Вверх

Сухова О. А., Смирнов Ю. М. Муромский художник Михаил Константинович Лёвин. К 100-летнему юбилею (1918−1985)

Мне чужды были боль по утере молодости, грусть и прочее.

Всю жизнь я жил и живу искусством, все остальное мне неинтересно.

Из записок М. К. Лёвина 2 марта 1968 г.

После И. С. Куликова (1875−1941) — признанного наставника живописцев Мурома — «духовным отцом» художников с середины ХХ в. становится один из его воспитанников — Михаил Константинович Лёвин. До открытия в городе художественной школы дети учились у него в студии, как раннее — у Куликова. Лёвин был неординарной, творчески ищущей личностью. Внешне выглядел необычно, как истинный мэтр: внушительная фигура, длинные волосы, умный цепкий взгляд. Ходил, опираясь на посох. Речь его была размеренной с особым выговором, отличалась меткостью и афористичностью. Особо интересовался философией, религией, литературой. Его всегда волновала суть творчества, трагические судьбы людей искусства. Он создал оригинальные глубокие портреты Есенина, Достоевского, Блока, Пушкина. Его считают одним из старейших владимирских пейзажистов, вместе с тем его творчество индивидуально и имеет особый «муромский характер». Михаил Лёвин часто бывал на этюдах в окрестностях города и в живописных работах создал поэму русского леса. Особым таинственным символом местной природы был для него нежно-сиреневый цветок «сон-травы», который первым появляется из-под снега, неся радость пробуждения и обновления1.

С 1950 г. участвовал в городских, областных, зональных, республиканских выставках художников, а также в выставках-продажах за рубежом. Работы живописца упоминались более чем в тридцати газетных статьях 1953−1988 гг. местной и центральной прессы; в предисловиях к каталогам выставок; рассматривались в профессиональных журналах; публиковались в книгах. Статья о нем включена во «Владимирскую энциклопедию». Первый обзор творчества художника был сделан газетчиком Д. Пудковым. Часто писал о М. К. Лёвине искусствовед Г. В. Хлебов — бывший директор Муромского музея. Наиболее подробно он проследил его жизнь и творчество в воспоминаниях о художнике. Глубоко сумела выразить суть искусства муромского живописца известный московский критик О. П. Воронова, чьи наблюдения до сих пор не утратили актуальности2.

Наследие художника составляет более трехсот основных произведений от рубежа 1940−50-х гг. до 1985 г. Большая часть картин хранится в Муроме: в семье его внука К. А. Лёвина, в Муромском историко-художественном музее, в Панфиловской сельской галерее, в художественной школе, в личных собраниях. Отдельные произведения есть во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике и Мурманском областном художественном музее, в частных коллекциях Владимира и др. городов России, а также за рубежом3.

Помимо названных публикаций, к рассмотрению творческой жизни М. К. Лёвина привлекаются документы и записи самого художника и неопубликованные материалы о нем; устные рассказы и воспоминания, и, конечно же, его живописные произведения. За последнее десятилетие музей заметно пополнил собрание произведениями М. К. Лёвина, а также отснял наиболее значительные картины, хранящиеся в других местах. В результате общения с А. П. Князевой-Лёвиной, вдовой художника, и его внуком, изучения их архива в сопоставлении с музейными материалами, удалось выявить и уточнить ряд моментов биографии М. К. Лёвина4.

Михаил Константинович Лёвин родился 25 сентября 1918 г. Его отец, Константин Федотович, происходил из крестьян, а мать, Вера Гуриевна, хоть и значилась крестьянкой, была дочкой Гурия Ивановича Жирнова, незаконнорожденного сына меленковского помещика Черткова. По семейным воспоминаниям, был Гурий в молодости «рослым белокурым молодцем»5. Неизвестно, как сложилась бы судьба его внука Миши, если б однажды в их деревню Максимово, что в Меленковском уезде Владимирской губернии, не забрел странствующий монах-иконописец6. За небольшие деньги он поновлял селянам старые иконы. Миша, который тогда и в школу еще не ходил, как зачарованный стоял около него и смотрел, как тот разбивал яйцо, растворял в нем краски и выводил тонкой-тонкой кисточкой лики святых, как оживали их лица. На всю жизнь запомнился мальчику седой старичок с белой бородой и добрыми, кроткими глазами. «Только потом, когда я стал художником, — вспоминал Михаил Константинович, — понял, чтобы картину написать, надо передать частицу своей души, и, если в душе у тебя благодать, то картина войдет в душу зрителя, запомнится и оставит хорошее настроение». Но это позже. А пока, после ухода старика, юный художник стал раскрашивать цветными карандашами и камешками крышки, которыми закрывали кринки с молоком. За это ему не раз попадало от матери — ведь крышки надо было все время отмывать. Дошло дело и до теткиного сундука. Нет, Миша не собирался его разрисовывать, — просто, когда тетка Анна, сестра отца, откинула крышку, он обомлел: под спудом лежали и книжки с цветными картинками, и пестрые лубки… А на них — Георгий Победоносец на белом коне, поражающий чудовищного змея; Еруслан Лазаревич в богатырских доспехах; Иван-царевич в драгоценной одежде; Иосиф Прекрасный в чаще необычных деревьев — такие не росли в лесах вокруг Максимова7. «Из прохладных моховых болот вблизи деревни, — как много-много позже писал М. Лёвин, — берут начало две тихие с удивительно чистой и вкусной водой лесные речки Унжа и Ушна»8.

