Вверх

А. А. Кириллов. Музеефикация «древности»: историческое воображение и отсутствующие нарративы

Люди хотят что-то увидеть. Приходят на Аркаим и говорят:

«Здесь ничего нет, ничего не видно, вы все выдумываете, сочиняете».

Из выступления Г. Б. Здановича1

на VI конференции по авестийской астрологии,

Минск, 19 апреля 2010 г.

Новые музейные и выставочные практики соответствуют

меняющимся ожиданиям аудитории. Все большее количество зрителей

ищет сильных ощущений, мгновенных откровений,

грандиозных выставок скорее, чем серьезного и тщательного освоения

культурных знаний.

Гюйссен А. Бегство от амнезии: музей как массмедиа.

Существует прямая зависимость между двумя факторами, которые влияют на интенсивность производительности «исторического воображения» — объем археологического материала и привязанный к нему нарративный цикл. Чем больше объем археологического материала (обширность площади изыскания, неоднородность артефактного ряда, множественность культурных наслоений) и меньше сопровождающих их нарративных источников — тем древнее, в глубь веков, стремится погрузить наблюдателя и исследователя его «историческое воображение». Историческое знание, сталкиваясь с ситуацией отсутствия, полного или частичного, о своем объекте исследования социальной памяти, стремится максимально быстро компенсировать этот пробел процедурой установления соответствия. Соответствия между конструируемой в процессе исследования исторической системой знания и объясняющей ее актуальностью «большого нарратива» или эмблематического литературного массива. Выявление ситуаций, сопровождающих археологические и краеведческие изыскания в условиях «отсутствующих нарративов» и попытки установить «древность факта» с «древностью текста», представляют огромный интерес с точки зрения рассмотрения механизма действия исторического воображения и его популяризированных ипостасей. В своей статье, позднее ставшей частью книги «Тропик дискурса»2, «Исторический текст как литературный артефакт» Х. Уайт формулирует гипотезу о том, что философия языка может способствовать пониманию того, «что вымышлено в якобы реалистичных репрезентациях мира и что реалистично во всем явно вымышленном»3.

Феномен «работы» исторического воображения, привязанный к конкретной историко-археологической ситуации, представляет собой актуальный интерес и исследовательскую перспективу, так как выводит нас за рамки литературного вымысла и поэтического символизма, художественных образов и фантазий. Как отмечал американский историк Х. Уайт, в случае с историческим воображением исследователи имеют дело не с фрагментами реальности или ее объективированной проекцией, а с дискурсивными практиками, обеспечивающими эффект правдоподобия — воображение в работе историка вступает в действие на последней стадии его труда, когда становится необходимым обозначить логику рассуждений или составить нарратив, в которых и репрезентировать свои изыскания4.

В основе производства историческим воображением ключевых образов и символов, объяснительных метафор и правдоподобных метанимий находится необходимость выявления и актуализации такого сложного конструкта, как «историческое наследие». Именно его предъявление и актуальная визуализация выступает важнейшим мотивом для исторического наследия, которое приобретает узнаваемый характер, ожидаемый статус «величия прошлого» и все другие соответствующие жанру аллегории характеристики «подлинности». Внутренняя историко-психологическая механика действия исторического воображения достаточно точно описана английским историком Д. Тошем, и строится она на череде операций, связанных с осознанием утраты, чувством ностальгии, ассоциацией с «историческим наследием» и моральной идеализацией прошлого: «Чувство утраты является частью впечатлений от посещения исторических памятников, ассоциирующихся с «наследием». Проблема с ностальгией заключается в том, что это крайне односторонний взгляд на историю. Чтобы превратить прошлое в комфортабельное убежище, все его негативные черты следует удалить… В таких случаях, по выражению Рафаэля Сэмюэла, прошлое играет роль не столько истории, сколько аллегории: «Это свидетельство упадка манер и морали, зеркало наших недостатков, мера отсутствия… Через процесс избирательной амнезии прошлое превращается в исторический эквивалент мечты о первозданной чистоте или зачарованного пространства, ассоциируемого в памяти с детством»»5.

