Я был очень доволен своим посещением парохода, потому что ходил по нему, как по «своему», осматривал и «ощупывал» его.

На пароходах было еще затишье, так как ремонтные преднавигационные работы еще не развернулись.

***

Постепенно время близилось к весне и открытию навигации и моему предстоящему плаванию на пароходе в качестве «младшего помощника командира».

Вступая в роль «речника», я хотел и внешне походить на речника. В связи с этим я, при помощи моих родителей, сшил себе чёрную тужурку, брюки, бушлат и купил тёмно-синюю фуражку с золотыми скрещенными якорями над козырьком и с ремешком на золотых пуговках также с якорями.

стр. 11

В течение поста я несколько раз заходил в контору поговорить «о том о сем» и узнать, что есть нового.

Но вот наступила, бывшая в этом году ранняя, весна.

Начался на реке ледоход.

В это время я уже каждый день заходил в контору, чтобы быть в курсе всех событий.

Наконец, ледоход выше города и у города закончился, и река, очистившись от зимнего покрова, стала разливаться весенним половодьем.

Утром в Вербную Субботу (в этом году и Пасха была ранняя) я по обыкновению зашёл в контору, где узнал, что сейчас в затон на пароходы отправляется лодка с какими-то поручениями.

Так как в конторе делать было нечего, то я также решил поехать в затон.

На небольшой лодочке втроем — я, сын хозяина и конторщик — мы переправились через разлившуюся реку в затон, где стояли

стр. 12

уже на парах готовые к выходу пароходы.

Только что вновь окрашенные пароходы блестели свежей окраской, а внутри их остро пахло свежей масляной краской.

Несмотря на дневное солнечное время, на «Зворыкине» горели все электрические лампочки — производилась проверка систем освещения.

На пароходе чувствовалось у всех приподнятое и деловое настроение.

Мы разыскали капитана парохода «Зворыкин» Виктора Гавриловича, с которым я был ещё ранее знаком, когда он плавал помощником, а я был реалистом.

Покончив деловые вопросы, по его предложению пошли на рядом стоящий пароход «Николай» пить чай.

Пока мы сидели за чаем в столовой второго класса, на реке разыгрался довольно сильный ветер, и поверхность её ощетинилась крупными волнами с белыми гребнями. Видя это и опасаясь,

стр. 13

что может разыграться сильный шторм, при котором невозможно будет на лодке переправиться через реку, мы с сыном хозяина поспешили отправиться обратно в город.

С большим трудом и некоторым риском мы перебрались через взбушевавшуюся реку и прибыли обратно в контору около трех часов дня.

Здесь я узнал, что в среду 22 марта в двенадцать часов дня назначен наш отвал в Нижний Новгород, а во вторник — в 12:00 дня молебен на пароходе.

Настроение моё было взволнованное, но довольно. Наконец-то исполнялась моя мечта — я служу на пароходе, я речник!

***

Во вторник в 8 часов утра я на нашей лошади со своим багажом, состоящем из небольшой дорожной корзиночки, подушки, одеяла, других постельных принадлежностей, тёплого пальто и т. д., отправился из дома на

стр. 14

пристань, чтобы уже переселиться на пароход.

Был ясный весенний день полный утренней свежести весенних ароматов.

Разлившаяся половодьем река расстилалась широким, покрытым легкой рябью простором, на котором режущей глаза полосой отражались яркие лучи весеннего солнца.

У берега, куда я подъехал, стояла наша пристань.

По временным мосткам я перенёс на пристань свой багаж и, в ожидании парохода, который ещё не пришел из затона, сложил его в пристанской конторе.

Лошадь обратно поехала домой, так как должны были приехать сюда мои отец и братишки.

Я, оставаясь на пристани и вдыхая свежий аромат реки, любовался красотой её разлива.

В это время, разобрав временные мостки, стали устанавливать пристань на постоянное

стр. 15

место, благодаря чему связь с берегом нарушилась.

От нечего делать я бродил по пристани, то наблюдая за тем, как перемещали вдоль берега пристань, то любуясь разливом реки.

Вскоре послышался продолжительный привальный свисток идущего из затона «Зворыкина», и пароход подошел к пристани. В лучах утреннего солнца пароход был ослепительно белым, а внутри нарядным и праздничным.

По приходе парохода я стал переносить свои вещи на пароход — в мою каюту.

О! Как я был доволен в этот момент! Я вселялся в «мою служебную», а не пассажирскую каюту, в одну из тех кают, на которые я всегда с завистью смотрел, когда заходил на пароходы или ехал на пароходе в качестве пассажира.