Не было таких зарослей и около села Черсева, куда семья Лёвиных переехала в 1925 г. (до революции — волостное село Меленковского уезда, ныне Гусь-Хрустального р-на). К этому времени отец Миши уже четыре года как, отвоевав сначала на фронтах империалистической, уцелев в мясорубке Брусиловского прорыва, вернулся из Красной Армии. Между двумя войнами он ненадолго заезжал в отпуск; собственно, так и появился на свет Миша. В Черсеве отец сменил ремесло кузнеца на профессию ветеринарного фельдшера — пригодился опыт службы в кавалерийских частях.

Яркие картинки в теткином сундуке произвели на мальчика неизгладимое впечатление. Сначала захотелось нарисовать такие же. Начинающий художник стал усердно копировать увиденное, разрисовывая дешевыми акварельными красками — продавались раньше кусочки картона, вырезанные наподобие небольшой палитры, с наклеенными на них лепешечками сухой акварели, — листы бумаги и дощечки. Когда все сюжеты из сундука были исчерпаны, все картинки не по одному разу перерисованы, захотелось нарисовать и что-нибудь свое. И тут к Мише, можно сказать, пришла первая известность: тетка Анна не только украшала рисунками свою избу, но и, не скупясь, раздаривала соседям.

В Черсеве, где Миша пошел в школу, семья прожила год, потом пять лет жили по месту работы отца — то в Бутылицах, то в Меленках. Маленький тихий городок он очень любил, здесь он и закончил «семилетку». Вспоминал замечательного здешнего учителя рисования Константина Ефимовича Леонтьева и свои первые этюды маслом. Писал он их вместе с талантливым мальчиком Федей Понявиным, оказавшим на него большое влияние и погибшим потом на войне9. Михаил Константинович даже мечтал на склоне лет жить в Меленках, которые влекли его «патриархальностью и тишиной». «Ведь Меленки — это настоящая русская провинция, как на картинах Кустодиева. Тянет меня в страну детства», — говорил художник в зрелости10. Нередко он навещал этот город и ловил там рыбу в речке Унже. Писал этюды, фотографировал отдельные уголки, «которые были особенно дороги и близки ему». На их основе создана очень теплая по колориту работа «Весенний закат», которую сам художник называл «Последние лучи заходящего солнца» 1972 г. (ВСМЗ). На IV зональной выставке художников центральных областей России (Иваново) 1974 г. картина пользовалась вниманием зрителей, писавших, что «художник сумел уловить мгновение заката, чарующие минуты заходящего солнца тревожат душу». По свидетельству супруги, работа была быстро продана, и художник снова написал ту же композицию, назвав ее «Вечер в Меленках» 1975 г. (Панфиловская картинная галерея)11.

В начале тридцатых Михаил с родителями переезжает в Муром, где учится в школе № 13 (ныне № 16)12. Первое время снимали квартиру на ул. Коммунистической; потом купили половину дома на ул. Губкина. Мальчику, страстно увлеченному рисованием, крупно повезло: в Муроме жил любимый ученик И. Е. Репина, академик живописи Иван Семенович Куликов, художник, уже до революции получивший мировое признание. Не обремененный советской властью заказами, академик вел изостудию при музее, в которой и стал заниматься Миша (1935−1936)13. «На занятиях студийцы с увлечением рисовали натюрморты, гипсовые статуи, маски, а летом ходили на этюды в лес, писали приокские луга и, конечно, нашу красавицу Оку с плотами и пароходами. В студии я научился рисовать, отличать свет от цвета. После окончания десяти классов я твердо решил продолжать художественное образование», — рассказывал М. К. Лёвин14. Двух лет занятий с маститым живописцем вполне хватило, чтобы одаренный юноша подготовился к поступлению в Пензенское художественное училище, студентом которого и стал в учебном 1936/1937 г.15 Здесь его наставником был еще один ученик Репина — Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов.

Однако доучиться Михаилу не удалось: 1 сентября 1939 г. изменили правила призыва в Красную Армию, и студент М. Лёвин отправился на военную службу — это был массовый призыв. «Срочная» рядового Лёвина еще не кончилась, когда началась война… В составе 7-го механизированного корпуса прошел от Днепра до Влтавы, брал Будапешт, Бухарест, освобождал Прагу. Потом корпус перебросили на Дальний Восток, и он участвовал в войне с Японией, пройдя через Большой Хинган до Порт-Артура. Во время боевых действий Михаилу пришлось быть и снайпером, и радистом, но, в конце концов, его талант оказался востребованным и на войне: Лёвин стал художником корпусной газеты «Родина зовет». «Вместе с литературным сотрудником газеты мы отправлялись на поле боя, — вспоминал Михаил Константинович. — Он писал очерки, а я рисовал танкистов, совершивших подвиги. Потом этот рисунок я вырезал на кусочке линолеума, а в походной типографии печатался на газетной странице». И так изо дня в день16. Один из приятелей художника, Г. Хлебов, увидев рисунки через несколько десятилетий после войны, не удержался: «Ведь за эти портреты Вас должны бы давно принять в Союз художников»17. Однако тогда не приняли — Владимирскому отделению Союза требовались живописцы; а здесь была графика. Но это после войны. А на фронте искусство М. Лёвина было не только востребовано, но и оценено: командование наградило его медалью «За боевые заслуги» и орденом Красной Звезды. Орденом Михаил Константинович очень гордился и носил его в торжественных случаях.