В рассматриваемом нами феномене «открытия» и музеефикации таких интересных и важных в исторической и культурной перспективе объектов, как «Аркаим — страна городов», «Чердынь Великая — сердце древней Пармы», «Донская Троя — древнейшая крепость в Европе», примечательна сама ситуация отсутствия базового исторического повествования и соответствующей ей нарративной среды (как пример — гомеровской «Илиады»), сопровождавшей настоящую малоазиатскую Трою. Последнее заставляет, по законам жанра, формировать описательные уровни и повествовательные инстанции исторического знания параллельно археологическим изысканиям и их локализации в литературном, мифологическом и масс-медийном пространстве.

Ярким примером конструирования «древности» в условиях «отсутствующего нарратива» может служить археологический комплекс «Аркаим — страна городов», исследования которого продолжают вызывать бурные и эмоциональные дискуссии6 вот уже более четверти века не только в исторической, но и социально-политической, этнографической и религиоведческой среде7: «Мало какому археологическому памятнику досталось в наше время так много столь же широкой, сколь и сомнительной, славы, как Аркаиму. Обогатило ли это науку? Дало ли что-либо археологии? Есть ли пределы участия академической науки в политических играх? Вопросы остаются…»8. Все эти дискуссии и спорные ситуации оказались актуальными по нескольким причинам, а именно: в силу того, что сам историко-археологический комплекс и обстоятельства его открытия, социальной адаптации и постоянного «удревнения» оказались вписаны, как минимум, в две дискурсивные стратегии (эзотерическую и мифологическую), которые выходят за рамки исторического знания:

— «Аркаим» был легитимирован как «общественное» и «духовное явление» в позднее перестроечное и постперестроечное время, поэтому достаточно прочно оказался в нарративной зависимости от эзотерических, мистических и оккультных представлений, находящих свою реализацию в широком спектре весьма сомнительных практик астрологической концептуализации, «космоэнергетических исследований» и неоязыческих течений;

— «Аркаим» и сконструированный для него статус «самого древнего города на территории России», который стал рассматриваться как один из сюжетов для формирования в современной России национальной идеи на основе цивилизационной евразийской особенности, древности и автохтонности. В рамках этой линии современные народы, населяющие Россию, и особенно славяне, получают возможность вести свою генеалогию «от самых древних представителей цивилизации, в том числе европейской цивилизации, от древних ариев»9;

— максимально быстро ключевым интер­претативным сюжетом для исторического объяснения феномена «Аркаима — страны городов» была избранна линия на связывание его с «арийской мифологией», «древним славянством», «арктической гипотезой» и вытекающими из этого социально-политическими и этнографическими спекуляциями: «Разделение на протоиндийцев и протоиранцев происходило не в Индии, а здесь на Южном Урале. Каждый из них считал себя — «это я, а это они». Они, соседи были в 30−50 км. А они в свою очередь называли себя ариями, для себя они были своими»10.

Примечателен для нас именно последний факт, так как благодаря этому «древность Аркаима» была надежно привязана к «древности» авестийского нарративного цикла и, таким образом, «Авеста», а затем и ведическая «Ригведа» замещали собой «отсутствующий нарратив» и снабжали историческое воображение так ему необходимым багажом социальной памяти: «По мнению многих специалистов, Аркаим и родственные ему памятники могли быть созданы древнейшими индоиранцами задолго до их разделения, переселений по евразийскому степному коридору и движения на юг в Иран и Индию. Некоторые ученые проводят параллели между круглыми укрепленными поселениями типа Аркаима и городом легендарного царя Йимы, воспроизводящим модель вселенной и описанным в «Авесте» — священной книге древних иранцев»11.