«Моя» каюта была на обносе левого борта, впереди колесного

стр. 16

кожуха у носового пролёта.

Рядом с дверью в каюту было кассовое окошечко, около которого внутри каюты стоял небольшой письменный столик, а далее у окна — небольшой обеденный стол; у перегородки с соседней каютой «старшего помощника» была расположена спальная койка и канцелярский шкафчик.

Закончив свои дела с размещением вещей в каюте, я опять вышел на пристань.

Спустя немного времени к берегу подъехала лошадь с моим отцом и братишками.

Сойдя с пролетки, они намеревались пройти ко мне на пристань, но, как я уже сказал раньше, мостки были разобраны, и между берегом и пристанью было расстояние метров пятнадцать.

Видя их, я покричал им с пристани, что им придётся подождать пока устроят мостки. Но «водолив пристани», услыхав наш разговор, дал команду пе-

стр.17

ревезти их с берега на пристань на лодке. И вскоре они таким образом все трое были уже на пристани, а затем я повел их показать им «мою» каюту.

***

На пароходе начались приготовления к предстоящему молебну. На нижней палубе в носовом пролёте около входа в первый класс были установлены покрытые белой материей места для икон и столик для креста, евангелия и сосуда для освещенной воды (молебен должен был быть с «водосвятием»).

К этому времени было закончено и устройство мостков с берега на пристань, и таким образом обеспечена постоянная удобная связь с берегом.

В 2 часа дня принесли на пароход из ближайшей церкви иконы и пришли священнослужители.

В присутствии всей команды парохода, хозяина и служащих пристани начался молебен.

стр. 18

В конце молебна было произведено «водосвятие», после чего священник в сопровождении капитана прошел на нос парохода; был спущен с мачты вымпел для «окропления» его «святой водой», после чего вымпел был вновь поднят на мачту.

Затем священник, сопровождаемый капитаном, обошел все основные помещения парохода «окропив» их освященной водой при помощи особого волосяного веничка — «кропила». После этого молебствие было закончено, иконы обратно понесли в церковь, и священнослужители удалились с парохода.

Торжество открытия навигации нашего парохода было закончено, и на завтра в 12 часов дня был назначен наш отвал в Нижний Новгород.

Так как сегодня на пароходе дела у меня никакого не было, то меня отпустили до завтрашнего дня домой.

стр. 19

Из дома на пароход я вернулся рано утром следующего дня (22 марта).

Сегодня у пристани стоял еще и прибывший из затона накануне вечером «Николай», а около него — наш «Зворыкин».

Погода была солнечная, но дул довольно сильный ветер, и река была бурная, покрытая крупными волнами, благодаря чему стоящий у пристани «порожняком» «Николай» сильно раскачивался и скрипел чалками и кранцами о пристань.

Часа за два до отвала начали приходить на пристань пассажиры, преимущественно третьего класса (у нас на пароходе было три класса).

Я приступил к исполнению своих служебных обязанностей — продаже пассажирских билетов, расположившись по установленному порядку в кассе на пристани.

Среди всех прочих пассажиров, желающих ехать, оказались и пассажиры I-го класса. К окошечку кассы подошли нарядно одетые молодые мужчина и женщина.

стр. 20

Они спросили, могут ли они получить отдельную каюту 1 класса до Павлова. На что я им ответил, что каюту 1 класса со всеми удобствами они получат.

Тогда они, видя раскачивающийся на волнах пароход «Николай», спросили меня: «А не опасно ли будет ехать в такую бурю?» Я на это ответил, что если бы было опасно, то пароход не отправлялся бы.

Тогда они после некоторого нерешительного размышления и колебаний взяли билеты и направились в предназначенную им каюту.

***

Задолго еще до отвала приехали на пристань, чтобы проводить меня, мои родители с братишками.

Отец был «парадный», в сером летнем пальто, в шляпе «котелок» и в коричневых лайковых перчатках; мать также была празднично одетой, в светлом летнем

стр. 21

пальто, в шляпе с большим пером и с кружевным зонтиком.

Так как я был занят служебными обязанностями, то не мог уделять им свое время и быть с ними. Они все время спокойно и чинно стояли в сторонке пролета пристани против моего кассового окошечка. Братишки — старший Леша стоял рядом с родителями, безразлично разглядывал все вокруг происходящее,; а младший Костя, очень подвижный и юркий, нетерпеливо топтался на месте.

***

После второго свистка, я закрыл окошечко кассы на пристани и все документы перенес в свою каюту на пароходе.