После окончания Манчжурской операции в 1945 г. М. К. Лёвин, демобилизовавшись, в следующем году отправился доучиваться. Выбранное еще до войны Пензенское училище не было случайностью. Миша поехал туда по совету И. С. Куликова. Преподававший там Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов был однокашником Ивана Семеновича по мастерской Репина, и Куликов очень ценил Горюшкина и как художника, и как наставника. Когда Михаил Константинович сам начал преподавать, своим подопечным в качестве альма-матер всегда советовал Пензенское училище. Своего пензенского мэтра, впрочем, равно как и Куликова, Михаил ценил за реализм и за то, что «оба истинно русские художники, оба любили Древнюю Русь». В творчестве Горюшкина-Сорокопудова много исторических полотен, портреты, пейзажи. Есть картины, посвященные Первой мировой войне и революции 1905 г., причем последние написаны, что называется, «по горячим следам», явно отражая позитивное отношение самого художника к происходящему. В двадцатые-тридцатые годы он пишет цикл работ, посвященных В. И. Ленину. Однако и это не мешало властям отстранять его от преподавания. Кстати, темы работ И. С. Горюшкина-Сорокопудова и первого лёвинского наставника И. С. Куликова очень близки, пересекаясь, порою, даже в названиях картин. Особый интерес у обоих мэтров вызывала русская старина. По словам Лёвина, он «пользовался уважением со стороны Горюшкина-Сорокопудова». Тот нередко приглашал Михаила вместе с другими студентами к себе в мастерскую, показывал свои работы.

Завершив учебу, М. Лёвин вернулся в Муром. Свидетельством его пребывания в Пензе, кроме диплома об образовании, стали и несколько рисунков, принятых в музей училища18. «В годы Великой Отечественной войны, — позже вспоминал художник, — видел много красивых мест, но все время, в течение семи лет, тосковал по лучшим пейзажам в мире, по родным местам, близким моему сердцу. Тем более, естественно, мое стремление ярче отразить жизнь моей родины под мирным небом… Великолепные муромские леса с их здоровым воздухом, целебные травы, запах смолы и земляники, бесчисленные родниковые ключи с чистейшей водой, легенды — все это вместе дает неповторимую бодрость духа, настроение, которое помогает мне отражать родную природу и является одновременно неиссякаемым источником в построении сюжетов и композиций»19. В Муроме Михаил поступил работать учителем черчения и рисования в двенадцатую школу и прослужил там пятнадцать лет, организовав для наиболее способных учеников кружок рисования. В свободные летние деньки выезжал на этюды, а зимой превращал наброски в картины. В июле 1950 г. Михаил со своим приятелем выбрали для пленэра место за Окой — деревню Анцифрово. Первый этюд, написанный там, на Малышевской ГЭС, он подарил местной девушке Тоне Князевой, а 9 августа они расписались. Картина «У плотины ГЭС» 1951 г. с подписью автора стала самой первой работой, приобретенной у него Муромским музеем в 1952 г. Деревню же с тех пор Михаил стал называть «Тонина». Вспоминая о тех днях, Антонина Павловна говорила: «Он был прекрасным рассказчиком, его знания во всех областях искусства, литературы влекли к нему. Он был уравновешенным, и было трудно рассердить его, хотя я по молодости и пыталась, поскольку он был старше меня»20. Антонине тогда было 20 лет. Она окончила Муромский учительский институт по специальности «учитель истории и Конституции» и работала в сельской школе в Великолужской области, а в Анцифрово приехала к родителям в отпуск.

По признанию Михаила Константиновича, кропотливое учительское ремесло отнимало много времени и сил, но он не оставлял занятий живописью, упорно работая длинными зимними вечерами (1949−1963)21. Уже на первой для него выставке во Владимире дебютант был замечен. «Самой удачной из пейзажных работ, — писали Е. Осетров и А. Кобзев в областной газете «Призыв» 22 августа 1953 г. с оговоркой «пожалуй», — является «Утро на реке Теше» молодого муромского художника М. Лёвина». Весьма характерно, что статья в духе времени, когда главным критерием официальной критики являлся идеологический подход, а не качество живописи, называется «Мимо жизни». Но даже при такой, мягко говоря, предвзятой оценке, критика не смогла не отметить работу Лёвина. Однако хвалить надо было за что-то, что не «мимо жизни»: похвалили за «искренность». Хотелось бы узнать, что такое «искренний пейзаж».

На протяжении всего творческого пути Михаила Лёвина «привлекали свежей многокрасочностью весенние цветущие сады» и самые ранние цветы, которые у него особо акцентированы. Даже в названии пейзажей фиксируется цветение природы, «слышится интерес живописца» к ее пробуждению («Цветут ракиты», «Цветут калужницы»). В этом контексте интересна мысль, записанная им в пору майского цветения: «Каждый цветок дает повод преображаться уму, поднимаясь в сферы, где обитают чистые формы»22. Именно так Лёвин пишет картину «Яблони цветут» (1953, хранится у внука художника). В просвет белого кружева и зелени яблоневых крон проглядывает голубое небо. По колориту с ним в зазорах меж раскидистых ветвей старых деревьев сливается река. На кромке берега видны двое с ребенком, на водной глади едва заметна лодка. Молодой живописец, у которого недавно родился сын, вышел на этюды в «Елинский сад» рядом с домом, где он жил с пожилой матерью и молодой женой (на ул. Губкина). Спустя полвека она-то и поведала нам, что здесь изображены фруктовые деревья, когда-то посаженные близ Оки на земле купцов Елиных. Они издавна числились в прибрежной части Мурома в приходе Козьмы и Демьяна. Представитель рода М. И. Елин был одним из строителей и ктиторов здесь же на горе храма Смоленской Богоматери (1804)23. Цветущий майский сад тех лет на холсте фронтовика Лёвина отражал и возврат к мирной жизни, и устремления в искусстве, и семейное счастье, когда казалось, что все только начинается… Не удивительно, что сам художник экспонировал его на персональных выставках. Особенно символичным был «яблоневый цвет» воевавшего живописца на вернисаже к 30-летию Победы и… на выставке после его ухода (1988). Репродукция картины публиковалась однажды в черно-белом варианте24.

