Д. С. Хмельницкий. Сталинский город. Обстоятельства возникновения
Сталин захватил абсолютную власть в Политбюро Ц. К. ВКП (б), а, следовательно, и во всем СССР, в короткий промежуток времени между 1927 и 1929 годами. Этим временем датируется начало сталинских социальных и экономических реформ, полностью изменивших страну в течение нескольких лет. Помимо прочего, в это время начал складываться и «сталинский город» — специфическое для сталинской эпохи явление со своей особой, невиданной раньше социальной и пространственной структурой.
В первые десять лет советской диктатуры города СССР в целом сохраняли и прежний архитектурный характер, и прежнюю структуру населения. Экономическое безумие военного коммунизма сменилось в 1921 году «новой экономической политикой», благодаря которой городская жизнь начала постепенно приходить в норму. О дореволюционном благополучии речь не шла, но национализация крупной промышленности, оказавшейся в руках большевиков и функционировавшей гораздо хуже, чем раньше, не сказалась роковым образом на образе жизни населения.
Частная мелкая промышленность, частная торговля, сфера обслуживания, ремесла, инфраструктура развлечений и — главное — частное сельское хозяйство обеспечивали в середине 20-х годов определенный рост экономики страны, и, следовательно, рост уровня жизни.
Вплоть до 1927 года советские города, как и сельские поселения, сохраняли сложившуюся с началом НЭПа более или менее естественную социальную структуру населения. Рост городского населения тоже был естественным и по прогнозам первых пятилетних планов составлял менее одного миллиона в год.
В архитектурно-градостроительном смысле никаких принципиальных изменений с советскими городами до начала индустриализации тоже не происходило. Городское строительство возобновилось только в 1923 г. и очень медленно набирало обороты. Немногочисленные правительственные здания, жилые комплексы для советской партийно-государственной элиты и редкие кооперативные жилые дома не меняли серьезно облика существующих советских городов. Рабочие поселки будущих промышленных предприятий находились на стадии проектирования. Принципы их формирования также не отличались существенно от тех, что существовали до революции.
Структура советского населения к 1925 году выглядела следующим образом.
Сельское население СССР в 1925 году составляло 114,8 млн. чел. (примерно 25 млн. хозяйств)1. Сельское хозяйство практически целиком было частным. Коллективные хозяйства в разных формах объединяли около миллиона человек и, несмотря на помощь государства, были хронически убыточными.
Городское население составляло в 1925 г. 22,7 млн. чел.
Рабочих и служащих крупной фабрично-заводской промышленности насчитывалось 2,109 млн. чел. (соответственно 1,898 и 0,211 млн. чел.). Еще полтора миллиона — сельскохозяйственных рабочих.
Служащих всякого рода (госучреждения, связь, просвещение, искусство, здравоохранение) — 0,571 млн.
В строительстве работало 280 тыс. человек.
В торговле — 490 тыс. человек (в государственной — 150 тыс.; кооперативной — 220 тыс.; частной — 120 тыс.).
На транспорте — 243 тыс. человек.
Еще 572 тыс. человек числились прислугой и поденными рабочими.
В мелкой промышленности (целиком частной) было занято 384 тыс. человек.
Всего в 1925 году в СССР насчитывалось 8,26 млн. лиц наемного труда, из которых около 7 млн. человек получали зарплату от государства2.
Промышленного пролетариата, чью диктатуру, якобы, осуществляла партия, было менее двух миллионов человек, то есть где-то 1,4% населения. Резкий рост его численности в первые варианты пятилетних планов заложен не был.
Новая экономическая политика, введенная Лениным в 1921 г., ослабила пресс принуждения к труду времен военного коммунизма, но все внутрипартийные дискуссии 20-х годов сводились, в конечном счете, к вопросу о том, в какой степени следует контролировать трудоиспользование населения. Конечная идея обобществления экономики, то есть подчинения всех ее секторов правительству, была естественной и желанной и для левых, и для правых коммунистов. Расходились они только во взглядах на темпы и способы обобществления (огосударствливания) экономики, то есть, в конечном счете, во взглядах на степень и способы принуждения населения страны к труду на государство.
«Левые» во главе с Троцким требовали скорейшего строительства (военной) промышленности за счет крестьянства. Правые — Рыков, Бухарин, Томский, Дзержинский — не готовы были таким образом подрубать едва наметившийся хрупкий рост экономики страны ради эфемерного победоносного будущего. Сталин вплоть до падения Троцкого в 1927 г. формально поддерживал «правых».
Разрешение свободной торговли и частного предпринимательства оставляло правительству не очень много рычагов контроля за трудовой деятельностью населения. Только государственный аппарат, крупная промышленность и оптовая государственная торговля находились под управлением правительства. Остальное население, как городское, так и сельское, платило тяжелые налоги, но их труд был свободным. Государственных доходов было достаточно для поддержания статус-кво, но категорически не хватало для серьезных инвестиций в тяжелую и военную промышленность, без которых перспективы распространения советской власти за границы СССР выглядели иллюзорными.
Все изменилось в 1927 году, когда диктатура Политбюро, члены которого не были едины во взглядах на будущее экономической политики правительства, сменилась единоличной диктатурой Сталина.
Установка на продолжение и развитие «новой экономической политики» Ленина, которую защищали находившиеся до 1928 года в Политбюро в большинстве «правые коммунисты», сменилась сталинской установкой на ликвидацию НЭПа, введение всеобщего принудительного труда и концентрацию всех ресурсов на строительство тяжелой промышленности, отнюдь не рассчитанной на обеспечение населения жизненными благами.
Первые планы пятилетки, разрабатывавшиеся сторонниками НЭПа начиная с 1926 года, исходили из равномерного и взаимоувязанного роста сельского хозяйства и промышленности, взаимно обеспечивавших друг друга необходимыми средствами. И, как следствие, из постепенного роста уровня жизни населения. Их насильственная переработка под сталинские установки началась весной 1927 г.
Официально утвержденный в 1929 г. после многочисленных переделок план первой пятилетки уже потерял всякую связь с каким-либо осмысленными экономическим расчетами. И тоже подвергся практически сразу после утверждения фатальным переделкам с целью ужесточения. План совмещал противоестественно высокие директивные показатели роста промышленности, которые предстояло выполнить любой ценой, и заведомо не рассчитанные на выполнение чисто фиктивные фантастические показатели роста производительности труда, народного потребления, строительства жилья и т. д. Первое полностью исключало второе. Выполнение сталинских планов промышленного производства могло быть осуществлено только за счет изъятия ресурсов — продуктов, рабочей силы, средств производства — у населения. Это было понятно всем разработчикам пятилетних планов.
Первые авторы отвергнутых Сталиным пятилетних планов из Госплана и ВСНХ были осуждены на «процессе меньшевиков» в 1931 г. Уцелевшие жили в соответствии с афоризмом, приписывавшимся Станиславу Струмилину, который на начальной стадии руководил разработкой пятилетних планов в Госплане СССР: «Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие».
***
С началом индустриализации в 1928 году вся сложившаяся структура городского и сельского населения начала рушиться. Целью сталинской индустриализации было построение в кратчайшие сроки военной промышленности и создание самой крупной в мире механизированной армии. При НЭПе правительство не обладало ни нужными для этого средствами, ни ресурсами, материальными и человеческими. Сделать это можно было только за счет изъятия у населения всей собственности, превращения всего труда в СССР в принудительный, понижения уровня жизни населения до возможного минимума и перекачки рабсилы из деревни туда, где ее не хватало. Именно такие социальные и экономические реформы и провел Сталин в СССР в 1928—1930 гг.
Коллективизация в деревне превратила за считанные годы все сельское население в принудительных рабочих. Она позволила не только произвольно изымать из деревни всю сельскохозяйственную продукцию для нужд Политбюро, но и принудительно перекачивать миллионы сельских жителей в города и рабочие поселки при строившихся новых промышленных предприятиях. Закладывались они, как правило, в безлюдных местах, вблизи источников сырья и энергии. Рабочую силу предполагалось подвозить к ним плановым (то есть, насильственным) образом.