Затем попрощался с провожающими меня родителями и братишками и пошел в контору пристани, где по установленной традиции собрались, чтобы помолиться хозяин пароходов, агент пристани, капитан парохода, его помощники

стр. 22

лоцмана и машинист.

Все, как полагается в этом случае, сели. Посидев некоторое время, хозяин встал, а за ним и все присутствующие, и стали молиться на висевший в переднем углу конторы образ.

Также первым кончил молиться хозяин, а по его примеру и все остальные, и он, пожимая всем руки, начиная с капитана, стал со всеми прощаться, желая «благополучного и счастливого пути».

Затем все члены команды пошли на пароход на свои места, а хозяин, служащие пристани и провожающие расположились на борту «Николая», у которого мы стояли.

В штурвальной рубке появились вахтенные лоцман и штурвальный, которые по заведенному обычаю сначала помолились на восток и затем встали к штурвалу.

стр. 23

В это же время на площадку перед штурвальной рубкой поднялся капитан, который позвонил по сигнальному звонку в машинное отделение и затем через переговорную трубу спросил: «Готова ли машина?». Получив ответ машиниста, что машина готова, он дал третий свисток.

Послышалось шипение пара в машинном отделении, загудели форсунки у котла, и заплескалась вода от пробного движения колес. Капитан, дав свисток «к чалкам», вышел на крыло мостика и скомандовал: «Убрать трапы и опустить средние и носовую чалки».

По команде в машине заработали колеса, и пароход начал носом отходить от пристани. Затем капитан скомандовал: «Отдать кормовую», а в машину: «Вперед до полного», и пароход пошел от пристани на середину реки, делая оборот «на курс».

стр. 24

Я, как полагается помощникам командира, довольный своим положением, стоял рядом со старшим помощником в носовом пролете.

Пристань стала все более и более удаляться, оставаясь позади парохода.

Провожающие махали отходящему пароходу головными уборами, платками и просто руками.

Далее последовал короткий отрывистый свисток — «молиться». И по заведенному порядку все члены команды, кроме лоцмана и штурвального, занятых у штурвала, сняв фуражки, стали креститься.

Помолившись, капитан взялся за ручку свистка и стал давать «прощальный свисток».

Пароход сделал оборот и лег на курс, следуя мимо города.

Начался наш первый рейс!

стр. 25

Я поднялся на верхнюю палубу и, стоя около штурвальной рубки, смотрел на город.

Перед моими глазами проплывали те же картины города, которые я много раз наблюдал с парохода, когда ездил пассажиром в Нижний. Но вот город остался позади с выступающими колокольнями церквей. Я ухожу в свою каюту, чтобы привести в порядок свои служебные дела.

Под полом каюты, расположенной на обносе, слышится непрерывный ритмический стук плиц колеса о воду.

Настроение и радостное и несколько грустное, нервно-приподнятое, но удовлетворенное, ведь я теперь член команды парохода не воображаемого, действительного.

стр. 26

Так как навигация только еще открывалась, и мы шли первые, то пристаней еще не было поставлено на своих местах, где нужно было высадить пассажиров. Мы приставали непосредственно к берегу, уткнувшись носом парохода в откос берега, куда и спускали сходни с парохода для выхода приехавших в данный пункт пассажиров.

Во второй половине дня ветер стих, и поверхность реки покрылась зеркальной гладью. Весеннее солнышко ярко светило, а воздух был насыщен свежестью и специфическими запахами реки.

Время близилось к вечеру, солнце склонилось к горизонту, когда мы увидели впереди на половине ширины реки вдоль правого берега белую полосу движущегося по течению льда.

Благодаря этому пароход уже не мог подойти к правому берегу, чтобы высадить пассажиров в селе Вареж, и безостановочно

стр. 27

следовал дальше вдоль левого берега, параллельно со льдом.

Так, вместе со льдом мы дошли до Павлова, где по маршруту мы должны были ночевать.

К Павлову, расположенному на правом берегу, мы также не могли пристать, потому что во льду пароход поломал бы колеса.

Таким образом, мы вынуждены были остаться на ночевку в луговой части реки у левого берега, с тем, чтобы на следующий день утром, когда по нашему расчету лед должен был полностью пройти, и река очиститься, подойти к пристани Павлова и выгрузить следовавший туда груз.

По распоряжению хозяина нам нужно было, прибыв в Павлово, вечером же дать телеграмму о нашем следовании.

Так как лед шел хотя и сплошной массой, но мытый и мелкий, и через него лодка могла свободно пробираться до берега, то, сделав оборот и встав на якорь, мы

стр. 28

стали спускать с парохода на воду лодку, на которой должен был отправиться в Павлово старший помощник для отправки упомянутой телеграммы.

