Вверх

Ю. А. Яроцкая. Восприятие и оценка города лесным человеком (В. К. Арсеньев «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала»)

В статье мы рассматриваем финальные эпизоды книги В. К. Арсеньева «Дерсу Узала» (1923), относящиеся к пребыванию проводника отряда гольда Дерсу Узала в Хабаровске. Контекстом являются три крупных произведения В. К. Арсень­ева: «По Уссурийскому краю» (1921), «В горах Сихотэ-Алиня» (1937), «Сквозь тайгу» (1930). Перед нами стоит задача исследовать, каким представился город человеку традиционной культуры, гольду (нанайцу), который всю жизнь прожил в тайге.


Исследователь Дальнего Востока В. К. Арсеньев родился в 1872 г. в Петербурге, окончил военное училище и в возрасте двадцати восьми лет по собственной просьбе был переведен на службу из Польши во Владивосток. Он хотел заниматься экспедиционной деятельностью, и такая возможность ему представилась. Первая крупная экспедиция была им совершена в 1906 г., тогда он и встретился с Дерсу Узала, гольдом, который стал его проводником. Дерсу сопровождал Арсень­ева в двух экспедициях — 1906 и 1907 гг. Он погиб перед началом самой крупной экспедиции Арсень­ева 1908−1910 гг. под Хабаровском, уходя из города, где недолгое время по просьбе путешест­венника жил у него в доме. Дерсу посвящены две книги: «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». Арсеньев прожил на Дальнем Востоке до конца своей жизни, всего в течение тридцати лет.


Арсеньев упоминает Владивосток и Хабаровск (города, в которых он жил) в своих книгах. В первые крупные экспедиции 1906, 1908−1910 гг., описанные в книгах «По Уссурийскому краю», «В горах Сихотэ-Алиня», он отправляется из Хабаровска. Экспедиция 1907 г., описанная в книге «Дерсу Узала», и последняя крупная экспедиция 1927 г., о которой написана книга «Сквозь тайгу» (1930), отправлялись из Владивостока.


Для Арсеньева экспедиция — то, о чем он мечтает, находясь в городе, который лишает его свободы, погружает в суету и регламент. Отъезд из города в экспедицию — праздник: «Наконец, ударил станционный колокол, раздался свисток, и поезд тронулся. В эту минуту чувствуешь, как какая-то неимоверная тяжесть свалилась с плеч. Все беспокойства остались назади. Сознание, что ровно год будешь вне сферы штабов, управлений и канцелярий и ровно год не будут беспокоить предписаниями и телефонами — создает душевное равновесие. Чувствуешь себя свободным; за работу принимаешься с удовольствием и сам себе удивляешься, откуда берется энергия»1. Но и возвращение — тоже праздник, поскольку заканчивается очередное тяжелое испытание, и на некоторое время в жизнь возвращается комфорт: «После долгого питья из кружки дешевого кирпичного чая с привкусом дыма — с каким удовольствием я пил хороший чай из стакана! С каким удовольствием я сходил в парикмахерскую, вымылся в бане и затем лег в мягкую постель с чистой подушкой»2. Город — в этом случае место, где можно обдумать и обобщить экспедиционный опыт.


Если у Пржевальского в книге «Путешествие в Уссурийском крае 1867−1869 гг.» можно отметить бинарную структуру тайга/город, то у Арсень­ева — градацию, каждая ступень которой представлена определенным видом жилища: «Красота жизни заключается в резких контрастах. Как было бы приятно из инородческой юрты сразу попасть в богатый городской дом. К сожалению, переход этот бывает всегда постепенным: сначала юрта, потом китайская фанза, за ней — крестьянская изба, а затем уже город»3.


В своих текстах Арсеньев описывает все перечисленные в отрывке виды жилья, но не описывает в подробностях «богатый городской дом».