В тот период Михаил Лёвин, помимо излюбленных мотивов природы, сильно увлечен старинной архитектурой. Он создает живописную серию, посвященную храмам Мурома. Художник словно притягивает зрителя к заброшенным древним сооружениям, приближая к нему то купола, то стены, то шатровое крыльцо, то приглашая войти в монастырские ворота или внутрь галереи. Многие из этих работ оказались в коллекциях его друзей и поклонников: «Колокольня Введенской церкви» — 1949; «Благовещенский собор»; «Воскресенская церковь», «Галерея Воскресенской церкви», «Северные ворота Троицкого монастыря», «Шатровое крыльцо Троицкого монастыря» — 1958; «В галерее Воскресенской церкви» — 196325. Четыре картины из серии приобретены Муромским музеем в 2012 г. Особым делом Михаила Лёвина стал проект реконструкции легендарной церкви во имя Козьмы и Демьяна эпохи Ивана Грозного (каменный шатер церкви обрушился еще в 1868 г.). Осуществлял он его в 1962 г., когда официально и с помпой отмечали 1100-летний юбилей города. Для художника, таящего в душе «Святую Русь», эта работа была искренней и увлекательной. Однако тогда и с советских идеологических высот закрытые муромские храмы, «очистившись» от своей религиозной сущности, становились легитимными: признавались памятниками архитектуры и истории. Проект реконструкции, в котором Лёвин проявил свои знания геометрии, истории архитектуры и техники строительства XVI в., а также использовал чертежные навыки, был одобрен специалистами Академии строительства и архитектуры СССР. Живописным воплощением проекта стали две работы на холсте «с элементами художественной реконструкции», которые он дописывал и переписывал потом лет пятнадцать («Козьмодемьянская церковь». 1965−78. «Церковь Козьмы и Демьяна. Зима». ­1960-е-1980. Собственность К. А. Лёвина)26. Вместе со своими приятелями — А. А. Золотаревым, тогда преподавателем вуза, а с 1966 г. директором музея, и владимирским архитектором-реставратором В. М. Анисимовым, который предложил свой вариант воссоздания храма и позже опубликовал его, они немало спорили и «поломали копий». После этих дискуссий в мае—июне уже под утро Золотарев мог повести «к Козьме» друзей, гостей и музейную молодежь слушать соловьев. Надо сказать, что более степенный Лёвин в этих, затянувшихся до утра, мероприятиях участия не принимал27. Уникальному памятнику уделяли внимание многие авторы, предлагая разные проекты восстановления шатра, но ни один из них не был осуществ­лен (и в настоящее время его имитирует шатровое покрытие на деревянном каркасе 2010 г.). Тогда, в шестидесятые, по инициативе А. А. Золотарева экскурсоводы показывали туристам интерьер древнего храма, рассказывая, как он устроен изнутри; ключ хранился у сторожихи, жившей по соседству. Ныне он передан церкви и закрыт для посещений.

Особенно трепетно относился М. К. Лёвин к деревянным сельским церквям, олицетворявшим для него древнюю историю. В записных книжках художника: «Написать картину: «Воспоминание о прошлом России». Деревенская церковь. Свечи, пахнет воском. Золото, теплота, благолепие. Детские впечатления в Черсеве»28. Село это упоминается еще в духовной грамоте 1461 г. великого князя Василия II Васильевича. Введенская церковь, в которой бывал маленький Миша, срублена в XVIII в. Была действующей и позже — с 1943 по 1950 гг. (сгорела в 1967?). Задуманное историческое полотно не было исполнено, зато художник в работах 1960-х создал серию «художественных реконструкций» деревянных церквей, исчезнувших к середине ХХ в. с Меленковской земли, которые он мог видеть в детстве, например, сел Захарова, Драчева. Очевидно, он пользовался для этого известными литографиями с изображением памятников деревянного зодчества Владимирской губернии И. А. Голышева, мстерского любителя древностей; экземпляр этого редкого издания хранится в Муромском музее29. Он вписывал церкви в исторический ландшафт, созданный на основе пейзажных этюдов на месте. Некоторые рубленые церквушки XVIII в. еще можно было встретить в Меленковском районе, например, — в Воютине (утрачена в 1984) и Окшове (сгорела в 2008). Храм 1715 г., сохранявшийся в селе Краснове — во имя Сергия Радонежского, художник мог зафиксировать с натуры. Его Голышев почему-то не включил в свой альбом. Этюд 1965 г. с изображением Сергиевской церкви живописец подарил В. М. Анисимову. Памятник сохранился до настоящего времени, т. к. был перевезен на территорию Троицкого монастыря в Муроме в 1976 г.30 Другая, не названная автором, маленькая рубленая церковь на этюде 1961 г. гармонично вписана в живописный яркий осенний «русский пейзаж» (собственность внука художника, второй вариант — в частном собрании в Чили). Большой популярностью у почитателей пользовалось изображение деревянной Ильинской церкви XVII в., стоявшей до 1936 г. по дороге из Мурома в Карачарово. Первый вариант был исполнен в 1960 г.; вероятно, он мог видеть этот храм в юности, поэтому, помимо старых рисунков и фотографий, должно быть пользовался и своим давним впечатлением. Затем было создано несколько повторений с вариантами и в разных техниках, которые находятся в частных собраниях31.