На пароходе были пассажиры, ехавшие до Павлова и до Варежа (куда из Павлова легко можно было доехать на лошадях). Поэтому капитан объявил пассажирам, что кто желает сегодня же быть в Павлове, могут быть доставлены туда на отправляющейся лодке, а кто не желает этого, те могут переночевать на пароходе, а утром пароход подойдет к Павлову.

Большинство пассажиров, ехавших до названных пристаней, изъявили желание ехать на лодке и, забрав свои багажи, направились на корму к лодочному трапу.

Так как желающих оказалось довольно много, то лодка быстро наполнилась и отправилась в свой «ледовый поход».

Оставшуюся незначительную часть желающих ехать пассажиров пришлось везти вторым разом по

стр. 29

возвращении лодки, что и было выполнено примерно часа через полтора.

Среди оставшихся павловских пассажиров оказались и пассажиры 1-го класса, нарядные дама и мужчина, те самые, которые в Муроме спрашивали: «Не опасно ли ехать».

Они, стоя на корме долгое время находились в растерянности и нерешительности — ехать ли сейчас на лодке или остаться ночевать на пароходе. То и другое им казалось и заманчивым, и страшным.

Видя их замешательство, капитан предложил им ехать сейчас на лодке, так как таким образом через час они будут дома. Но они выражали панический страх «ехать через лед на лодке!» и говорили, что «не лучше ли остаться до утра на пароходе». Тогда капитан сказал, что в этом случае они смогут спокойно ночь проспать в своей каюте, а утром пароход их доставит в Павлово.

стр. 30

Но ночевка на пароходе их также пугала.

Такие рассуждения и колебания продолжались и повторялись до тех пор, пока лодка не была готова к отправлению, когда капитан им предложил в категорической форме или оставаться, или ехать, так как лодка сейчас отправляется. Такая категорическая постановка вопроса вынудила их принять «отчаянное» решение и ехать на лодке.

Комически крестясь, что совершенно как-то не вязалось с их фешенебельным внешним видом, они робко стали спускаться по трапу в лодку. С парохода передали в лодку их багаж, и лодка отъехала от парохода.

Капитан, сплюнув, крепко выругался по их адресу.

После отправки пассажиров и возвращения лодки пароход встал на якорь около берега для ночевки и жизнь на пароходе затихла. Кроме вахтенных все вскоре легли спать.

стр. 31

На утро лед уже прошел, и река полностью очистилась.

Мы подошли к Павлову и причалили к стоявшей у берега барже, временно заменявшей пристань, для выгрузки груза и высадки оставшихся на пароходе пассажиров.

Закончив выгрузку, часов около 11 утра мы отправились дальше до Нижнего.

День был солнечным, но с утра дул сильный ветер, который после полудня перешел в штормовой. Река вздыбилась и покрылась большими, высотой более метра, волнами. Пароход качало килевой качкой, и вода через фальшборт забрызгивалась на носовую часть нижней палубы, обдавая ручьями надстройки 1-го класса.

Волны, ударяясь о металлические кронштейны обносов, производили удары похожие на удары по ним тяжелыми молотками. При этих ударах каюты наши, расположенные на обносах, судорожно содрогались. Казалось, что разбушевавшаяся водная стихия

стр. 32

старалась обломать все обносы нашего парохода.

Благодаря встречному штормовому ветру и большому волнению пароход наш двигался вперед очень медленно и расстояние от Павлова до Горбатова, на проход которого в обычных условиях требуется три часа, мы шли около шести часов.

Не смотря на приближение вечера, буря не стихала, и дальнейшее следование наше в ночь было явно опасным и невозможным, а потому решено было в Горбатове остаться на ночевку.

Однако вследствие бури и наветренного расположения Горбатова на нагорном берегу, стоянка там была совершенно невозможна, и мы вынуждены были встать у противоположного подветренного берега, где под прикрытием яра было почти совершенно тихо. Сделав с большой осторожностью и трудом оборот (т.к. мы шли по течению) мы подошли к самому берегу и здесь, отдав

стр. 33

якорь, пришвартовались за кусты, растущие на берегу.

Берег возвышался над водою метров на пять, и наверху его, также как и на всей реке, свирепствовал ветер, нещадно трепавший растущий на нем кустарник. Но на воде у берега было совершенно тихо, в противоположность грозно бушевавшей реке в доступной ветру части, покрытой большими волнами с белыми гребнями.

Горбатов был виден, но недоступен. К счастью, у нас в Горбатове не было пассажиров.