Была разрушена вся городская экономика. Ликвидация НЭПа означала ликвидацию любых видов частной предпринимательской деятельности. Была уничтожена мелкая промышленность, которая, собственно, и обеспечивала население всем необходимым для жизни — едой, одеждой, всевозможной утварью. Исчезла частная торговля, прекратилось всякое негосударственное строительство. Была ликвидирована сфера услуг и ремесла. Торговля была заменена распределительной системой. Все население, занятое до сих пор в этих областях экономики, потеряло средства к существованию и было вынуждено начать работать на государство там, где это государству требовалось. Доступ к закрытым распределителям, карточкам и жилью получали только люди, работавшие на государственные ведомства.
В кратчайшее время изменилась и предельно упростилась социальная структура городского населения. Оно поделилось на госаппарат (с армией и карательными органами) и обслуживающее его население — рабочих и совслужащих.
При этом городское население начало с 1928 года расти противоестественно быстрыми темпами за счет крестьян, разными способами выдавливавшихся на стройки пятилетки. Согласно официальным данным, опубликованным в книге «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР», численность населения СССР в 1932 г. составила 165,7 млн. человек, увеличившись с 1928 г. на 11,5 млн. Городское население составило 38,7 млн., сельское — 127 млн. Это значит, что городское население увеличилось с 1928 г. на 11,1 млн. человек, сельское — на 0,4 млн.3
Скорее всего, общая численность населения в 1932 г. завышена на несколько миллионов. Во всяком случае, она примерно соответствует данным переписи 1937 г., результаты которой были отменены, а организаторы репрессированы. Можно предположить, что численность городского населения 1932 г. указана более или менее верно, поскольку статистика была более доступной — почти все городское население обеспечивалось продовольственными карточками. Численность сельского населения, несомненно, была фальсифицирована. Как мы теперь знаем, голод в деревне 1931−33 гг. стоил от 6 до 8 миллионов жизней.
***
Надо иметь в виду, что городским считалось все несельское население СССР. Рост советских городов времен первой пятилетки, часто именуемый «урбанизацией», происходил за счет возникновения огромного количества рабочих поселков вблизи новых и расширяющихся старых предприятий. Часто — в отдаленных, безлюдных и малопригодных для жизни местах.
С уничтожением независимой экономики государство взяло на себя обязанность по обеспечению всего городского населения едой, жилищами и прочими потребительскими товарами. К 1930 году всякие частные инвестиции в строительство жилья, составлявшие до того основную долю всего финансирования жилищного строительства, прекратились полностью. В сталинскую эпоху (начиная с 1928−29 годов) городская застройка в СССР формировалась только за счет государственного финансирования.
Во времена НЭПа (в середине — второй половине 20-х годов) в городах СССР развернулось довольно интенсивное строительство жилых комплексов для привилегированных слоев населения, сотрудников различных ведомств. Больше всего было жилых комплексов ОГПУ, что указывало на его место во внутригосударственной иерархии.
Рабочая квартира и при НЭПа была понятием гипотетическим. Предполагалось, что когда-нибудь, в неопределенном будущем, рабочие будут жить в квартирах или, по крайней мере, будут обеспечены благоустроенным жильем по санитарной норме. Квартирных домов для рабочих не строили при НЭПе по очевидным финансовым соображениям. Однако с началом индустриализации в 1927 году само понятие «рабочая квартира» было выведено из употребления. Одним из первых признаков новой эпохи можно считать постановление ЭКОСО РСФСР от 19 марта 1927 года о строительстве коммунальных домов: «19 марта 1927 года. Строительство коммунальных домов. Обратить внимание ведомств РСФСР, исполнительных комитетов, государственных учреждений и их хозрасчетных предприятий и кооперации, осуществляющих рабочее жилищное строительство, на целесообразность проведения в жизнь строительства типов домов с коллективным использованием вспомогательной площади (как то: кухни, столовой, ванных, прачечных и пр.)»4.
В 1930 г. вышло постановление коллегии Наркомтруда РСФСР, которым на квартирах для рабочих окончательно ставился крест: «Опытно-показательные дома-коммуны. Коллегия Наркомтруда РСФСР официально постановляет прекратить всякое строительство индивидуального жилища для рабочих, и переключить проводимое Наркомтрудом опытное строительство рабочих жилищ с индивидуальных домов на дома-коммуны. Все ассигнованные в распоряжение Наркомтруда средства на опытное строительство комиссариат направляет на постройку домов-коммун»5.
Понятно, что и постановление ЭКОСО РСФСР 1927 г., и постановление коллегии Наркомтруда РСФСР 1930 г. — это отражение решений, принимавшихся на уровне Политбюро и касавшихся финансирования жилищного строительства в целом.
С конца 20-годов годов и вплоть до хрущевских реформ середины 50-х планами советского правительства исключалось обеспечение низших и самых широких слоев городского населения индивидуальными (или даже коммунальными) благоустроенными квартирами. Речь могла идти только о разного рода «коммунальном жилье», то есть общежитиях. Именно такое — барачное в основном — строительство и составляло основную массу застройки советских городов сталинской эпохи.
Специфический характер сталинского градостроительства хорошо прослеживается по планам финансирования жилья 20−30-х годов.
***
В 1925−26 годах в Госплане и ВСНХ были начаты три программы экономического планирования — краткосрочная (на ближайший год), перспективная (пятилетний план) и долгосрочная (генеральный план на 10−15 лет).
Краткосрочным планированием (на ближайший год) в Госплане занималась комиссия под руководством Владимира Громана, которая начала работу в феврале 1925 г. Громан возглавлял работу по подготовке годичных контрольных цифр вплоть до выпуска «Контрольных цифр на 1928/29 г.», после чего она перешла в другие руки, поскольку изменились ключевые установки планирования.
Разработкой перспективной программы (пятилетнего плана) в Госплане также занималась группа под руководством Станислава Струмилина, заместителя председателя Госплана СССР. Эта работа была издана в 1927 г. под названием «Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926.27 — 1930−31 гг.».
Перспективная программа (пятилетний план) разрабатывалась также и в ВСНХ. Этой работой руководил Абрам Моисеевич Гинзбург, занимавший с 1922 г. пост заместителя руководителя экономического отдела ВСНХ6.
Результаты работы группы Гинзбурга были опубликованы в том же 1927 г. под названием «Материалы к пятилетнему плану развития промышленности С. С. С. Р. (1927−28 — 1931−32 гг.)». Ни тот, ни другой пятилетние планы утверждены не были. За ними последовало еще несколько промежуточных вариантов, пока наконец в 1929 г. не был утвержден «оптимальный» вариант пятилетнего плана, разительно отличавшийся от первоначальных вариантов.
Разработкой генерального плана (на две-три пятилетки) занималась в Госплане с 1925 г. еще одна комиссия под руководством П. С. Осадчего, одного из авторов плана ГОЭЛРО. Эту комиссию сменила вторая (во главе с Н. А. Ковалевским, 1928−1930 гг.), а ее — третья (Г. И. Ломов, 1931−1933 гг.)7.
Все авторы первых программ были сторонниками продолжения НЭПа и исходили из этого в своих расчетах. По идее, все три программы — краткосрочная, перспективная и долгосрочная, должны были дополнять друг друга. Однако в действительности этого не произошло. К 1928 г. начался период, по выражению Наума Ясного, «вакханалии планирования»8 — «контрольные цифры на октябрь—декабрь 1930 г. и планы на 1931 г. превратили планирование в фантасмагорию»9.
Генеральный план, который, по идее, должен был указывать основные направления экономического развития страны, разработать в связном виде и, тем более, что было самым важным для практического исполнения — утвержденном Политбюро, вообще не удалось, несмотря на многочисленные попытки. Уже в 1931 г. гуманитарная катастрофа, накрывшая страну, была настолько очевидной, что обильно публиковавшиеся в 1929−30-м годах фантазии о процветании народного хозяйства и счастливой жизни населения через 10 лет10 теряли пропагандистский смысл и выглядели издевательством.