Масштаб процедуры «удревнения» отвечает напрямую размерам мировоззренческих амбиций, а поэтика исторического воображения прибегает к самым сильным риторическим тропам — пафосу и аллегории при конструировании исследовательской гипотезы и ностальгических ожиданий обретения утраченного и вновь обретенного «исторического величия»: «Если по прошествии многих десятков лет, наконец, выяснится, что Аркаим действительно связан с историей ариев, саму историю Авесты и Ригведы перенесут на конец III — начало II тысячелетия до нашей эры. И это будет означать полный переворот в нашем представлении об индоевропейской и человеческой истории»12. При реализации данной гипотезы Аркаим оказывается древнейшим городом в нашей стране, центром ранней государственности, но и еще родиной древнеиранского пророка Заратустры, городом-храмом и обсерваторией с «магическими кругами», уникальным образцом гармоничных взаимоотношений между «культурой и окружающей природной средой»… Действие исторического воображения находит свою корреляцию в отождествляемых с его ориентацией найденных нарративных авестийских аналогиях: «Страна городов» иной раз безапелляционно наделялась какой-то особой «духовностью», а термин «арийцы» стал произвольно использоваться в расширительном смысле как синоним индоиранцев или даже индоевропейцев13.

По совершенно схожим жанровым законам, но с несколько меньшей «общественной» и «духовной» значимостью развивается процесс музее­фикации донской «древности» в условиях «отсутствующего нарратива»: «У этой легенды не нашлось в древности своего Гомера. Ее историю воссоздают наши современники». В таких ярких и поэтических эпитетах получает свою устойчивую медийную локализацию один из самых эмблематичных, уникальных и претенциозных за последнее время сюжетов конструирования исторического прошлого на Юге России, в Рос­товской области — «открытие» Донской Трои — Ливенцовского городища (крепости). «У нас на территории Ростова есть древние памятники, на которых великие открытия прошлого были обыденными занятиями. Один из них уже навечно вписан в биографию донской столицы как Ливенцовская крепость — Донская Троя. Здесь же поселения различных эпох — от бронзового века до античных времен, курганы, простор дельты — ансамбль, иллюстрирующий тысячелетний период отечественной истории«14. На примере феномена «открытия» Донской Трои мы можем наглядно наблюдать механизм работы исторического воображения в его различных социальных ипостасях — от ученого-историка и археолога до журналиста, культуролога, туристического гида и сетевого блогера. Всех объединяет поиск и обретение ключевой метафоры, которая придаст верификационный статус, ценностную характеристику и конвертационный потенциал их объекту внимания и интереса. Опираясь на позицию известного английского историка и философа Р. Дж. Коллингвуда, можно рассмотреть историческое воображение как результат действия внутреннего состояния воспринимающего субъекта, совокупность его конкретных мыслей в сознании, которое задает характер исторического знания в рамках установки предпосылочности как фундаментального принципа. Априорное и конструктивное воображение историка, считал Коллингвуд, способно обеспечить как необходимый выбор исходных источников, так их верификацию и критическую оценку, а также интерполяцию из различных источников интегрирующих высказываний, прямо не содержащихся в них. Таким образом, возникает «картина прошлого» уже как историческая конструкция, подтвержденная имеющимися свидетельствами и претендующая на истину15.