Одними пейзажами творчество Лёвина не ограничивалось. Он много лет работает над полотном «Ярославна». Стоит ли говорить, что моделью для Ярославны стала молодая красавица-жена. Этой картиной обозначилось еще одно направление в творчестве художника, которое условно можно назвать «литературным». По воспоминаниям знакомых Михаила Константиновича, он был очень знающим и очень читающим человеком — «книжником» в хорошем смысле этого слова. Г. В. Хлебов, утверждает, что «за многие годы дружбы от него… узнал больше, чем от любого преподавателя искусствоведческого факультета Академии художеств». Много позже другие, тогда совсем молодые, сотрудницы впервые услышали от Левина новые имена и термины: «Павел Флоренский», «мнимости в геометрии…». Занося в записные книжки свои мысли, суждения об искусстве, Михаил Константинович порою отмечал в скобках: «Посмотреть в книгах», «найти в книгах поподробнее»32. Работая над «Ярославной» — а это было его первое большое полотно — в поисках фасона одежды пересмотрел множество книг, «срисовывал одежду» в этнографической коллекции И. С. Куликова, изучал муромские иконы. Размышляя над работами предшественников, волей или неволей сравнивал их со своим замыслом: «Вот ведь в «Слове"-то есть плач Ярославны, а образа нет… У Фаворского есть иллюстрации к слову, их много. А я вот выбрал один эпизод и решил написать картину». О работе своего учителя Горюшкина-Сорокопудова «Плач Ярославны», принесшей тому известность еще в 1907 г., Лёвин умалчивает. У Ивана Силыча образа Ярославны в картине тоже не было: хмурое небо, крепостная стена на фоне свинцовой реки, а на стене — маленькая женская фигурка спиной к зрителю. Художник Олег Трантин, окончивший, как и Лёвин и по его же совету, Пензенское училище и видевший картину еще в мастерской, отметил, что «серебристая гамма напоминает живопись Горюшкина»33. В 1957 г. работа была закончена, однако областные «собратья по цеху» приняли ее с прохладцей: шло становление владимирской пейзажной школы, в каноны которой «Ярославна» не вписывалась. Картина хранится у К. А. Лёвина, а этюд к ней в 2016 г. приобретен Муромским музеем.

Холодная оценка коллег не обескуражила Михаила. Литературные реминисценции с периодичностью проявляются в произведениях живописца: «Илья Муромец и калики перехожие» (1957/58); «Алеша и Иван» (1967), «Алеша» (1968), осмысляющие роман Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». Первое из них осталось в семейном собрании; второе в коллекции Е. Л. Кротова (Муром). О. Воронова, хотя и назвала их «большими станковыми иллюстрациями», однако отметила: «Уже сейчас видно, что художник идет не по линии поверхностного воспроизведения событий, но стремится понять психологию героев Достоевского»34. Не столь частое появление подобных произведений в творчестве Лёвина можно объяснить достаточно просто: это не иллюстрации к литературным опусам, цель которых, как правило, ярко, образно, иногда — неожиданно и парадоксально отразить идею и мысль писателя, а иногда и просто, без лукавого мудрствования изобразить на картинке то, что происходит в повествовании. Работы Лёвина — это нечто иное, это самостоятельные произведения, в которых литературная основа ощущается только где-то на уровне их «предыстории». Это долгая рефлексия художника по поводу прочитанного, результат раздумий и переживаний. Литература в Лёвине не побеждает художника: нарратив, повествование, сюжет не подчиняют себе живопись, как это было, например, у художников-передвижников. Именно живописные средства являются тем инструментарием, при помощи которого Михаил Константинович, художник-философ, выражает свое видение мировоззренческих вопросов.

Разительные перемены в жизни и творческой судьбе художнику принесла живописная «Есениана». В его записях отмечено: «Художник ищет родственного по духу поэта», — и приведены примеры: «Нестеров — Мельников-Печерский», «Васнецов — Блок» и др. Для него же самого, с его трепетным отношением к своему лесному краю и стремлением выразить это чувство в живописи, идеальным соответствием был Сергей Есенин родом с соседней Рязанщины, чьей «удивительной поэзией» он зачитывался с юности. Лёвин писал: «Есенин — поэт, близкий мне по духу. Его стихи для меня все время были, как чудные сны о России, о русской природе, которые посещают меня в лучшие мгновения жизни»35. Его жена вспоминала: «Он очень любил этого поэта. Рукописные стихи Есенина он провез по фронтовым дорогам, так как в то время его не издавали: «И березы в белом плачут по лесам / Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?». Не осталось ни единой есенинской строки и о Есенине, которую не прочитал, не «переварил» художник»36. По ее же словам, непосредственно работать над есенинским портретом Михаил начал в 1960 г. Это вроде бы подтверждает и корреспондент В. Жадина 24 июля 1960 г., которая впечатлена «эскизом» портрета Есенина. «Когда я читаю его стихи, то словно птицу держу в руках», — поделился с журналисткой «Муромского рабочего» М. К. Лёвин и рассказал, что приступил к работе над образом поэта. По сути, многие его пейзажи, написанные на основе натурных этюдов, и предшествовали, и создавались параллельно с вариациями на тему Есенина. Наиболее яркая среди них картина «Март» 1964 г. из собрания ВСМЗ — с березками на фоне лазури неба и голубыми тенями на снегу. В свою очередь, она подготовлена работой на пленэре: одноименные этюды 1960-х гг. значатся в собраниях его знакомых и у самого живописца37. Сам живописец писал, что «зародыши реальных снов-картин» на есенинскую тему были у него «и в прежних этюдах и пейзажах». Вариант написать поэта в весеннем лесу «как-то сам собою возник», — говорил Лёвин и сам удивлялся своей первоначальной идее «изобразить Есенина в кругу имажинистов»38 — неорганичной для него ­среде.