1. «Контрольные цифры…» Владимира Громана
Вышедшие в 1926 году «Контрольные цифры народного хозяйства на 1925/26 год» предусматривали рост городского населения за год на 740 тыс. чел., а рост числа рабочих — на 400 тыс. человек.
Потребность в жилищном строительстве исчислялась в 2,055 млрд. рублей — с учетом прироста городского населения, обеспечения его по норме 8 кв. м на человека (тогдашняя санитарная норма) и увеличения жилой площади для рабочих со среднестатистических 5,0 кв. м на человека до 6,0 кв. м.
При этом реально выделить на предстоящий год планировалось 375 млн. рублей (т. е. всего лишь 18% от исчисленной потребности). Стоимость строительства жилья исчислялась в среднем в 450 руб. за квадратную сажень (100 руб. за кв. метр).
Таким образом, на 1925/26 год запланировано было строительство в три раза меньших объемов жилья, нежели чем это требовалось для обеспечения одного лишь только прироста городского населения в соответствии с санитарной нормой. Было запланировано строительство около 2,05 млн. кв. метров жилья, при необходимости нового строительства в объеме 5,92 млн. кв. м (1,310 млн. кв. саженей)11.
По данным «Контрольных цифр народного хозяйства» на следующий 1926/27 г. объем фактически осуществленного нового жилищного строительства для рабочих в прошедшем 1925/26 оценивался в 354 тыс. кв. саженей — 1,61 млн. кв. м12, т. е. чуть меньше 80% от запланированного и в размере 36% от потребного. Для того, чтобы реализовать в 1926/27 г. программу работ по жилстроительству и восполнить все зафиксированные потребности в ремонте, восстановлении, поддержании в нормальном состоянии, новом строительстве и т. д., требовалось не менее 1 млрд руб.13
Согласно данным «Контрольных цифр народного хозяйства на 1926/27 год» на финансирование рабочего жилищного строительства в предыдущем году было в реальности потрачено 216,6 млн. черв. рублей, т. е. всего лишь 58% от запланированного. И на текущий 1926/27 г. было запланировано выделить примерно такую же сумму — 231,2 млн. черв. рублей.
Эти цифры свидетельствуют о том, что даже в мягкие времена НЭПа экономическое планирование ни в какой мере не было направлено на решение в СССР жилищной проблемы. Существование этой проблемы фиксировалось, широко обсуждалось сотрудниками плановых органов, однако практическое разрешение ее правительством никак не планировалось. Наоборот, ситуация только планомерно усугублялась.
Согласно приведенным данным, душевая норма жилой площади в советских городах неуклонно падала. Так, в Москве она упала с 6 кв. м в 1923 году до 5 кв. м в 1926 г. (в 1913 г. она составляла — 7,35 кв. м); в Нижнем Новгороде — с 8,7 до 5 кв. м, в Минске — с 7,8 до 5,5 кв. м, в Иваново-Вознесенске — с 5,75 до 4 кв. м. В среднем по стране площадь рабочего жилья не превышала 4,5 кв. м на человека14.
***
В следующих «Контрольных цифрах на 1927/28 г.» рост городского населения за год предусматривался в 1 млн. чел. (в 1926/27 г. — 25,9 млн. чел., в 1927/28 г. — 26,9 млн. чел).
На предстоящий 1927/28 г. в обобществленном (государственном) секторе намечалось создание новой площади в 2,5 млн. кв. м, призванной обеспечить жильем около 420 тыс. человек. «В отношении к наличному жилфонду обобществленного сектора, вновь возведенная площадь составляла в 1924/25 г. — 1%; в 1925/26 г. — 5%; в текущем году — 3%, а в предстоящем 1927/28 г.- около 4%»15.
В таблицах, посвященных вложениям в строительство в СССР, приводятся следующие данные: в 1926/27 гг. на жилищное строительство в СССР было потрачено 577,6 млн руб.16 Из них 45 млн. из государственного бюджета, 70,6 млн. — из местных и 462 млн. — из собственных средств населения17
Важно обратить внимание на то, что в последний год НЭПа только государственные инвестиции в жилищное строительство составили лишь 19% от общих вложенных средств. Все остальное — собственные средства населения. Через два года население обнищало настолько, что частное финансирование жилого строительства полностью прекратилось.
В 1927/28 г. новое жилищное строительство планировалось в объеме 455,8 млн руб., которые по источникам финансирования распределялись так:
— государственный бюджет — 17,2 млн руб.;
- собственные средства населения — 254,1 млн руб.;
— кредитные средства — 184,5 млн руб. Таким образом, государственное финансирование нового жилищного строительства составляло лишь 3,7%.
В 1926/27 г. объем городского жилого фонда составлял:
— частный сектор — 74,866 млн. кв. м; обобществленный сектор — 68,436 млн. кв. м. Всего — 143,302 млн. кв. м.
В 1927/28 г. городской жилой фонд должен был достичь:
— в частном секторе — 76,389 млн. кв. м;
- в обобществленном секторе — 70,435 млн. кв. м.
Всего — 146,824 млн. кв. м18.
Общий городской фонд, таким образом, должен был увеличиться на 3,5 млн. кв. м (5,004 млн. кв. метров нового строительства за вычетом 1,482 млн. кв. м годового износа).
Расчет, учитывающий плановое увеличение городского населения на 1 млн. человек, показывает, что на одного нового горожанина должно было появиться по 3,5 кв. м новой жилой площади. При этом предполагалось, что общая душевая норма планово снизится с 5,53 кв. м (143,302 млн. кв. м / 25,9 млн. чел.) до 5,46 кв. м на чел. (149,824 млн. кв. м / 26,9 млн. чел.).
Крайне любопытны данные, свидетельствующие о стоимости жилой площади, положенной в основу расчетов: «Площадь, отстроенная в 1926/27 г. получена делением вложений на 152 руб. стоимости 1 кв. м жилой площади для госсектора и 47 руб. 1 кв. м — для частного сектора. То же для 1927/28 г. — для госсектора из 140 червон. руб. и для частного сектора на 47 руб. за 1 кв. м жилой площади»19. Следовательно, в многоэтажном многоквартирном доме, оборудованном водопроводом, канализацией и отоплением 1 кв. м стоил от 140 до 190 руб. Массовое частное жилище, видимо, совсем простые избы, обходилось в 47 руб/кв. м.
Средняя стоимость квадратного метра жилья в 100 рублей, условно принятая в расчетах «Контрольных цифр», означала, что только относительно небольшая часть нового жилья должна была быть комфортабельной и благоустроенной. Остальная часть, вынужденно — из-за ограниченности выделяемых на ее возведение ресурсов — представляла собой разные виды удешевленного («временного») неблагоустроенного жилья вплоть до бараков-казарм, плановой стоимостью в 60 руб. за кв. м20.
Получается, что запланированное на 1927/28 г. жилищное строительство представляло собой приблизительно на 49% (2,451 тыс. кв. м) благоустроенное государственное жилье, стоимостью 140 руб. за кв. м, а на 51% (2,553 тыс. кв. м) трущобы, стоимостью 47 руб. за кв. м.
Можно предположить, что по большей части эти строения даже формально не подпадали под понятие жилой площади с точки зрения санитарных норм.
С началом ускоренной индустриализации в 1929 г. возможности населения самостоятельно финансировать строительство жилья резко снизились и полностью исчезли в 1930 г.
В 1931 г. специальным распоряжением СНК СССР будут установлены лимиты средней стоимости квадратного метра жилья по республикам — от 103,5 руб. в РСФСР до 122,5 руб. в Таджикистане21. За этими условиями будет скрываться чрезвычайно резкая и постоянно усложняющаяся социальная дифференциация жилищного строительства в СССР.
Данные о государственном финансировании жилья интересны тем, что выдают действительные намерения правительства в отношении роста благосостояния и улучшения условий жизни населения СССР.