Смелое проведение аналогии с классической малоазиатской Троей призвано реализовать эффект априорного утверждения и безусловной значимости малоизученного археологического памятника и выступает мощным средством аргументированного воздействия в масс-медийной среде. Это тот самый случай, хорошо описанный, современным английским исследователем Д. Тошем, когда важным компонентом в исторической реконструкции наряду с методологией, логикой (умом) и стилем научного исследования, на первое место выступает процесс воображения: «Помимо остроты интеллекта, историку необходимо и воображение… и чем дальше и чужеродней изучаемая культура, тем большие усилия воображения требуются, чтобы понять ее»16. Пример «открытия» «Донской Трои», удаленной от нас на три с лишним тысячелетия, отчетливо демонстрирует не только актуальное действие данной исследовательской и коммуникативной установки, но и возможные культурные, исторические и информационные деформации. Историческое воображение, погруженное в масс-медийное пространство и помноженное на журналистскую беллетристику, способно породить замечательные по своему пафосу и исторической (или квазиисторической) претензии описательные конструкции и метафорические построения. Пример с проектом «Донская Троя» уже прочно и надолго связан в массовом сознании с подобными явлениями, серьезно деформированными поп-сайнс сюжетами, облегченными поверхностным восприятием и масс-культурными интерпретациями. Приведем в качестве примера самые яркие эпитеты и характеристики: «Донская Троя — древнейшая крепость в Европе»; «Историческая значимость Ливенцовской крепости примерно такая же, как настоящей Трои»; «С Ливенцовским городищем связаны легенды о древнем городе Йимы — прародине всех иранских и большинства индийских народов»; «С Ливенцовским городищем связан широко известный миф о Фаэтоне»; «Название «Донская Троя» в отношении Ливенцовки не выглядит журналистским штампом, поскольку специалисты предполагают существование «Пра-илиады», общей для индоиранцев и греков»; «Древнейшая в Восточной Европе Ливенцовская крепость»; «На территории крепости находится курганный могильник — древнейшая погребальная конструкция, сопоставимая по значению и возрасту с египетскими пирамидами»; «Донская Троя — возможность стать легендарным местом Ростова и туристической Меккой, которая могла бы приносить немалые деньги».

Ливенцовское городище (крепость) — «Донская Троя» находится в черте г. Ростов-на-Дону и является интереснейшим местом в низовьях Дона; его приблизительная датировка XVIII-XV вв. до н. э. Археологический комплекс эпохи бронзы не имеет аналогов в степной зоне России и уникален как архитектурное и фортификационное сооружение. Археологический памятник был открыт во время работ Северо-Кавказской археологической экспедиции ГАИМК (под руководством академика А. А. Миллера) в 1926 г. С 1962 по 1970 гг. на территории древней крепости проводились раскопки археологической экспедицией Ростовского областного музея краеведения под руководством С. Н. Братченко. Последующие годы, с 1984 и 2006 гг., на территории Ливенцовского городища проводились эпизодические раскопки, не затрагивающие всю значительную часть археологического комплекса (8 га), в данный период работы вели сотрудники археологической лаборатории Ростовского госуниверситета, музея-заповедника «Танаис», Таганрогской археологической экспедиции и археологическй экспедиции РРО ВОО «ВООПИиК»17. В настоящее время территория археологического комплекса законсервирована, и научно-исследовательская работа на его месте не ведется. «Ливенцовский ансамбль… выдающийся памятник — важнейшее звено в евроазиатской системе, удревняющий историю не только Ростова, но и всего юга страны«18.

С 2007—2008 гг. начинается проработка и социальная медийная адаптация проекта «Донская Троя», суть которого сводится к подготовке концепции развития экскурсионно-туристической зоны Ливенцовского археологического комплекса. Данный проект нашел свое место и прошел предварительное согласование с городской целевой программой «Развитие туристических ресурсов в г. Ростове-на-Дону на 2008−2010 годы». Ливенцовский археологический комплекс носит многоплановый и сложносоставной характер, включающий исторические памятники различных эпох. Общий временной период предполагаемой датировки культурных слоев археологического комплекса составляет 3 тыс. до н. э. — XIV в. н. э. В соответствии с масштабом исторического памятника формируется широкая программа реконструкции и музеефикации проекта «Донская Троя», далее ее основные пункты приводятся в сокращенном виде19. Реализация экскурсионного проекта предусматривает создание на базе имеющихся археологических и геологических объектов разветвленной сети маршрутных траекторий посещения и музеефикации, при этом избранная стратегия музеефикации в своей сути повторяет основные стратегии, реализованные уже в Аркаиме:

1. Ливенцовская крепость (сохранились рвы, остатки стен и построек внутри крепости, которые выложены камнем).