Непросто было творить, создавая что-либо масштабное в тех условиях и обстоятельствах, в которых существовал тогда художник. Жили они тесно с женой и двумя маленькими сыновьями в старом доме на Московской улице, что стоял через дорогу от гостиницы «Лада». Дом тот № 48 не сохранился, а номер его присвоен пятиэтажке. Городской ландшафт в этом месте сильно изменился: тогда у небольшого дома художника был разбит живописный палисадник, который М. К. Лёвин часто писал («В палисаднике» 1959). Второе название этой картины, хранящейся в их семье, — «Золотой шар». Антонина Павловна рассказывала: «Как-то раз вышла я в свой цветник в голубом платье и соломенной шляпе, подошла к кустам золотых — ярко-желтых шаров, а Михаил Константинович увидел и закричал: «Стой, не двигайся!» — и начал писать»39. Так это в летние каникулы он мог писать и дома, и ездить на этюды, в остальное же время года работал школьным учителем. Жена живописца с болью, пониманием и особой гордостью вспоминала о его тяжелом труде над портретом Сергея Есенина: «Писал художник картину, приходя с работы из школы. Кто работал учителем, тот знает, проведя шесть уроков, а потом браться за кисть. Но он поставил цель стать членом Союза Художников СССР. Тернистый путь прошел»40. Вторит ей, рассказывая о «длительной и настойчивой» работе Михаила Лёвина, Г. Хлебов: «Работал над картиной художник больше всего по воскресеньям. Работал и радовался в солнечные дни, мрачнел и досадовал на природу в дни пасмурные, дождливые». И вспоминает о том, что весь «есенинский период» Михаил Константинович постоянно читал стихи поэта и рассуждал о его творчестве: «Ведь Есенин живописец в стихах. По его стихам можно пейзажи писать. Ну вот: «Золотою лягушкой луна распласталась на синей воде.» Это же картина. Или вот: «Как ворох меди, прошлогодний лист в овраге». Это же он для моей картины написал, лично для меня». Описывает Геннадий Владимирович и свое удивление и восхищение в момент, когда впервые увидел портрет: «Пришли мы опять к нему с Олегом Трантиным. В тесной комнате стало еще теснее… На мольберте высился полутораметровый портрет Есенина. Поэт, воспевший красоту русской природы, вписан в лирический весенний пейзаж: синева небес искрится в его глазах, шапка пшеничных волос сгармонирована с ветвями берез, пронизанных солнечным светом… Тени деревьев, синеватые, легкие, прозрачные, упали на него и на весенний тающий снег»41. Однако профессиональные собратья по искусству портрет поэта встретили настороженно и оценили не сразу.

Антонина Павловна поведала такую историю: «Когда работа была готова, он повез ее на выставком в г. Иваново (там собирался зональный выставком). Работа большая… в автобус не сажают, поехал на поезде, поезд уходил ночью, и мы на санках везли ее. Уехал. Я с нетерпением ждала его возвращения. Примут, не примут. Приезжает расстроенный: не хватило одного голоса (впоследствии узнал, что проголосовал против один из художников г. Владимира). Но сумели преодолеть и эту неудачу, и вновь работа. Он начинает заново переписывать. Только упорным трудом он достиг признания». В воспоминаниях и супруги, и приятеля, как и в большинстве образцов этого жанра, нет точности во времени, поэтому не очень понятна последовательность этих событий42. Известно, например, что 21 апреля 1960 г. в Москве открылась республиканская выставка «Советская Россия», которая впервые представляла творчество мастеров изобразительного искусства всех областей и краев Российской Федерации. На ней-то критики и отметили необычную группу владимирских пейзажистов (В. Я. Юкина, К. Н. Бритова, В. Г. Кокурина). Если М. К. Лёвин готовился именно к ней, но был «срезан» на региональном отборе в Иванове, то тогда и начало его работы над «Есенианой» должно бы относиться к несколько более раннему времени, чем лето 1960 г. Зато подтверждается, что портрет С. Есенина, созданный муромским художником, получил признание на областной выставке во Владимире 1961 г. как «одна из наиболее удачных работ». Об этом можно прочесть в заметке П. Шерышева «В центр внимания — человека» в газете «Призыв» 15 октября 1961 г. или в статье искусствоведа В. А. Фильберта «Выставка, посвященная 22 съезду» в «Комсомольской искре» 22 октября того же года: «Очень интересна работа Левина М. К. «Сергей Есенин». В ней удалось автору передать единство тончайшего русского поэта с природой средней полосы, соками которой он вспоен».