Осенью 1927 г. Владимир Громан был отстранен от работы над расчетами контрольных цифр. Открытая травля В. Громана и его единомышленников началась в ноябре 1929 г., а 13 июля 1930 г.22 он был арестован. В марте 1931 г., наряду с Базаровым, он стал одним из ключевых обвиняемых на полностью фальсифицированном «Процессе меньшевиков». В. Громан был приговорен к десяти годам лагерей и 11 марта 1940 г. умер в Суздальском исправительно-трудовом лагере23.
2. «Материалы к пятилетнему плану развития промышленности СССР 1927/28−1931/32» Абрама Гинзбурга
Разработкой первого пятилетнего плана в ВСНХ руководил бывший меньшевик, экономист Абрам Моисеевич Гинзбург. Это был план развития не всего народного хозяйства СССР, а только крупной промышленности, подчиненной ВСНХ.
Чрезвычайную тревогу у всех авторов пятилетних планов вызывало жилищное строительство, без которого было невозможно планировать возведение сотен новых промышленных предприятий — на пустых местах — в степи, тайге, тундре. Жилищное строительство для размещения миллионов новых рабочих рук, перебрасываемых в ходе реализации программы индустриализации на новостройки пятилетки было жизненно необходимым. И оно требовало очень значительных вложений. Не говоря уже о жилищном кризисе, который усиливался в существовавших городах, где люди вынуждены были обитать на 3−5 кв. метрах на человека.
Общие затраты на жилищное строительство за пятилетку (при старых и новых предприятиях) планировались в объеме 918 млн. рублей (что составляло около 13,7% общей суммы капитальных затрат)24. Эта сумма раскладывалась на две части: а) 654,6 млн руб. — жилищное строительство при действующих заводах и б) 262,9 млн руб. — жилстроительство на новостройках25. При этом авторы плана указывали, что из общей суммы в 918 млн руб. собственные вложения промышленности смогут составить только 184 млн руб. — 20% от требуемой суммы26.
Дефицит средств предполагалось пополнять из иных источников: 492 млн руб. планировалось взять в качестве долгосрочных кредитов, а еще 242 млн руб. — получить из фонда улучшения быта рабочих.
По расчетам авторов плана, общей суммы затрат должно было хватить на предоставление жилья только для 400 тыс. рабочих, из которых 240 тыс. составляли часть планируемого общего прироста численности рабочих за пять лет27. При этом средняя жилая площадь на одного рабочего, составлявшая в 1926/27 г. 10,4 квадратных аршин (5,35 кв. м) должна была сохраняться все пять лет на том же самом уровне. Поскольку выделявшихся денег было совершенно недостаточно, чтобы выправить положение, постольку речь шла о том, чтобы хотя бы не допустить ухудшения ситуации: «Приостановить падение жилой площади на одного живущего, которое имело место в предыдущий период»28.
К моменту завершения работы над пятилетним планом ВСНХ умер председатель ВСНХ Дзержинский, сторонник «правых» и продолжения НЭПа. Его сменил сталинский назначенец Куйбышев. Изменились и политика Политбюро. В предисловии к «Материалам…» Куйбышев фактически дезавуировал всю проделанную работу фразой: «Отправные пункты оказались настолько не совершенны, что вся концепция пятилетнего развития оказалась не соответствующей тем директивам в области народного хозяйства, которые установлены для него правительством»29.
Абрам Моисеевич Гинзбург был арестован 16 мая 1930 г. и осужден на процессе меньшевиков в марте 1931 г. к десяти годам лагерей. 27 декабря 1937 г. постановлением тройки управления НКВД Челябинской области Гинзбург приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 30 декабря 1937 г.30
3. «Перспективы развертывания народного хозяйства…» С. Струмилина
В апреле 1926 г. в Госплане СССР была создана Центральная комиссия по перспективным (пятилетним) планам31 под председательством Станислава Густавовича Струмилина (Струмилло-Петрашкевича). Возглавляемая им работа была закончена в марте 1927 г.32 и издана под названием «Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926−27 — 1930−31 гг.».
Одним из главных разделов плана был вопрос народонаселения и трудовых ресурсов. По расчетам авторов «Перспектив…», население России должно возрасти со 141,1 млн. чел. в 1926 г. до 157 млн. чел. в 1931 г. При этом сельское население должно вырасти со 117,1 млн. до 128 млн. чел. (на 10,9 млн. чел.), а городское с 24,8 млн. до 29,7 млн. чел. (на 4,9 млн. чел). К 1941 г. население в целом должно вырасти до 190,4 млн. чел.33 Миграция сельского населения в город ожидалась в объеме около полумиллиона человек ежегодно.
«Перспективы…» планировали общую сумму вложений в новое жилстроительство на пятилетие в размере 2,290 млн. черв. руб. «из которых на обобществленный сектор приходится 1,885 мил., или 82,3%, и на частный — 405 мил. рублей, или 17,7%».
Однако разработчики плана не могли не отдавать себе ясного отчета в том, что этих средств хронически недостаточно: «Если бы мы поставили себе целью к концу пятилетия обеспечить все население указанной санитарной нормой… потребовалось бы вложить в новое жилищное строительство за 5-летие около 11 миллиардов рублей и при этом пришлось бы отстроить, около 100 мил. кв. метров жилой площади»34.
Разработчики могли легко вычислить, что денег нужно, по меньшей мере, в пять раз больше, но запланировать способны были лишь те средства, которые потенциально имелись: «Выше мы видели, что при напряжении всех источников финансирования, если не изыскать для этой цеди дополнительных, на жилищное строительство за 5 лет может быть обращено только 2,290 мил. рублей, т.-е. около 22% от действительной потребности»35.
В итоге, на 1930/31 г. план С. Струмилина реалистично прогнозировал снижение средней душевой нормы до 5,41 кв. м36.
Согласно «Перспективам…» за пять лет планировалось возвести в ходе нового жилищного строительства 21,71 млн. кв. м37. Легко высчитать, что средняя стоимость квадратного метра оказывалась равной 105 руб.
Если предположить, что 10% этой площади — а именно подобное соотношение благоустроенного жилья к барачному (10% / 90%) было характерным практически для всех, без исключения, рабочих поселков и соцгородов начала первой пятилетки38 — представляли собой квартирные дома для ведомственного и партийно-советского начальства, стоимостью 150 руб. за кв. м, то их строительство (в объеме 1,651 млн. кв. м) потребовало бы вложения в размере 247,65 млн руб.
Следовательно, на оставшиеся 14,86 млн. кв. м. жилья приходилось 1,264 млрд руб. вложений. Таким образом, один квадратный метр рабочего жилья должен был стоить в среднем 85 рублей.
Это примерно соответствует стоимости строительства деревянного рубленого общежития-казармы на 60 человек с общими спальнями на 15 человек без водопровода и канализации — 78,8 руб. за кв. м полезной площади и 110,3 рублей за кв. м жилой площади. При этом на одного человека в таком общежитии приходилось примерно 4,43 кв. м жилой площади и 6,2 кв. м полезной площади, согласно «Альбому проектов рабочих жилищ», выпущенному Цекомбанком в 1929 г.39
Эти расчеты с определенной точностью иллюстрируют ту социальную структуру и, соответственно, воплощающую ее типологию жилища, которая была заложена в основу финансирования жилья первой пятилетки по плану С. Струмилина.
4. Пятилетка Межлаука
Практически сразу после того, как были изданы пятилетние планы Гинзбурга и Струмилина, началась их переработка согласно директивам II съезда плановых работников (фактически — директивам Политбюро).
В ВСНХ специальную («Особую») комиссию под руководством А. Гинзбурга сменила более «надежная» и более сговорчивая исполнительная комиссия по составлению контрольных цифр пятилетнего плана под руководством самого Председателя ВСНХ В. В. Куйбышева и его заместителя В. И. Межлаука.