Настроение выхода в экспедицию и возвращения из нее — всегда взволнованное. Начало экспедиции — романтически-приподнятое состояние ожидания новых впечатлений и открытий. Таким описано и начало экспедиции 1927 г. в книге «Сквозь тайгу»: «В ноябре 1927 года Дальневосточное районное переселенческое управление предложило мне сорганизовать экспедицию по маршруту г. Хабаровск — Советская Гавань с целью выяснить, что представляют собой в колонизационном отношении лежащие на этом пути местности»5. Путь экспедиции начинается во Владивостоке морским маршрутом. Так же, морем, Арсеньев выходил из Владивостока в 1907 г. Но тогда Владивосток был для него лишь местом, где случилась потеря времени в начале экспедиции, во время которой должно было обследовать центральную часть Сихотэ-Алиня6.


В 1927 г., может быть, в связи с тем, что исследовалась возможность колонизации земель, автор описывает город таким, каким увидел его с борта парохода «Син-пин-ган»: «Несмотря на ненастье, пассажиры еще долго находились на палубе и любовались Владивостоком, который при вечернем освещении действительно имел эффектный вид. Дома города, расположенные по склонам гор, взбирались до самых вершин, отчего все сопки казались иллюминованными. Множество огней как бы повисало в воздухе; они расходились, перемещались, сливались вместе и все разом отражались в черной воде»7. Это описание вечернего города может быть использовано и для современного Владивостока. Автор объясняет красоту города необычной красотой места, на котором он расположен. В описании представлены все стихии: воздух, огонь, земля и вода. Город в этом эпизоде является, возможно, прообразом тех новых городов, которые пока существуют только в проектах. Арсеньев представляет Владивосток, органично вписанным в необычный мир приморской природы. Природа украшает город, а город — природу.


«Сквозь тайгу» — последнее крупное произведение, изданное при жизни Арсеньева. В более раннем тексте «Дерсу Узала» автор представляет город глазами своего проводника. Мотив города в сочетании с образом Дерсу Узала появляется довольно рано в первом крупном произведении Арсеньева «По Уссурийскому краю». После рассказа Дерсу о своей жизни, из которого молодой герой-повествователь узнает, что охотник гольд — одинокий человек, потерявший всех своих близких, он с благими намерениями предлагает старику свое ружье в обмен на его старую берданку: «Но он отказался, сказав, что берданка дорога ему как память об отце, что он к ней привык, и что она бьет очень хорошо. Он потянулся к дереву, взял свое ружье и стал гладить рукой по ложу»8. Дерсу пытаются приобщить к благам цивилизации, но память о предках мешает ему принять эти блага, которые, как выяснилось в финале книги «Дерсу Узала», для него опасны.


В негативном контексте упомянут город в другом эпизоде книги «По Уссурийскому краю»: после ночевки в таежном балагане Дерсу оставляет в нем немного еды, спички и другую мелочь, но, не готовясь прийти сюда вновь, а для незнакомцев, которые тоже могут здесь остановиться на ночлег. Герой-повествователь рассуждает: «Забота о путнике!.. Отчего же у людей, живущих в городах, это хорошее чувство, это внимание к чужим интересам заглохло, а оно, несомненно, было ранее»9.


Центральным эпизодом первых шести глав «По Уссурийскому краю» является пурга на озере Ханка, во время которой Дерсу спасает жизнь молодому спутнику. Кажется, у героя-повествователя был шанс убедиться в том, что тайга — родной дом Дерсу, он приспособлен к жизни в самых сложных таежных условиях. Однако он настойчиво предлагает Дерсу уйти из леса: «Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец, он вздохнул и поговорил:


— Нет, спасибо, капитан. Моя Владивосток не могу ходи. Чего моя там работай? Охота ходи нету, соболя гоняй тоже не могу, город живи — моя скоро пропади»10. Появлению гольда в Хабаровске предшествует эпизод, когда Дерсу промахивается на охоте11. Это укрепляет героя-повествователя в мысли взять старика с собой в город: «Для него, добывающего себе средства к жизни охотой, ослабление зрения было равносильно гибели»12.