Сам же Лёвин 1961 г., когда был написан «Сергей Есенин», считал «переломным моментом в своей работе»: «Картина так и задумана, так и выполнена в повышенной теплой цветовой гамме мелкими штрихами и точками, условно можно назвать «в импрессионистической манере», но эта манера не внешний прием, а органическое соединение формы и внутреннего содержания. Форма эта не была случайно найдена… При работе над «Есениным» выкристаллизовалась доктрина о реальных снах-картинах. Сон, мечта становятся реальностью, а реальность и подлинная жизнь кажутся сказочным сном»43. «Березовую» дрему о поэте Есенине и его поэзии на холсте М. Лёвина, пожалуй, можно сравнить разве что с «Портретом Н. И. Забелы на фоне березок» М. Врубеля 1904 г., на котором в декорации из тридцати двух тоненьких берез он словно соткал хрупкий и нежный образ жены, музы, певицы, чей чарующий голос постоянно звучал в нем44. Конечно, экспонировался «Есенин» 1961 г. и на ретроспективной городской выставке 1962 г., посвященной 1100-летию Мурома, в залах Муромского, тогда краеведческого, музея. В каталоге Лёвин обозначен как преподаватель и член выставочного комитета. Кстати, в тот год художник создал чуть уменьшенное повторение этого портрета (собственность К. А. Лёвина). А выставочного «Сергея Есенина» представил на музейном вернисаже в сопровождении еще трех картин — созвучных этому «портрету в пейзаже» — по теме, передаче состояния природы и импрессионистической манере живописи в духе Игоря Грабаря: «Март», «Солнечные зайчики», «Весна». «Грабарь-то какой светлый! Вот живописец! «Февральская лазурь,» вот картина! Какое небо синее, какие тени на снегу!», — восторгался этим мастером Лёвин45. Именно первый вариант портрета Есенина, с подписью художника и датой «1961», хранится в Муромском музее (был передан Владимирским областным управлением культуры 4 марта 1969 г.). Он выставлялся и на персональных выставках живописца 1969/1970 и 1979 гг. в Муромском музее; опубликован в изданиях «Художники Владимирской земли», «История Мурома и Муромского края», «Муромский музей». Таким образом, у этого экспоната весьма интересная легенда с историей создания и вполне надежный провенанс — история владения46.

Резонансным стало авторское повторение 1964 г., точное по композиции и колориту, но более совершенное по технике живописи. Оно-то и попало в Москву на выставку 1964 г. «В едином строю», где были представлены работы художников центральных областей России. В столицу «Портрет Сергея Есенина» отправился с владимирского вернисажа. Когда картина была еще в области, живописец рассказывал корреспонденту газеты «Муромский рабочий»: «Уж очень интересным и необычным человеком был Есенин. Ведь он русский самородок редкой красоты и удивительной яркости». Ныне эта картина принадлежит Мурманскому областному художественному музею (до 1990 г. находилась в Мурманском краеведческом музее)47. По мнению Г. В. Хлебова, в сравнении с первоначальным вариантом 1961 г. «художник добился еще большего совершенства живописи, еще яснее выразил «радостную свежесть и духовную чистоту поэта»»48.

О. П. Воронова в нескольких работах писала о феномене владимирской школы живописи. Искусствовед подчеркивала в ней «особость» муромца Лёвина и некоторую его противоречивость в работах. «С одной стороны, художник считает, что главное передать зрителю непосредственность своего переживания. Боясь утратить свежесть первоначального восприятия, он порой оставляет полотна в незавершенном состоянии, которое не удовлетворяет и его самого («Трепета жизни не хватает, словно по поверхности скольжу», — жалуется он)». Отмечала, что лучшие его работы «радуют насыщенностью и силой сосредоточенного в них света, умением остро чувствовать «горение» и «таяние» цвета». Обратила внимание на его уникальность как «книжника» среди его владимирских собратьев49. Еще в 1964 г. сразу высоко оценила лёвинского Есенина, а через четыре года писала: «Радостной свежестью полон «Портрет Сергея Есенина», написанный им на фоне «стозвонных зеленей» и «скирд солнца». Ясный, высветленный колорит создает ощущение не только ясного, насквозь пронизанного солнцем, но и духовной чистоты стихов поэта»50. И позже из всех лёвинских «литературных» работ она признавала его наиболее удачным, приводя слова самого художника: «Хочу показать, что человек — это часть природы, что он должен быть в гармонии с нею»51. Михаил Константинович сожалел, что среди репродукций его работ в альбоме «Владимирские пейзажисты» Есенина не было: «Ведь на моей картине поэт, воспевший родную природу, живет в природе»52.

Любопытно, что почти идентичная пара портретов Сергея Есенина была распределена Художественным фондом в музеи Мурома и Мурманска, названия которых часто путают. По крайней мере, в наш музей нередко приходили письма, на самом деле адресованные мурманским коллегам. В семье же Лёвиных по этому поводу между собой шутили, что, дескать, отправили одного Есенина «в ссылку на Север». Супруга художника цитирует строки об этой картине из статьи Т. Штакельберга, который рассказывает об экспозиции Мурманского музея: «Рядом глубоко лиричный, пронизанный весенней голубизной портрет Есенина — большая удача владимирского художника М. Лёвина. Светлый образ поэта, его духовный облик художник передал нам художественно и тонко»53. Антонина Павловна подробно описала четыре портрета Есенина, созданные ее мужем, заметив, что он и дальше мечтал писать образ любимого поэта. Так что выше мы не случайно употребили определение «Есениана», применив его к этому длительному проекту. «Он очень серьезно готовился к композициям, очень много читал дополнительной литературы и никогда не ограничивался одним экземпляром… казалось, вроде бы повторяется, но внимательно посмотреть — каждый отличается в цвете, где-то он усилил тени отбрасывающих берез мартовского дня, где-то успокоил тон красок». Она точно засвидетельствовала, что «первый экземпляр находится в нашем городе в краеведческом музее и два — второй и четвертый — дома». Действительно, портрет поэта 1961 г. хранится в собрании Муромского историко-художественного музея, второй вариант 1962 г. принадлежит семье художника54, третий — 1964 г. — находится в Мурманском художественном музее.