Наступили вечерние сумерки. В этот день был четверг страстной недели, и мне, сидя в своей каюте, вспомнилось, что сейчас дома, в Муроме, вся наша семья идет в церковь к «двенадцати евангелиям». Перед этим, после обеда в передней мать готовила пасхи, которые в формах ставились до ночи субботы в холодное помещение каменной палатки. Затем в 5 часов пили обычный

стр. 34

чай и потом шли все в церковь.

В церкви было людно, торжественно, а во время чтения евангелиев все молящиеся стояли с зажженными в руках свечами, что придавало богослужению еще более торжественный и величественный характер.

То же самое, наверно, сейчас происходило и в церквах, расположенных против нас, по ту сторона реки города Горбатова, думал я.

Воспоминания и представления о своем доме, об этих мирных и беззаботных картинах домашней жизни и церковного торжества, в которых я из года в год принимал свое пассивное участие, навеяли грустное настроение, почувствовалось одиночество и потянуло туда.

Наступил вечер, а затем и ночь, которая прошла спокойно и благополучно.

стр. 35

На утро следующего дня буря хотя и продолжалась, но ветер несколько утих, и мы около 7 часов утра снялись с якоря и отправились в дальнейший путь. Около 2-х часов дня на горизонте показался город Нижний Новгород.

Не раз я приезжал сюда на пароходе в летнее время (на ярмарку), когда река была густо заставлена баржами и пароходами, а устье Оки пересекал «плашкартный» [плашкоутный] мост.

Сейчас в виду половодья мост был разобран, и перед взором расстилалась беспредельная ширь разлившейся Волги.

Навигация еще не началась, а потому на реке не было стоящих судов.

Подойдя к Окской части города против ярмарки, наш пароход дал три продолжительных свистка и начал делать широкий оборот к городскому берегу.

Пристани еще не было, а потому

стр. 36

мы пристали непосредственно к откосу берега.

Все время пока мы подходили к городу, я стоял у штурвальной рубки и с волнением и бьющимся сердцем смотрел на развертывающуюся перед глазами панораму и реки, и ярмарки, и города, ведь передо мной был Нижний, всегда чарующий меня.

Так благополучно закончилась первая половина нашего рейса.

***

Согласно установленного нам маршрута мы должны были ночевать в Нижнем и обратно отправиться в Муром в 12 часов на следующий день, т. е. в субботу 25 марта.

Хотя время у меня было и свободное, но я никуда не пошел, а только, сойдя на берег, немного походил здесь и опять вернулся к себе на пароход.

К концу дня оживление на рейде увеличилось. Шли из затонов нарядно окрашенные волжские пассажирские пароходы: розовые — общества «Самолет», белые — «Кавказа» и «Меркурия», белые на черных корпусах

стр. 37

с желтыми мачтами — «Общества по Волге», разные буксирные пароходы, выводились пристани. Словом, начиналась навигационная жизнь.

В конце дня, когда приближались уже сумерки, пришел из затона окский пароход Качкова «Нижний Новгород», который должен был идти вверх по Оке.

Здесь уместно будет познакомить читателя с существовавшими в то время своеобразными, но свято выполняемыми, традициями.

Пароход «Нижний Новгород» начинал свою навигацию. Так как наступил уже вечер, и в ночь идти в виду половодья и отсутствия на реке «обстановки» было невозможно, то первый отвал его вынужденно должен был быть перенесен на следующий день, т. е. на субботу 25 марта. 25 марта — день Благовещенья, в который по традициям нельзя было начинать никакого дела. Существовала пословица, что «на Благовещенье птица гнезда не завивает, а девица косы не заплетает».

Таким образом, отвал его отклады-

стр. 38

вался на два дня.

И вот, чтобы выйти из этого положения, пароход все же вечером в пятницу 24 марта отошел из Нижнего, а пройдя 4−5 верст, встал на якорь до разворота, чтобы на следующий день 25 марта уже продолжить свое начатое дело.

Весь остаток дня и вечер я провел, наблюдая за жизнью на реке.

***

В «великую субботу» 25 марта в 12 часов дня мы отвалили в обратный путь с небольшим количеством пассажиров III-го класса, едущих до Павлова. I и II классов по случаю наступающей Пасхи никого не оказалось.

По нашему расписанию мы должны были в этот день дойти до Павлова, где ночевать и пойти к пасхальной заутрени.