2. Курганный могильник, состоящий из пяти насыпей;одна из немногих сохранившихся древних степных погребальных конструкций, сравнимых по значению и возрасту с пирамидами древнего Египта;

3. Две законсервированные надмогильные подкурганные конструкции из раскопанных курганов (IV в. до н. э.);

4. Обнажения участков культурного слоя многослойного поселения Ливенцовское I на склоне береговой террасы: от 1-го культурного слоя (энеолит — конец 4−3 тыс. до н. э.), до 5-го слоя, относящегося к эпохе поздней бронзы — XIII-XIIвв. до н. э.;

5. Лапидарий;

6. Рекреационно-парковая зона;

7. Зона степного ландшафта;

8.Геологические обнажения участка древнего моря20.

«Историческое прошлое обнаруживается источниковедческой, археологической и иной техникой, но оно одновременно и создается силой продуктивного воображения. Эллинистическая эпоха существовала, но она и была создана Дройзеном. Общественно-экономические формации существуют, но и созданы интеллектуальным воображением Маркса»21. Слова и идеи отечественного философа Ю. Н. Солонина наглядно иллюстрируют механизм работы исторического воображения в академической среде, вовлекающего в свою орбиту не только историческое знание, но и сопутствующие ему технические, социальные и гуманитарные дисциплинарные исследования. Для наукообразного сопровождения реализации проекта «Донская Троя» 6 октября 2016 года в Южном федеральном университете (г. Ростов-на-Дону) прошло примечательное и масштабное по составу задействованных структурных подразделений ЮФУ мероприятие — научно-практическая конференция «Донская Троя: мультидисциплинарный подход в исследовании, сохранении и трансляции историко-культурного наследия». Работа конференции была организованна совместными усилиями четырех институтов и академий ЮФУ22, а также представителями Ростовского регионального отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Проект «Донская Троя» составил ключевой паттерн работы секций, круглых столов и отдельных пленарных выступлений, но в основной своей направленности тематика конференции вышла далеко за рамки заявленной проблематики и затронула, собственно, тему сохранения и трансляции исторического и культурного наследия в самых различных вариантах и контекстах — эстетическом, археологическом, культурном, урбанистическом и краеведческом. Конференция явилась попыткой не только привлечь инвестиционное внимание к интересному археологическому памятнику, но и сформировать новый медийный контент, более научно строгий и корректный, преодолевающий устоявшиеся стереотипы и квазиисторические конструкции.

Интересен и нагляден опыт музеефикации «древности» и построения историко-краеведческого комплекса в пермской Чердыни — «Чердынь Великая — сердце древней Пармы». В основе пермской стратегии лежит краеведческая специфика, ориентированная на конструирование этно-ландшафтного фестиваля23 «Зов Пармы» (до 2010 г. называлось «Сердце Пармы»), который сегодня может похвастаться уровнем организации, численностью и географией участников24. Примечательно, что, несмотря на фольклорный и туристический характер данного культурного мероприятия, в своей сути оно имеет очень глубокую историческую ретроспективную установку, ориентированную на актуализацию культурного наследия25, которое ассоциируется с легендарной «Биармией», топонимическим и символическим конструктом из скандинавских саг. Содержательная линия музеефикации пермской Чердыни включена в более широкую стратегию формирования туристического бренда всего Пермского края, куда входят такие узнаваемые культурные эмблемы, как «имя Пермь и все, что с этим связано — Пера маа, пермский геологический период, пермский звериный стиль, пермская деревянная структура, Строгановы и уральское и пермское солеварение, поход Ермака, горнозаводская цивилизация, Пермь литературная, в определенном смысле творчество Иванова»26. В основе смыслового содержания и идейного ориентира данного культурного мероприятии лежит художественный текст романа А. В. Иванова27 «Сердце Пармы»28, который изначально, собственно, и задает конструкцию, а за тем и ежегодную реконструкцию в рамках проведения фестиваля, историко-географическую ткань и сюжетную организацию. Таким образом, в случае с пермской Чердынью мы сталкиваемся с двойной литературной детерминацией историко-культурной практики музеефикации: художественной романической и эпической легендарной, ориентированной на скандинавские саги и древние летописные сюжеты.