После этого случая Дерсу соглашается пойти в Хабаровск, но, как видно из его слов, жить он там не собирался: «Мне маленько осталось жить. Скоро помирай»13. Эти слова перекликаются со словами Дерсу из книги «По Уссурийскому краю», где он утверждает, что в городе пропадет. Таким образом, герой не воспринимает город как место для жизни. Он как будто идет туда умирать.


Еще в тайге Дерсу встречается с приметами незнакомого для него мира — мира цивилизации. И, если огнестрельное оружие было знакомо Дерсу с детства, он получил ружье от своего отца, то железная дорога для него пока не знакома: «Подгоняемая шестами лодка наша хорошо шла по течению. Километров через пять мы достигли железнодорожного моста и остановились на отдых. Дерсу рассказал, что в этих местах он бывал еще мальчиком с отцом. Они приходили сюда на охоту за козлами. Про железную дорогу гольд слышал от китайцев, но никогда ее раньше не видел»14. Дерсу свойственен интерес к миру. Осваивая таежный мир практически, он и к чужеродным элементам его подходит с соответствующих позиций: «Переходя через полотно дороги, Дерсу остановился, потрогал рельсы рукой, посмотрел в обе стороны и сказал: «Моя это слыхал. Кругом люди говорили. Теперь понимай есть»»15.


Потеряв чернильницу с чернилами, которую ему доверил нести герой-повествователь, Дерсу, представитель бесписьменной культуры, точно определяет, в чем ее ценность: «Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому что не знал, как с ней надо обращаться»16.


Путешествие на миноносце в бушующем море также не явилось для Дерсу большой неприятностью, кажется, что жизнь в тайге подготовила его к любым испытаниям, в том числе и сильной качке, а анимизм позволяет, очеловечивая все на свете, все на свете понимать, буквально чувствовать «душу» каждой вещи: «Дерсу, против ожидания, легко перенес морскую качку. Он и миноносец считал живым существом.


— Моя хорошо понимай — его (он указал на миноносец «Грозный») сегодня шибко сердился»17. «Сердился» миноносец на волны: «Когда пенистая волна накрывала легкое суденышко с носа, казалось, что вот-вот море поглотит его совсем, но вода скатывалась с палубы, миноносец всплывал на поверхность и упрямо шел вперед»18.


Также, еще будучи в тайге, Дерсу узнает от «капитана» «Сказку о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкина, воспринимает конфликт, дает оценку персонажам и находит для героя приемлемый, с его точки зрения, выход: «Верно, такой баба много есть. — Он даже плюнул с досады и продолжал: — Бедный старик. Бросил бы он эту бабу, делал бы оморочку да кочевал бы на другое место»19.


Таким образом, еще до встречи героя с городом, автор обнаруживает, что ему понятна суть вещей, которые не являются органической частью его таежного мира, а привнесены в него из мира цивилизации, основой которой является город. Также автор утверждает, что Дерсу присуще понимание человека другой культуры. Видя, что солдаты в отряде часто смеются над его представлениями о мире, он не совершает при них поминального обряда, а уходит подальше, чтобы его не видели20. Чтобы успокоить ссорящихся солдат, Дерсу поет песню, вероятно, заметив, что солдаты сами любят петь21. Дерсу также отмечает, что в цивилизованном обществе нет порядка и справедливости: «Как это? — рассуждал он вслух. — Царь есть, много всяких капитанов есть, и хунхузы есть. У китайцев тоже так: царь есть и хунхузы есть. Как наша живи? Царя нету, капитанов нету и хунхузов нету»22.


В городе Дерсу и «капитан» поменялись местами: если в тайге «капитан» находился в незнакомом мире и нуждался в проводнике — его советах, помощи, даже защите, то сейчас Дерсу находится в таком положении. Разница в том, что герой-повествователь идет в тайгу по своей воле и таежный мир интересен ему, привлекателен для него, а Дерсу приходит в город вынужденно. Его чужеродность этому миру подчеркивается автором: «Собрались близкие мне друзья.