Результаты деятельности комиссии были изданы в том же 1927 г., видимо, к самому началу XV съезда партии (2—19 декабря 1927 г.), под названием «Контрольные цифры пятилетнего плана развития промышленности СССР (1927/28−1931/32 гг.)». Этот вариант пятилетнего плана получил название «пятилетки Межлаука».
В написанном В. Межлауком введении говорилось о том, что «материальное благосостояние рабочих значительно улучшается и путем жилищного строительства. Затраты на эти цели составляют на протяжении пятилетия 1065,6 млн руб., что обозначает возможность постройки 2 млн. кв. саж. Это позволит увеличить больше, чем на 12% среднюю жилую площадь для всех рабочих, живущих в домах промышленности, доведя ее с 10,2 кв. аршин до 11,5 кв. аршин»40 (т. е. с 5,1 кв. м до 5,75 кв. м).
Таким образом, планируемые затраты на жилстроительство в промышленности превышали показатели плана Гинзбурга уже довольно серьезно — на 16% (1,065,6 млн руб. против 918 млн руб.). Если в плане А. Гинзбурга ставилась задача удержать падение душевой нормы жилой площади, то в предложениях В. Межлаука она росла. Разумеется, эти данные были сознательным пропагандистским блефом.
В целом, несмотря на то, что предлагавшиеся показатели все в большей степени утрачивали генетическую связь с реальностью, из которой они должны были последовательно выводиться, «пятилетка Межлаука» все же была еще относительно робкой попыткой высосать из пальца более высокие, чем это было в первых вариантах и, тем самым, в большей степени устраивавшие Политбюро показатели пятилетнего плана.
5. «Перспективная ориентировка на 1927/28−1931/32»
Одновременно с работой в стенах ВСНХ над «пятилеткой Межлаука», переработка пятилетнего плана шла и в Госплане, который к XV съезду партии выпустил брошюру в шестьдесят страниц под названием «Перспективная ориентировка на 1927/28−1931/32».
Согласно приводившимся выше расчетам Струмилина, для того, чтобы душевая норма не падала, а сохранялась на уровне 5,7 кв. м на человека, следовало затратить на пятилетку 3,19 млн руб.41 Видимо, разработчики брошюры стремились подтянуть данные по жилстроительству к этим показателям. Жилищное строительство в 1926/27−1930/31 гг. по отправному варианту планировалось в 2,675 млн руб., по оптимальному — 3,056 млн руб.42. (По пятилетке Струмилина — 2,290 млн руб.). По пятилетке 1927/28−1931/32 жилстроительство планировалось по отправному варианту в 3,017 млн руб., по оптимальному — в 3,704 млн руб.
Однако, согласно таблице «Перспективы строительства СССР по социальным секторам», вложения в жилищное строительство за пятилетку в целом оценивались в 4,197 млн. рублей, из которых на обобществленный сектор приходилось 2,892 млн руб. (69%), а на частный — 1,305 млн руб. (31%)43.
В брошюре утверждалось, что для обеспечения прироста рабочей силы в городах «душевая норма площади для пролетарских групп населения может быть заметно повышена»44, но при этом оговаривалось, что эта программа могла быть выполнена только в случае повышения доходности квартирного фонда, то есть, по сути дела, в результате повышения квартплаты. Никаких цифровых данных о предполагаемой душевой норме не приводилось, так же, как и отсутствовали какие-либо указания на характер роста квартплаты или любых иных формах «повышения доходности квартирного фонда».
6. Утвержденный пятилетний план 1929 г.
Утвержденный в мае 1929 г. на V съезде советов пятилетний план вышел в том же году двумя изданиями в виде трехтомника. Первый том содержал «Сводный обзор» плана, второй том (в двух частях) освещал строительную и производственную программу плана, третий том содержал районный разрез плана. Его дополнял выпущенный отдельной книжкой список планируемых к строительству объектов. В трехтомнике были представлены оба варианта плана — отправной и оптимальный (утвержденный). Различия между ними состояли в том, что отправной учитывал возможности неурожая, относительно не очень быстрый рост качественных установок в целом, и в сельском хозяйстве в особенности, и относительно больший удельный вес оборонной программы (при ее тождественности в обоих вариантах).
Оптимальный вариант исходил из отсутствия неурожаев, больших экспортных ресурсов, быстрого роста иностранных кредитов и резкого сдвига качественных показателей в народно-хозяйственном строительстве (себестоимость, урожайность и т. д.)45.
Согласно трехтомнику, жилищный фонд городов составлял в 1929 г. примерно 160 млн. кв. м и оценивался примерно в 13 млрд руб. (18% фондов страны).
Строительная программа предполагала по отправному варианту доведение жилого фонда до 204 млн. кв. м, а по оптимальному до — 213 млн. кв. м, в обобществленном секторе с 76 млн. кв. м до 107 или 114 млн. кв. м. Из этого следует, что в обобществленном секторе предполагалось построить 31 млн. кв. м по отправному и 38 млн. кв. м по оптимальному варианту.
Общая сумма вложений в жилстроительство по отправному варианту — 5 млрд руб., по оптимальному — 6 млрд руб. Из них четвертая часть приходится на частное индивидуальное строительство46.
Предполагалось поднять душевую обеспеченность промышленных рабочих с 5,6 кв. м в начале пятилетки до 6,9 кв. м по отправному варианту и 7,3 кв. м по оптимальному.
Указывается при этом, что для достижения «голодной санитарной нормы» в 6 кв. м на человека необходимо достроить «около 50% относительно всей существующей жилой площади»47.
Всего по отправному варианту должно быть выстроено новой жилплощади 32,04 млн. кв. м, а с учетом компенсации естественной убыли — 34,65 млн. кв. м48.
Индивидуальными застройщиками должно быть выстроено 17 млн. кв. м, в том числе 5,3 млн. кв. м в возмещение естественной убыли.
Средняя стоимость строительства одного кв. метра жилья в обобществленном секторе за пятилетие должна была по плану снизиться с 125 руб./кв. м до 87,5 руб./кв. м, что даст за пятилетие среднюю стоимость в 100 руб./кв. м, а стоимость всей программы в 3,465 млрд руб.49
Последние данные однозначно указывают на то, что массовым типом жилья в пятилетке должны быть самые примитивные бараки без благоустройства. Средняя стоимость строительства квадратного метра нормального каменного или деревянного дома в конце 20-х годов колебалась между 140 и 190 руб. за кв. метр.
Оптимальный вариант затрат на жилстроительство исходит из 4 млрд. рублей в обобществленном секторе и 965 млн. рублей — в частном. Предполагается, что в этом варианте удастся дотянуть обеспеченность «наиболее отставших групп рабочих и служащих до 6 кв. м на душу»50.
7. Итоги выполнения первой пятилетки
О том, насколько результаты первого пятилетнего плана не соответствовали не только первым вариантам пятилетки 1927−28 гг., но и официально утвержденному проекту 1929 года, можно судить по выпущенному в 1933 г. тому «Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР».
Разумеется, к статистическим данным этого времени следует относиться с особой осторожностью, то, что они в целом фальсифицировались — сомнений нет. Начиная с 1930 года систематически фальсифицировалась вся публиковавшаяся в СССР статистика. В то же время даже по недостоверным данным, догадываясь, что именно и с какой целью фальсифицировалось, можно понять смысл происходивших в СССР экономических и социальных процессов.
Можно с уверенностью утверждать, что, наращивая темпы индустриализации, Сталин выстраивал экономику мобилизационного типа, смыслом которой было создание военной промышленности и, как следствие, максимально большой и боеспособной армии. Все остальные отрасли экономики играли подчиненную роль и обслуживали тяжелую и военную промышленность.
Очень скупо освещены в «Итогах выполнения пятилетнего плана» результаты жилищного строительства. Всего в течение первой пятилетки сдано в эксплуатацию 22 264 тыс. кв. м жилой площади. Еще 5 млн. должны быть сданы в начале 1933 г.51 Общий жилой фонд, в городах составлявший в 1928 г. 162,46 млн. кв. м, вырос к 1932 г. до 185,6 млн. кв. м52. Капиталовложения обобществленного сектора в жилстроительство составили 4 млрд руб.53
Никаких данных о том, что собой представляла построенная жилая площадь, — какую часть ее составляло временное жилье, а какую нормальное, соответствующее санитарным нормам, какую часть составляли квартиры, а какую общежития — в «Итогах…» не сказано. Отсутствуют в них также данные о душевой норме жилой площади.