Степень и интенсивность литературализация пермской Чердыни увеличивается по мере насыщения социальной памяти и культурной традиции легендаризированными текстами, посвященными краеведческой тематике. Интересная и наглядная каталогизация легендаризированного массива проведена в работе пермского географа и краеведа П. С. Ширинкина «Туристские легенды Пермского края»29, которая по авторскому замыслу должна совмещать в себе исторический материал, географические и этнографические сведения, туристический фольклор и легенды Прикамья. Благодаря своей усиленной литерарности, акцент в процессе музеефикации пермской Чердыни смещается, по всей видимости, из области чистого исторического воображения в сферу конструирования комплексной региональной культурной традиции, которая бы имела возможность приобрести статус символического маркера всего Пермского края: «Причем идея Биармии не столько исторической, сколько культурной. Вот вам и туристские потоки, и культурное взаимодействие. А историки — пусть продолжают спорить, ради Бога. Никто здесь и не пытается убиться. Вообще у пермских историков принято считать, что тот, кто говорит о Биармии, а еще и пытается о ней писать — писатель-фантаст. Я же не особенно в научном плане об этом говорю, я повторяю, что речь идет о культурно-туристическом проекте»30.

Массив текстов и обилие сюжетов, связанных с практикой музеефикации «древности», — «Аркаим — страна городов», «Чердынь Великая — сердце древней Пармы» «Донская Троя — древнейшая крепость в Европе», — в условиях «отсутствующего нарратива» позволяет в полной мере корректно применить к ее изучению метод нарративного анализа Х. Уайта31. Пользуясь им, можно подробно и последовательно анатомировать создаваемые историческим и краеведческим воображением текстуальные порядки, формирующие пространство «культурно-исторической традиции» и социальной памяти, в результате мы получим очень интересную конструкцию. Аллегория и пафос — вот, пожалуй, те два центральных тропа, применение которых активно задействовано в процессе музеефикации «древности» в условиях «отсутствующего нарратива».

Сюжетика (объяснение посредством построения сюжета) будет определяться тропами пафоса и аллегории — «истоки древней индоевропейской цивилизации», «современники Трои и египетских пирамид», «древняя цивилизация, не уступающая городам крито-микенской культуры», «прародина современных религий»; формальным аргументом (объяснение посредством построения доказательства) будет выступать исторический традиционализм и историческая ностальгия как пространство, в котором происходит актуализация социальной памяти и ее ассоциативное наполнение сюжетами и повествовательными структурами, литературно оформленными; идеологической импликацией (объяснение посредством идеологического подтекста) будет выступать историко-культурное и социально-политическое евразийство, идея «срединного моста» между Западом и Востоком, выступающее альтернативным сценарием для развития современного общества и преодоления проблем, порожденных современной глобальной цивилизацией. И, конечно же, типом префигурации, который делает эти все исторические построения завершенными и социально репрезентативными, будет метафора, объяснительной природе которой так много внимания уделял сам Х. Уайт и его критики. Таким образом, риторика мотивов и поэтика процесса музеефикации «древности» в условиях «отсутствующего нарратива» становится намного прозрачней, а цели ее понятными: там, где мы сталкиваемся с ситуацией «отсутствующего нарратива», он активно конструируется в рамках многообразных сюжетных линий исторически ориентированным воображением.


1 Зданович Геннадий Борисович (Челябинск). Доктор исторических наук, ведущий археолог Челябинского государственного университета, первооткрыватель поселения Аркаим протогородской цивилизации Южного Урала. См.: Профессия археолога в системе современного мировоззрения // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: globaastra.by/doklady/.

2 White H. Tropics of Discourse: Essays in Cultural Criticism. — London, 1978.

3 White H. The Historical Text as Literary Artifact // Clio 3. — № 3 (1974).

4 Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в. — Екатеринбург, 2002.