На Дерсу все поглядывали с изумлением и с любопытством. Он тоже чувствовал себя не в своей тарелке и долго не мог освоиться с новыми условиями жизни»23.


Городская жизнь делает Дерсу бездеятельным: «Он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни»24. Как в тайге есть приметы цивилизации, так и в городе Дерсу находит приметы таежной жизни: «Ложась спать, он по старой привычке, поверх сенного тюфяка и ватного одеяла каждый раз подстилал под себя козью шкурку.


Любимым местом Дерсу был уголок около печки. Он садился на дрова и подолгу смотрел на огонь. В комнате для него все было чуждо, и только горящие дрова напоминали тайгу. Когда дрова горели плохо, он сердился на печь и говорил:


— Плохой люди, его совсем не хочу гори»24.


Усугубляет ситуацию городской образ жизни героя-повествователя, явившийся для Дерску неожиданностью: «Капитан сопка ходи — работай, назад город ходи — работай. Совсем гуляй не могу»25. Но поиски Дерсу занятия и для себя заканчиваются весьма печально: «Однажды, вой­дя к нему в комнату, я застал его одетым. В руках у него было ружье.


— Ты куда? — спросил я.


— Стрелять, — отвечал он просто и, заметив в моих глазах удивление, стал говорить о том, что в стволе ружья накопилось много грязи. При выстреле пуля пройдет по нарезам и очистит их, после этого канал ствола останется протереть тряпкой. Запрещение стрельбы в городе было для него неприятным открытием»26.


Также не удалось Дерсу помочь «капитану» с дровами для печки «Он сам пошел в лес за дровами. Его задержали и составили протокол… Сколько потом я ни объяснял ему, почему нельзя рубить деревьев около города, он меня так и не понял»27.


Таким образом, таежному человеку оказывается нечем заняться в городских условиях. Но то, как зарабатывают на хлеб другие люди, его возмущает: «Однажды Дерсу присутствовал при покупке дров: его поразило то, что я заплатил за них деньги»28. «Следующее маленькое событие окончательно нарушило его душевное равновесие: он увидел, что я заплатил деньги за воду.


— Как! — опять закричал он. — За воду тоже надо деньги плати? Посмотри на реку, — он указал на Амур, — воды много есть. Землю, воду, воздух бог даром давал. Как можно?..»29


Эти два маленьких эпизода соотносятся с эпизодом из последней главы книги «По Уссурийскому краю», когда встретившийся отряду мужик с возом предложил герою-повествователю на время свои запасные перчатки, т. к. в экспедиции тот сносил свои и сейчас ему приходилось зарисовывать рельеф на холоде, сильно морозя руки. За это в конце совместно пройденной части пути мужик потребовал деньги: «Больше всех рассердился Дерсу. Он шел, плевался и все время ругал мужика разными словами.


— Вредный люди, — говорил он, — моя такой не хочу посмотри. У него лица совсем нету»30. Но если в эпизоде с перчатками солдаты отряда предложили крестьянина побить, а герой-повествователь про себя назвал его «троглодитом», т. е. в оценке поступка все были заодно, то в Хабаровске Дерсу в своих оценках одинок. Для героя-повествователя платить деньги за дрова и воду означает оплачивать работу, для Дерсу тот, кто берет за это деньги, — также человек «без лица». Поэтому в его глазах город — мир, где царит беззаконие, а его друг «капитан» пытается убедить его в обратном.


В городе действует целый ряд запретов, причем запрещены самые естественные для людей вещи: «Случилось как-то раз, что в его комнате нужно было сделать небольшой ремонт: исправить печь и побелить стены. Я сказал ему, чтобы он дня на два перебрался ко мне в кабинет, а затем, когда комната будет готова, он снова в нее вернется.


— Ничего, капитан, — сказал он мне, — моя можно на улице спи: палатку делай, огонь клади, мешай нету.


Ему казалось все так просто, и мне стоило больших трудов отговорить его от этой затеи. Он не был обижен, но был недоволен, что в городе много стеснений»31.