Бывший накануне ветер стих и была ясная погода. Но вскоре явилось новое затруднение для нашего следования. На реке появились плывущие навстречу нам небольшие одиночные льдины —

стр. 39

остатки ледохода с Клязьмы. В связи с этим на носу парохода все время стояли вахтовые матросы с баграми, которые отталкивали в стороны эти встречные льдины, чтобы они не могли попасть в колеса и поломать их. Вместе с этим приходилось каждый раз замедлять ход.

Тем не менее, несколько мелких льдин все же попали под колеса, благодаря чему было расколото несколько плиц, которые на первой же пристани надо было менять, чтобы нормально следовать далее.

Благодаря этому мы, прибыв около 7 часов вечера в Горбатов, должны были здесь задержаться, сделать ремонт колес и ночевать до рассвета, а в Павлово идти уже на следующий день в воскресенье утром.

Пассажиры — человек 20 преимущественно рабочие с Сормовского завода, ехавшие на Пасху в Павлово, узнав это, начали скандалить, требуя, чтобы пароход шел дальше, и чтобы им сегодня же ночью быть уже в Павлове. Бунтовщики эти собрались толпой

стр. 40

у каюты капитана и потребовали, чтобы он вышел к ним для объяснения. Выйдя к этим пассажирам, капитан стал объяснять им, что ввиду необходимости ремонта колес, пароход сейчас дальше идти не может. А когда будет закончен ремонт, будет уже темно, и что в темное время при отсутствии «обстановки» идти опасно, а потому пароход будет до рассвета стоять здесь.

Бунтовавшие пассажиры начали галдеть и ругаться, требуя обязательно сейчас же ехать и сегодня же доставить их в Павлово.

Но капитан, не смотря на всю их ругань и разные угрозы, категорически объявил, что пароход сейчас дальше не пойдет, и ушел к себе в каюту.

Тогда пассивные бунтовщики понемногу стали расходиться по своим местам, а «горлохваты» еще некоторое время, не расходясь, галдели и ругались, а потом хотя и с руганью, но так же постепенно разошлись по своим местам. И вскоре на пароходе

стр. 41

водворилась тишина, лишь иногда нарушаемая металлическим стуком инструментов в кожухе ремонтируемого колеса. Но вот закончился ремонт, затих последний шум, и наступило полное спокойствие.

Я, как и другие члены команды, ушел к себе в каюту и занялся наведением праздничного порядка, после чего прилег отдохнуть.

Мысли невольно перенеслись в Муром — в родной дом, рисуя все картины тамошней жизни в это время.

Вот наступает вечер, пьем вечерний чай и затем идем соснуть перед заутреней, хотя спать еще не хочется. На улице в сумерках кучер-дворник метет мостовую. Десять часов — будят к заутрени. Совершенно темно, и с большим фонарем идут в палатку за пасхами и куличами. Гремит железная дверь палатки, и оттуда переносят в переднюю формы с пасхами и куличи. Потом, положив куличи и пасху

стр. 42

на большие блюда и завязав в салфетки, горничная с кучером относят их в церковь. По возвращении их все мы идем к заутрени. Темно. На небе горят яркие звезды, в отдельных окнах домов мерцают слабые огоньки. У церкви оживление; со всех сторон идет с белыми узлами народ к предстоящему праздничному богослужению. В церкви заканчиваются последние приготовления к предстоящему торжеству, скоро начнется заутреня. И опять стало грустно на душе.

***

Сдремнув чутким сном, в 10 часов я вышел из каюты.

Свободные от вахты начали собираться к заутрени.

Стали обсуждать вопрос о том, в какую церковь пойти. Кто-то предлагал идти в собор, но кто-то возражал, потому что собор, расположенный в центре города, очень далеко, а дорога плохая, и добраться туда будет трудно и долго, и предлагал пойти в ближайшую

стр. 43

церковь, расположенную в городе на склоне горы недалеко от пристани.

В конце концов, было решено пойти в эту ближайшую церковь.

Как и всегда в пасхальную ночь было темно, а так как небо было покрыто тучами (к вечеру погода испортилась) и моросил мелкий дождь, то темнота еще более сгущалась.

Идти нужно было по неосвещенной дороге, а потому мы взяли с собой несколько фонарей, и ими освещали себе путь.

Впереди матросы несли два белых больших узла с куличом и пасхой. Это несколько фантастическое в непроглядной тьме с фонарями шествие в чужом и незнакомом городе дружной, сплоченной толпою вызвало во мне приятное душевное состояние, и казалось, что я нахожусь в родной спаянной жизнью на пароходе семье. Было новое до сего времени неиспытанное и еще незнакомое, но приятное чувство.