5 Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. — М., 2000. — С. 22−27; Samuel R. Island Stories: Unravelling Britain. — Verso, 1998. — P. 337−338.

6 Трансляция полемики 3 апреля 2009 г. на Первом канале в ток-шоу «ГордонКихот», где ведущий программы А. Гордон артикулировал сомнения и претензии о научности статуса некоторых выводов создателю историко-культурного заповедника «Аркаим» профессору Г. Б. Здановичу; суть претензий — широкое распространение «мифа о колыбели мировой цивилизации». См: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.youtube.com/watch?v=WRYbw88W4pg.

7 Систематизированный анализ дискуссионных проблем представлен в статье Е. В. Куприяновой «Заповедник «Аркаим"и проблемы популяризации археологии на Южном Урале» // Вестник Челябинского государственного университета. История. — Челябинск, 2014. — № 12 (341). — Вып. 60. — С. 22−29.

8 Шнирельман В. Аркаим, археология, национализм… Анатомия одной сенсации // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.skeptik.net/history/arkaim.htm.

9 Примечателен в этой связи широкий информационный и политический резонанс визита в 2005 г. в Аркаим президента РФ В. В. Путина.

10 Из выступления Г. Б. Здановича на VI конференции по авестийской астрологии, Минск, 19 апреля 2010 г. // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: (https://www.liveinternet.ru/users/batick/post139896780/.

11 Там же.

12 Интервью профессора Г. Б. Здановича корреспонденту агентства новостей «Доступ» от 7 апреля 2009 г. // [Элект­ронный ресурс]. — Режим доступа: dostup1.ru/interview/interview_4708.html.

13 Шнирельман В. Указ. соч.

14 Чеснок В. Ф. Зачем городу Ростову Донская Троя? (о Ливенцовской крепости) // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: rslovar.com/content/%D0%B7­%D0­%B0%D1%87%D0%B5%D0­%BC-%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D1%83.

15 Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. — М., 1980. — С. 231−232.

16 Тош Д. Указ. соч. — С. 147.

17 Ростовского регионального отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.

18 Чеснок В. Ф. Указ. соч. — С. 147.

19 Волошина Л. Ф., Ларенок П. А., Ларенок В. А. Музеефикация и экскурсионно-туристическое использование Ливенцовского археологического комплекса (проект «Донская Троя) // Музеефикация территорий как средство воспроизводства исторической памяти. — Ростов н/Д., 2013. — 
С. 25−32.

20 Там же.

21 Солонин Ю. Н. Воображение и познание в исторических науках // Виртуальное пространство культуры. — СПб., 2000. — С. 90.

22 Институт философии и социально-политических наук ЮФУ, Институт филологии, журналистики и межкультурной коммуникации ЮФУ, Институт истории и международных отношений ЮФУ, Академия архитектуры и искусств ЮФУ.

23 Подлесных А. С. Фестиваль как способ продвижения территории // Актуальные вопросы современной науки. — 2013. — № 1.

24 Подобная практика организации этно-ландшафтных фестивалей присутствует и в Аркаиме — фестиваль «Пламя Аркаима».

25 «Нельзя быть пермяком и ни разу не увидеть Чердынь», — Павел Сергеевич Ширинкин, автор книги «Туристские легенды Пермского края» — интервью // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: echoperm.ru/interview­/299/137 629/.

26 Там же.

27 Чердынь — княгиня гор: Роман-легенда. — Пермь, 2003. Под названием «Сердце Пармы» переиздано в 2003 г. издательством «Пальмира» и — в авторской редакции — в 2005, 2007 и 2008 гг. издательством «Азбука».

28 Иванов А. В. Сердце Пармы. — СПб., 2010.

29 Ширинкин, П. С. Книга легенд. Туристские легенды Пермского края. — Пермь, 2013.

30 «Нельзя быть пермяком…»

31 Уайт X. (White H.). Указанные сочинения.