Если исходить из вышеприведенных данных, то на 38,7 млн. городского населения в 1932 г. приходилось 185,6 млн. кв. м. То есть душевая норма упала с 5,6 кв. м в 1928 г. до 4,8 кв. м в 1932 г. вместо того, чтобы вырасти до 6,9 кв. м по отправному и до 7,3 кв. м по оптимальному (утвержденному) плану пятилетки.
Согласно статистическому ежегоднику 1934 года, на 1 января 1933 года городское население СССР составляло 38 739 тыс. чел.54, а жилфонд в городах СССР 1933 г. — 191,5 млн. кв. м55. Отсюда душевая норма — 4,94 кв. м. Скорее всего, данные о городском населении более или менее верны, а данные о построенном жилье завышены. Так же, как завышены и данные о финансировании жилья. Во всяком случае, реальное положение с жильем в городах СССР, особенно в новых промышленных городах, было намного хуже.
Получается, что городское население по официальным данным выросло за пятилетку на 12,423 млн. чел. (27,316 млн. в начале 1929 г. и 39,739 млн. в начале 1933 г.)56. Жилая площадь выросла за это время на 23 млн. кв. м. Следовательно, на одного нового городского жителя за пятилетку было выстроено в среднем 1,85 кв. м жилой площади. Приблизительно столько и приходилось в 1931−32 г. на одного жителя новых промышленных городов, не имевших старого жилого фонда, и, следовательно, лишенных возможности уплотнения.
Для примера, в Челябинске, где строился гигантский тракторный завод, средняя душевая норма в 1933 г. составляла 2,2 кв. м, в Перми — 2,8 кв. м. В Магнитогорске, строившемся в чистом поле, — 1,6 кв. м, а в Свердловске, обладавшем старым фондом — 4,2 кв. м (в 1928 г. — 5,3 кв. м)57.
8. Второй пятилетний план
В 1934 году был принят и опубликован «Второй пятилетний план». Там приводятся следующие данные по жилстроительству второй пятилетки: «Общий объем капиталовложений в жилищное строительство установлен в 13,4 млрд руб., в том числе на городское и промышленное жилищное строительство 12,502 млн руб.»58.
Новое строительство планируется в объеме 61,4 млн. кв. м59, что составляет одну треть имеющегося в СССР жилого фонда. Душевая норма возрастает на 12,8%60 (с 4,66 кв. м/чел. до 5,35 кв. м/чел.)61. При этом указывается, что удельный вес кирпично-каменного строительства должен быть повышен до 60%. Надо полагать, что речь идет о 60% финансирования, а не общей площади жилья.
Исходя из данных о капиталовложениях в жилстроительство и планируемого объема, можно рассчитать среднюю стоимость строительства кв. метра — (12,5 млрд руб. / 61,4 млн. кв. м) — около 200 руб. за кв. м.
Но на основании этих данных не просто определить, какую часть запланированного к строительству жилья должны были составлять каменные и деревянные квартирные дома, а какую коммунальные бараки. Вот возможный вариант расчета.
В 1934−35 гг. Торгсин планировал продавать иностранцам квартиры за валюту в Москве и других крупных городах из расчета себестоимости квадратного метра жилья 500 рублей62. Видимо, это была реальная себестоимость благоустроенного квартирного жилья с учетом инфляции последних нескольких лет.
Если исходить из того, что 60% от всех капиталовложений (7,5 млрд руб.) шли на строительство квартирного жилья по 500 руб. за кв. м, то общий объем такого строительства должен был составить 15 млн. кв. м.
Следовательно, на запланированное дешевое массовое строительство оставалось 46 млн. кв. м и 5 млрд руб. То есть, стоимость одного квадратного метра должна была составить около 108 руб., что вполне нормально для коммунальных бараков. Таким образом, доля квартирного (постоянного) жилья должна была составить около четверти от всего запланированного.
Согласно выпущенному в 1939 г. тому «Итогов второго пятилетнего плана», во второй пятилетке было построено 26,8 млн. кв. м жилья — в 2,3 раза меньше, чем было запланировано по второму пятилетнему плану 1934 г. При этом никаких указаний на типологию построенного жилья, на соотношение постоянного и временного жилья в «Итогах…» не приводится.
Нет никаких оснований доверять и этой цифре.
Скорее всего, она возникла только потому, что она больше, чем официальные данные по строительству жилой площади в первой пятилетке — 22 264 тыс. кв. м63. Данных по капитальным вложениям в жилищное строительство во второй пятилетке в «Итогах…» тоже нет, поэтому определить среднюю стоимость квадратного метра новопостроенного жилья невозможно.
Нет данных и по средней душевой норме жилья. Определить ее самостоятельно также невозможно, потому что полностью отсутствуют данные о статистике населения СССР, как сельского, так и городского. Что немудрено. «Итоги…» были подписаны к печати в мае 1939 г. Данные переписи 1937 г., определившие численность населения СССР в 162 млн. человек, были уже забракованы, а ее руководители (начальник ЦУХНУ И. А. Краваль и начальник бюро переписи О. А. Квиткин) арестованы и расстреляны64. Эти данные оказались меньше, чем названная Сталиным на 17 съезде ВКП (б) расчетная цифра населения на конец 1933 г. — 168 млн. человек65.
Новая перепись, проведенная в 1939 г., определила численность населения СССР в 170,5 млн. человек66. Уточнение цифр переписи, которые могли бы удовлетворить правительство, шло всю первую половину 1939 г.
Согласно официальным и, несомненно, завышенным данным переписи 1939 г. городское население СССР составило на 17 января 1939 г. 56,125 млн. человек. Согласно итогам выполнения первого пятилетнего плана городское население в 1932 г. насчитывало 39,7 млн.67 На 17 декабря 1926 г. городское население в СССР составляло 26,3 млн. чел.68
Итак, официально за первую пятилетку городское население выросло на 13,4 млн. чел., а за вторую — еще на 16,45 млн. чел. Всего за две пятилетки — на 29,85 млн. чел.
Получается, что за первую пятилетку на одного нового горожанина пришлось 1,66 кв. м новопостроенного жилья, а за вторую пятилетку (26,8 млн. кв. м/16,45 млн. чел.) — 1,63 кв. м жилья. Если суммировать всю жилплощадь, официально построенную в СССР за две пятилетки (без учета убыли), то получится 49,1 млн. кв. м (22,3 + 26,8 млн кв. м). А всего городской фонд должен был составить к концу второй пятилетки около 210 млн. кв. м. При городском населении в 56,125 млн. чел. это дает душевую норму в 3,74 кв. м/чел.
Парадокс ситуации состоит в том, что, согласно составленной в 1953 г. для Л. Кагановича секретной справке о состоянии городского жилищного фонда, в 1940 г. в городах СССР насчитывалось только 167,3 млн. кв. м жилой площади69, практически столько же, что и в начале первой пятилетки. Таким образом, средняя душевая норма при 56,1 млн. чел. городского населения должна была бы составить к концу второй пятилетки меньше трех кв. метров на человека. Что, видимо, и соответствовало действительности.
***
Развернутую картину того, как выглядели результаты реализации этих планов на Урале, дает исследование Надежды Макаровой «Повседневная жизнь Магнитогорска в 1929—1935 гг.»70.
Магнитогорский комбинат был основной стройкой Урала, а город Магнитогорск возник на пустом месте, практически с нуля. Поэтому его развитие можно рассматривать как типичный пример градостроительного планирования сталинской эпохи. Те же процессы с теми же статистическими характеристиками шли и в рабочих поселках, возникавших при существующих городах.