Сам городской дом является для Дерсу символом несвободной жизни: «Как можно люди в ящике сидеть?»32 Дерсу сравнивает дом с ящиком, в котором гольды держали возле своих жилищ пойманных уток. Сам герой тоже ощущает себя пойманным: «Он понял, что в городе надо жить не так, как хочет он сам, а как этого хотят другие»33. Ощущение себя рабом города выразилось у Дерсу в том, как он просит отпустить его в тайгу. С героем-повествователем они друзья, Дерсу несколько раз спасал ему жизнь в экспедициях, он годится «капитану» в отцы по возрасту, но становится перед ним на колени и просит: «Капитан! Пожалуйста отпусти меня в сопки. Моя совсем не могу в городе жить…»34 В книгах «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» Дерсу становится на колени, прося прощения у тигра за то, что отряд вторгся на его территорию, а также перед женьшенем. Но перед «капитаном» только тогда, когда благодарит его за приглашение в Хабаровск после промаха на охоте и перед уходом из города.


Автор подчеркивает, что Дерсу — понимающий человек, городские реалии осмысливаются им разумно. Это проявляется в эпизоде с фонографом. Дерсу понимает, чего хочет «капитан». Он рассказывает в трубку звукозаписывающего устройства длинную сказку, и, выслушав запись, заявляет: «Его, — он указал на фонограф, — говорит верно, ни одного слова пропускай нету»35. «Очеловечив» фонограф, он, тем не менее, точно определил, для чего нужен этот прибор.


Ясно поняв суть городской жизни, герой своим уходом обозначает несогласие жить по таким правилам, которые лишают человека свободы и даже разрушают сложившуюся систему отношений равный с равным, которая была у него с «капитаном».


Таким образом, в глазах Дерсу город — это место, где все чужие, все нельзя, и требуют деньги за то, что принадлежит всем по праву. В городе есть комфорт, но нет простоты человеческих взаимоотношений, здесь один неизбежно подавляет другого, и никто не живет так, как хочет. Городской мир видится Дерсу миром, где разрушены законы жизни, но никто этого не признает. И беззаконие воспринимается нормой даже теми, кто умеет соблюдать таежные законы.



1 Арсеньев В. К. По Уссурийскому краю // Арсеньев В. К. Собрание сочинений в 6-ти т. — Владивосток, 1947. — Т. I. — С. 88.

2 Арсеньев В. К. Дерсу Узала // Там же. — С. 278.

3 Там же.

4 Арсеньев В. К. Сквозь тайгу // Там же. — Т. IV. — С. 1.

5 Арсеньев В. К. Дерсу Узала. — С. 4.

6 Арсеньев В. К. Сквозь тайгу. — С. 6.

7 Арсеньев В. К. По Уссурийскому краю. — С. 4.

8 Там же. — С. 18.

9 Там же. — С. 79.

10 Арсеньев В. К. Дерсу Узала. — С. 218.

11 Там же. — С. 212.

12 Там же. — С. 222.

13 Арсеньев В. К. По Уссурийскому краю. — С. 35.

14 Там же. — С. 57.

15 Арсеньев В. К. Дерсу Узала. — С. 272−273.

16 Там же. — С. 7.

17 Там же.

18 Там же. — С. 19.

19 Там же. — С. 34.

20 Там же. — С. 19.

21 Арсеньев В. К. По Уссурийскому краю. — С. 338.

22 Арсеньев В. К. Дерсу Узала. — С. 279.

23 Там же. — С. 279.

24 Там же. — С. 279−280.

25 Там же. — С. 280.

26 Там же. — С. 280−281.

27 Там же. — С. 282.

28 Там же.

29 Там же.

30 Арсеньев В. К. По Уссурийскому краю. — С. 405.

31 Арсеньев В. К. Дерсу Узала. — С. 281.

32 Там же.

33 Там же. — С. 282.

34 Там же. — С. 282−283.

35 Там же. — С. 280.