стр. 44

Пробираясь по грязной, неблагоустроенной дороге, мы поднялись в гору и вскоре подошли к небольшой слабо освещенной церковки сельского типа. Внутри церковь была невзрачного и довольно бедного вида, и мне ясно представился резкий контраст ее против нашей Вознесенской большой, богато отделанной и украшенной церкви, сверкающей позолотой украшенных цветами иконостасов и разноцветными стаканчиками иллюминации. От этого сравнения эта церковка казалась еще более бедной и убогой.

Когда мы пришли в церковку, народу было еще немного, и мы расположились, впереди около амвона.

Наконец наступила полночь, и началось пасхальное богослужение. Но оно также было по сравнению с тем, что я вспоминал, бедным и носило какой-то примитивный характер. Не было нарядного яркого освещения, священники не были в роскошных, нарядных облачениях; вместо хора нестройно

стр. 45

пели несколько человек-любителей под управлением дьячка, который перебегал с одного клироса на другой.

После окончания заутрени и освящения пасхи и кулича мы, похристосовавшись, отправились в обратный путь на пароход.

Приближался рассвет, дул слабый ветер, небо было пасмурное; в воздухе чувствовалась предутренняя прохлада и сырость, которая забиралась под бушлаты и проползала по спине холодной дрожью. Поэтому, когда мы пришли на освещенный электричеством пароход, где было и тепло, приятное ощущение наполнило душу.

По христианскому обычаю после пасхальной заутрени полагалось «разговляться».

Для этой цели к нашему приходу из церкви были приготовлены: на нижней палубе впереди машинной рубки — стол для «нижних чинов команды» (штурвальные, матросы, масленщики и кочегары), а

стр. 46

для «высоких чинов» (капитан, его помощники, лоцмана и машинист с его помощником) — стол в общей дамской каюте 1-го класса (во всем первом классе пассажиров не было).

Вскоре мы (всего 9 человек, в том числе и буфетчик, организатор этого дела) собрались за праздничным столом.

Стол был богато сервирован — стояла большая батарея бутылок с разными винами, разные закуски и традиционные пасхальные ветчина, пасха, кулич и крашеные яйца.

Поздравив взаимно друг друга с праздником, все начали «разговляться» пасхой, куличом и яйцами. Вино пить никто не стал, так как все мы были на служебном посту.

В каюте было уютно, светло, празднично, и от этого и на душе стало весело и радостно.

Для меня эта обстановка была необычайная и впервые видимая — я на пароходе, как член его команды

стр. 47

в этой дружной компании встречаю праздник Пасхи. Все это было известного рода воплощением моих пароходных грез и я был очень этим доволен.

***

Пока мы разговлялись наступил рассвет. Стали смутно видны очертания берегов. Скоро можно было отправляться в путь.

Прозвучал первый отвальный свисток, но мы еще продолжали свою праздничную беседу.

После второго свистка все стали расходиться по своим местам. Около 4-х часов утра рассветало настолько, что ясно были видны все очертания берегов и «приметные ходовые предметы», и пароход отправился в путь.

Так как я в это время был свободен от каких-либо служебных дел и обязанностей, то я пошел к себе в каюту и лег спать.

стр. 48

Проснулся я услышав сквозь сон привальный свисток.

На безоблачном небе ярко светило утреннее солнце. Водяная ширь разлившейся реки была зеркально гладкой.

Мы подходили к Павлову.

С берега доносился праздничный звон церковных колоколов, ведь был первый день Пасхи.

На берегу и на пристани толпилось довольно много гуляющих и встречавших пароход.

Все были по праздничному нарядно одеты и большинство — из рабочих и мещан — шелушили семечки. Слышен был веселый говор, смех и шутки. Словом картина была поистине праздничной.

У пристани мы стояли недолго; высадили последних накануне «бунтовавших» пассажиров и вскоре отправились в дальнейший свой путь.

Весь день погода стояла исключительно прекрасная; было совершенно безветренно; светило

стр. 49

яркое весеннее солнце и было приятно тепло.

Казалось: сама природа отмечала великий христианский праздник. На пароходе этот праздник отличался тем, что весь день был поднят и развевался на мачте новый праздничный вымпел, да вся команда была одета по праздничному.

Я большую часть дня провел в штурвальной рубке, любуясь картинами природы и разлившейся реки, а в глубине души, наслаждаясь своим положением, всегда так манившем меня.

***

По заведенному мной распорядку дня я в 2 часа обедал. Придя в это время в каюту, я, как обычно, поручил матросу передать в буфет, чтобы мне подавали обед. Спустя немного времени ко мне пришел официант, но с пустыми руками и объявил, что сегодня обеды в каюте подаваться не будут, а в три часа будет об-

стр. 50

щий праздничный обед в I классе.