Строительство Магнитогорского комбината началось в 1929 г. в совершенно необжитом месте. В 1930 году население Магнитогорска составляло 22 тыс. чел.; в 1931 — 70,4 тыс.; в 1932 — 205 тыс.; в 1933 — 266 тыс. чел.
Для сравнения, город Новокузнецк (Сталинск, крупный центр уральской промышленности) вырос с 1930-го по 1935 год с 40 до 220 тыс. человек. При этом текучесть рабочей силы составляла в 1931 году 70,9%, в 1932 году — 69%. Только к 1935 году она уменьшилась до 3,9% 71.
В 1937 году население Магнитогорска составляло 152,4 тыс. человек. При этом с 1930-го по 1935 год город покинуло 100 тыс. человек72. За этой статистикой стоит катастрофическая картина блужданий по стране сотен тысяч и миллионов нищих и голодных людей, безуспешно пытающихся найти возможность прокормиться и выжить. Частная экономика уже уничтожена, а условия работы на государственных предприятиях всюду более или менее одинаковы — одинаково ужасны.
Как пишет Макарова, «весомую долю среди первых магнитогорцев составляли <> крестьяне Уральского региона. Важным каналом трудовых ресурсов стал организованный набор рабочих по договорам с колхозами. Подобная практика получила в масштабах СССР широкое применение. В частности, такая практика активно применялась для вербовки трудовых ресурсов в Кузбассе»73.
Условия жизни в Магнитогорске были очень плохими. Коэффициент смертности в 1930 году достигал 110,22 чел. на 1000, в 1931 году — 27,21, в 1932 — 20,21. В 1935 году коэффициент смертности уменьшился до 13,0174.
Младенческая смертность в Магнитогорске в 1930 году была равна 8,4%, а к 1932 году выросла в 4,5 раза и составила 38,6%. В 1933 году показатель младенческой смертности составил 23,9%75.
В 1932 году население города было 205 тыс. чел., из них заключенные и спецпереселенцы составляли 50 тыс. чел., или 24,3%76, при этом численность их постоянно менялась. В ноябре 1932 года численность заключенных ИТК составляла около 6 тыс. человек, в декабре выросла до 13 тыс., в 1934 году она составляла около 10 тыс. человек77.
В 1933 году среди заключенных официально насчитывалось 77,6% «трудящихся» и 22% «классово-чуждого элемента». В 1934 году ситуация резко поменялась. «Трудящихся» было 8,4%, «классово-чуждых» — 71,4%78. «Классово-чуждым элементом» были, видимо, зажиточные крестьяне и «нэпманы». Остальные 20,2% составляли колхозники и лица без определенных занятий79. Можно предположить, что резкое изменение социального состава заключенных было результатом введения в начале 1933 года паспортной системы и очистки с ее помощью городов от «классово-чуждых элементов», становившихся «лишенцами». Изгнанные на первых порах из центральных городов, они в большинстве своем в конечном счете оказывались в лагере.
Обеспеченность жителей города жильем выглядела следующим образом.
В марте 1931 г. население Магнитогорска достигло 83 тыс. человек, общая жилая площадь составляла 160 000 кв. м, то есть 1,9 кв. м на человека. К январю 1932 г. она уменьшилась до 1,8 кв. м (196 тыс. чел, 359 тыс. кв. м)80. Цифры показывают, что за 9 месяцев 1931 г. в Магнитогорск привезли 113 тыс. человек, на каждого из которых приходилась жилая площадь размером со спальное место.
К январю 1935 г. количество жителей уменьшилось до 154 790, норма жилплощади во всех типах зданий повысилась до 3,89 кв. м на человека. При этом 16% жителей города жили в «домах», 75% - в бараках, 9% - в землянках81.
Средняя норма жилплощади скрывала за собой классовую дифференциацию: «Приблизительная норма для рабочих и членов их семей составляла 3,2 кв. м, а для инженеров, технического персонала и членов их семей — 6,26 кв. м в домах с улучшенной планировкой»82.
Стивен Коткин, приводя эти данные из доклада главного бухгалтера Магнитогорского металлургического комбината, отмечает, что, скорее всего, они неполные, поскольку: «В распределении жильцов по разного типа домам этот чиновник, возможно, не указал дома в исправительно-трудовой колонии (или ИТК) и специальный трудовой поселок, который был под юрисдикцией НКВД и ГУМП и состоял преимущественно из бараков. В этом же отчете приводятся следующие данные: 10 837 человек (то есть 14,4% от общего числа рабочего населения) жили в постоянных домах. 80% рабочих, проживающих в «полноценных» домах (около 8 700), были заняты на производстве. А остальные 25 811 рабочих, занятых на производстве, для которых, собственно, и строился этот социалистический город, продолжали жить в бараках»83.
Джон Скотт приводит крайне любопытную таблицу распределения жителей Магнитогорска по типам жилья в 1938 г. Скотт ссылается на тогдашнюю внутреннюю статистику, у него в Магнитогорске был знакомый чиновник, который владел цифрами.
|
Поселок «Березка» и гостиница «Центральная» |
2% |
|
Кировскийрайонидругиемногоквартирныедома |
15% |
|
Частные дома |
8% |
|
Бараки и другие временные сооружения |
50% |
|
Землянки |
25% |
Поселок «Березки» состоял из одноквартирных домов, которые впоследствии традиционно публиковались в советской прессе как пример рабочего жилья. В «Березках» и гостинице «Центральная» жил высший правящий слой города.
Кировский район — бывший «соцгород», объект творчества группы Мая. Соцгород состоял из пятидесяти кирпичных трех-пятиэтажных домов, каждый на 75−200 комнат без кухонь и ванных. На человека в Кировском районе приходилось 3,34 кв. м, селили по 4−5 человек в комнату. Средняя норма площади в бараках была 3,68 кв. м, в землянках — 3,7 кв. м84.
В 1937 г. средняя норма жилой площади в Магнитогорске составляла 2,6 кв. м на чел.85
В 1939 г. по официальным данным в Магнитогорске жило 158 000 человек и на каждого приходилось 3,5 кв. метра жилплощади86. Данные за 1941 дают цифру 3,6 кв. м на человека87.
Итак, норма жилплощади в Магнитогорске, начавшись в 1929 г. с нуля (первые десятки тысяч рабочих жили в палатках), выросла до 1,8−1,9 кв. м в 1930−31 гг. В 1933 г. — 1,6 кв. м. на человека88. К 1935 года норма жилплощади выросла приблизительно до 3,5 кв. м и держалась на этом уровне вплоть до смерти Сталина. Это был тот же стандарт советского расселения, что и в других промышленных центрах страны.
Так же, как и в других местах, нечеловеческие условия жизни исключали возможность свободного найма рабочей силы. В Магнитогорске оказывались в основном люди, у которых не было иного выхода. Население Магнитогорска в середине 30-х годов состояло из шести различных категорий: крестьяне из окрестных мест, коммунисты и комсомольцы, посланные на «стройки пятилетки» по партийному поручению, депортированные «кулаки», заключенные, ссыльные и иностранцы.
***
Социальная структура советского промышленного города сталинской эпохи напоминала трудовой лагерь. Бесправное и согнанное туда насильно население управлялось небольшой группой привилегированного начальства, чьи условия жизни резко отличались от условий жизни и снабжения всевозможными благами общей массы. Резкая социальная дифференциация и упрощение советского общества в сталинскую эпоху предполагали и резкую дифференциацию в архитектурно-градостроительном обслуживании населения. В 1929−30-х произошло разделение советского градостроительного планирования на официальное и неофициальное. Неофициальное градостроительство занималось проектированием промышленных предприятий и формированием неблагоустроенных барачных поселков при них, составлявших примерно 90% всего строившегося жилья. Данные об этом строительстве никогда не попадали в печать, так же, как и данные о градостроительном проектировании лагерных комплексов, рассчитанных в общей сложности на несколько миллионов человек. Архитектура этих комплексов не сильно отличалась от архитектуры вольных городов. Те же ряды бараков, только под охраной, и изолированные поселки для руководства и охраны. Официальное градостроительство занималось планированием замкнутых жилых комплексов и поселков для партийного и ведомственного начальства и проектированием монументальных центров городов. Такие центры состояли из центральных площадей с правительственными или административными зданиями и ведущих к ним магистралей, застроенных более или менее роскошными (в зависимости от ранга поселения) домами для городской элиты. Все это публиковалось в журналах и подавалось как единственно возможное в СССР жилое и общественное строительство. Публичная сталинская архитектура, представлявшая собой парадную, но незначительную по объему часть общего строительства, до сих пор часто рассматривается как единственное лицо сталинского города. На самом деле, это была только крохотная видимая часть айсберга, основная масса которого представляла собой огромный массив неблагоустроенного трущобного жилья, остававшегося как бы невидимым для официальных наблюдателей.
1 Гухман Б. Динамика численности и занятий населения СССР // Плановое хозяйство. — 1926. — № 8. — С. 248.
2 Гухман Б. Численность и заработная плата лиц наемного труда по СССР в 1924/25 гг. // Плановое хозяйство. — 1926. — № 5. — С. 270.
3 Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. — М., 1933. — С. 252.
4 Постановление Экономического совещания РСФСР «О регулировании жилищного строительства, осуществляемого исполнительными комитетами, государственными учреждениями и кооперацией» // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: arzamas.academy/materials/595.
5 Хроника строительства // Строительство Москвы. — 1930. — № 1. — С. 40.
6 Ясный Н. Советские экономисты 1920-х годов. Долг памяти. — М., 2012 — С. 208.
7 Мау В. Реформы и догмы. 1914−1929. — М. 1993. —
С. 181.
8 Ясный Н. Указ. соч. — С. 203.
9 Там же. — С. 171.
10 В первую очередь речь идет о многочисленных книгах и статьях сотрудника Госплана Леонида Сабсовича.
11 Контрольные цифры народного хозяйства на 1925−1926 год. — М.-Л., 1927. — С. 33.
12 Там же. — С. 66.
13 Там же. — 1927. — С. 46.
14 Данные в источнике приведены в саженях и аршинах. «Контр. цифры… 1926/27». — С. 64−65.
15 Контрольные цифры народного хозяйства на 1927−1928 год. — М.-Л., 1928. — С. 36−37.
16 Там же. — С. 527.
17 Там же. — С. 528−529.
18 Там же. — С. 533.
19 Там же. — С. 533.
20 В сборнике «Контрольные цифры по труду на 1929/30год» указывается, что 17% годовой программы по строительству жилья (1,108 млн. кв. м с затратой 66,48 млн руб.) может быть выполнено за счет «удешевленного облегченного строительства» со стоимостью 1 кв. метра жилой площади до 60 руб. См.: Контрольные цифры по труду на 1929/30 год. — М., 1930. — С. 143. Расчет жилстроительства для рабочих целлюлозно-бумажного комбината на Кара-Узяке в Казахстане основывался на стоимости 1 куб. м стройки в 20 руб. и высоте здания 3 м, что дает стоимость одного кв. м в 60 руб. См.: Пятилетний план развития промышленности Казакстана. — Алма-Ата, 1930. — С. 144.
21 «О лимитах стоимости кв. метра жилой площади. Постановление Сектора капитальных работ и районного планирования Госплана СССР М 15 от 23/Ш 1931 г.
На основании постановления СНК СССР «О плане финансирования рабочего жилищного строительства в 1931 году» (№ 187 от 1 марта с. г., пункт И) Сектор капитальных работ и районного планирования Госплана СССР устанавливает следующую среднюю стоимость квадратного метра жилой площади по союзным республикам:
- По РСФСР — 103,5 руб., по УССР — 104,0 руб., по БССР — 103,0 руб., по ЗСФСР — 107,5 руб., по Узб. ССР — 105,0 руб., по Туркм. ССР — 110,0 руб. и по Тадж. ССР — 122,5 руб.». См.: Постановления и директивы сектора капитальных работ Госплана Союза СССР. — М.-Л., 1931. — Вып. 18. — Сб. 12. — С. 7.
22 Ясный Н. Указ. соч. — С. 183.
23 Там же. — С. 188.
24 Материалы к пятилетнему плану развития промышленности СССР 1927/28−931/32». — М. — С. 61.
25 Там же. — С. 107.
26 Там же. — С. 108.
27 Там же. — С. 107−108.
28 Там же.
29 Там же. — С. 5.
30 Ясный Н. Указ. соч. — С. 23.1
31 Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926/27−1930/31 гг. — М., 1927.
32 Подписанное Струмилиным предисловие датировано 21 марта 1927 г.
33 Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926/27−1930/31 гг. — С. 9.
34Там же. — С. 366−367.
35 Там же.
36 Там же. — Прилож., с. 163.
37 Там же. — С. 162.
38 Меерович М. Г. Типология массового жилища соцгородов-новостроек 1920−1930-х гг. // Архитектон: известия вузов — 2010 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: archvuz.ru/20103/6.
39 Проекты рабочих жилищ. — М., 1929. — С. 204−205.
40Контрольные цифры пятилетнего плана развития промышленности СССР (1927/28−1931−32 гг. — М., 1927. —
С. XI-XII.
41 Перспективы развертывания народного хозяйства СССР на 1926/27−1930/31 гг. — С. 160−161.
42 Перспективная ориентировка на 1927/28−1931/32. — М., 1928. — С. 53, 61.
43 Там же. — С. 34.
44 Там же. — С. 21.
45 Пятилетний план народно-хозяйственного строительства СССР. — М., 1929. — Т. 1. — С. 11.
46 Там же. — Т. 2. — Ч. 2. — С. 283.
47 Там же. — С. 284.
48 Там же. — С. 285.
49 Там же. — С. 286.
50 Там же. — С. 288.
51 Итоги выполнения первого пятилетнего плана развития народного хозяйства Союза ССР. — М., 1933. — 186.
52 Там же.
53 Там же.
54 Социалистическое строительство СССР. Статистический ежегодник. — М., 1934. — С. 353.
55 Там же. — С. 436.
56 Там же. — С. 353.
57 Бакунин А. В., Цыбульникова В. А. Градостроительство на Урале в период индустриализации. — Свердловск, 1989. — Табл. 1.
58 Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1933−1937). — М., 1934. — С. 348.
59 Там же. — С. 348−349.
60 Там же. — С. 533.
61 Там же. — С. 348−349.
62 Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин. — М., 2009. — С. 245.
63 Итоги выполнения первого пятилетнего плана… — С. 186.
64 Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. — М., 1992. — С. 4−5.
65 Там же. — С. 4.
66 Там же. — С. 7.
67 Второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1933−1937). — С. 533.
68 Всесоюзная перепись населения 1939 г. — С. 20.
69 Советская жизнь 1945−1953. — М., 2003. — С. 174.
70 Макарова Н. Н. Повседневная жизнь Магнитогорска в 1929—1935 гг. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — Магнитогорск, 2010. —
С. 46.
71 Там же.
72 Там же. — С. 45.
73 Там же. — С. С. 51.
74 Там же. — С. 47.
75 Там же. — С. 47−48.
76 Там же. — С. 57.
77 Там же. — С. С. 57−58.
78 Там же. — С. 57.
79 Там же. — С. 57.
80 Коткин С. Жилище и субъективный характер его распределения в сталинскую эпоху // Жилище в России: век ХХ. — М., 2002. — С. 105.
81 Там же. — С. 117.
82 Там же. — С. 105.
83 Там же. — С. 117.
84 Там же. — С. 118.
85 Бакунин А. В., Цыбульникова В. А. Указ. соч. — С. 34.
86 Из истории магнитогорского металлургического комбината и города Магнитогорска (1929−1941 гг.). — Челябинск, 1965. — С. 45.
87 Коткин С. Указ. соч. — С. 118.
88 Бакунин А. В., Цыбульникова В. А. Указ. соч. — С. 34.