В три часа дня мы все, свободные от вахты собрались в той же общей каюте, где разговлялись. Здесь стоял тот же праздничный стол с винами, закусками, пасхой и куличом и кроме того были накрыты приборы для обеда.

Обед начался, как полагается с закуски, но вино опять по тем же причинам, никто не пил. Затем последовали, под руководством буфетчика, организовавшем обед и также принимавшем в нем участие, обеденные блюда — бульон с жареными пирожками, холодное мясное блюдо, разварная рыба, беф-строганов, пломбир и кофе. (Обычный наш казенный обед состоял из двух блюд: суп и жаркое).

Обед этот также имел дружеский, семейный характер; весело беседовали, шутили, рассказывали всякие забавные вещи. Все было радостно и приветливо, и я наслаждался в душе этой

стр. 51

обстановкой, вспоминая и сравнивая с тем, что сейчас было дома, где также радостно в уютной семейной обстановке проходил праздничный обед с традиционной ветчиной и зеленым горошком на второе блюдо.

***

После обеда я, будучи свободным от своих обязанностей, т.к. на пароходе и на попутных пристанях не было ни пассажиров, ни груза, опять все время проводил наверху.

Погода и вся природа продолжали быть также празднично прекрасными. С берегов доносился праздничный звон церковных колоколов селений, расположенных вблизи реки.

Время близилось к вечеру, и мы подходили к Мурому. Около пяти часов вечера далеко на горизонте стали маячить горы, на которых расположен Муром. Но вот пройдя ряд изгибов реки, мы подошли к Муромскому плесу. Перед нами открылся вид на Дальнюю слободу, а впереди уже ясно был виден

стр. 52

силуэт города с его многочисленными колокольнями и отдельными зданиями, расположенными на краю и склоне горы.

Вот перед нами проплывает Якиманская слобода с живописной белой церковью, расположенной на выступе высокой горы.

Пароход берет курс к городскому берегу.

Заходящее солнце красиво озаряет весь пейзаж города.

Перед взором проходили живописные Кожевники с выступающим среди садов нашим белым каменным домом, где я родился и провел свое детство, и с расположенным у берега на крыше складов балконом, откуда я в детстве любовался проходившими по этому пути мимо пароходами.

Далее на небольшом пригорке маленькая уютная церковка Егория, за ней на высокой горе церковь Воскресения. Затем хорошо знакомые — «беседка»,

стр. 53

маслобойный и кожевенный заводы в тальвеге речки Муромки, Благовещенский съезд с розовыми Каратыгинскими домами, желтая с ярко синими главами церковь Николы Набережного и приютившаяся у подножия горы водокачка с высокой кирпичной трубой. А за ними на горе — величественный собор.

Пароход проходит мимо Окского бульвара. Время 7 часов вчера — разгар «гуляния». На веранде, расположенной над берегом по бровке горы, много народу — это гуляющие, пришедшие полюбоваться разливом реки и идущими пароходами.

Я помню, как не раз гуляя на бульваре, услышав шум колес приближающегося парохода, я спешил на веранду, как и многие другие, чтобы полюбоваться проходящим мимо пароходом. А сейчас я на этом пароходе и может быть многие там стоящие не веранде любуются им.

стр. 54

Но бульвар с верандой остаются позади, перед нами Соборный съезд, дом Журавлева, а далее затопленный половодьем до подножия, утопающей в садах горы берег, вдоль которого стоят разные суда.

Здесь несколько поврежденных и затонувших во время той же бури, о которой я упоминал при нашем следовании от Павлова в четверг на страстной неделе, барж и мелких судов.

Но вот, выше по течению показалась и наша пристань. Капитан дает три продолжительных привальных свистка, и пароход подходит к пристани.

Пришвартовались, и капитан отдает команду: «На месте».

На пристани постоянных встречающих пароход никого не было, и нас встречала только ее команда.

Наступили весенние сумерки.

стр. 55

Через некоторое время приехал хозяин парохода.

Похристосовался с нами, поздравил с праздником, благополучным рейсом и прибытием, а побеседовав некоторое время с капитаном и сказав, что завтра пароход отправляться не будет и ждать особого распоряжения, уехал домой.

На пароходе и пристани водворилась полная тишина.

Наступил вечер. Все разошлись по своим каютам.

Так как у меня сейчас никаких служебных дел не было, то меня до завтрашнего утра капитан отпустил домой!

Первый рейс кончен!

1956 год

---

← Назад | Вперед →