В связи с этим кажется странным, что редактор местной газеты Д. П. Пудков, приятель художника, не раз писавший о его творчестве, запутался в «Есениане». В статье «Душа художника» в «Муромском рабочем» от 24 ноября 1984 г. он рассказывает о посещении мастерской живописца. Там он обратил внимание на портрет Есенина и едко заметил: «К сожалению, то была не картина, а лишь копия ее. Оригинал же находится в картинной галерее города Мурманска, что едва ли делает честь Мурому». Если и можно назвать этот второй — «домашний» вариант 1962 г. копией, то ведь именно с оригинала 1961 г., хранящегося в Муромском музее с 1969 г. Получается, что автор статьи об этом первом экземпляре даже не знал, хотя бывал на вернисажах, где он экспонировался. Мурманский же вариант написан уже в 1964 г. Решение вопросов, связанных с оригиналами художественных произведений и их авторскими вариантами и повторениями, всегда не так прост.

Что касается четвертой — «зимней» версии портрета Есенина, находящейся у внука художника, то она-то заметно отличается от трех «весенних». Жена Лёвина обрисовала этот вариант так: «В последнем портрете художник написал поэта зимой, он вышел на прогулку в тот же лес, но лес одет инеем, как в сказке, и на голове поэта шапка. Солнечный день, лес весь переливается разными цветами, и он на мгновение остановился, погружаясь в красоту родного милого края, столь близкого для русского поэта, только что вернувшегося из-за границы»55. По поводу изображенного здесь есенинского головного убора вспоминается байка, которую любил рассказывать Михаил Константинович. Будто бы советское правительство раздавало поэтам и писателям специальные ордера на получение меховых шапок: «Первым ордер получил Безыменский… А Есенину не досталось… за беспартийность поэзии». И живописец мог тут же вспомнить из Есенина: «Мой бедный клен!.. / Без ордера тебе апрель / Зеленую отпустит шапку» («Весна», 1924) / «Припадок кончен, грусть в опале». Вообще есенинские строки пересыпали его речь, словно народные пословицы и поговорки56.

«Не отпускал» мастера Михаила Лёвина его «духовный побратим» — поэт Сергей Есенин, что отозвалось во многих лирических пейзажах художника, созвучных есенинским стихам. Помог он ему и в делах вполне земных, житейских. Во-первых, именно за портрет Есенина М. К. Лёвина принимают в Союз художников СССР, тем самым признав его талант и значимость в профессии. Сам художник называл год вступления 1962, та же дата в статье о нем во «Владимирской энциклопедии» и некоторых других публикациях57. Издания же, посвященные Владимирскому отделению Союза художников, приводят 1965 г., что повторяется во многих печатных и электронных текстах58. Как удалось установить, верной датой вступления М. К. Лёвина в Союз художников является 1963 г., указанный самим же живописцем в «Материалах для автобиографии», где есть уточнение рукой Золотарева «с осени»59. Именно 1963 г. указан в членском билете Союза Художников СССР М. К. Лёвина (найден в архиве К. А. Лёвина 21 мая 2018 г.). Расхождение между 1962 и 1963 гг. объясняется просто: документ выдавался спустя время после окончательного голосования. Поэтому 1965 г. как время принятия М. К. Лёвина в СХ следует признать явно ошибочным.

Среди документов и бумаг деда в семье Лёвиных хранится и машинописная рекомендация для вступления в профессиональный союз от В. Я. Юкина (1920−2000)60. Владимир Яковлевич, народный художник РФ (1995), ныне известен как один из крупнейших мастеров новаторского пейзажа второй половины ХХ в. Тогда, в шестидесятые, они с Михаилом Лёвиным — почти ровесники, фронтовики, приятели и собеседники. Только младшему из них посчастливилось больше — Юкин уже замечен критикой на республиканской выставке 1950 г.; в союзе художников СССР с 1952 г., после вернисажа 1960 г. признан номером один среди членов новой художественной группы «Владимирские пейзажисты»61. Старший же Лёвин только через десять с лишним лет официально вступает в профессию. Зато сходу признается критикой одним из интересных мастеров владимирского пейзажа. Сам же он ценил успехи соседей и учился у них писать открытым цветом. Вот и его большая декоративная картина в сиренево-красных тонах — «Памятники архитектуры в Муроме» (Воскресенская и Введенская церкви XVII в.) 1968 г. из собрания нашего музея вписывается в этот метод. Михаил Константинович восторженно рассказывал о достижениях Юкина, картину которого «Сено везут» в Москве «на выставкоме с аплодисментами встречали». И прибавлял: «Вот это успех. Это же в Москве, а не дома, во Владимире. Но ведь он же не повторяет себя, а идет дальше… У художника должно быть чувство нового. У Юкина оно есть». Больше всего Лёвина удивлял своим творчеством тогда еще совсем молодой Валерий Кокурин (р. 1930). «Ведь это же такой самородок! Все равно, что Есенин в поэзии!»62. Бывало, Михаил Константинович категорически не принимал приемов «владимирской школы». В записках он заметил: «Донкихотство в живописи у владимирцев. Своеобразное сумасшествие в цвете. Как мельницы были приняты за великана или стадо баранов за вражеское войско. Вода как чернила, облака — лоскутки плюша и т. д. Ничем не оправданное донкихотство»63. Или рассуждал в беседе с приятелем-искусствоведом: «Вот все говорят, что владимирские пейзажисты в поисках своего стиля развивают творчество мастеров шкатулки. Но если присмотреться внимательнее, то можно найти и в станковой живописи стремление к усилению цвета и света — у Грабаря, Юона, да у Туржанского. Ведь это же когда было? В начале нашего века… А открытым цветом еще в далекой древности иконы писали. Так что у владимирских пейзажистов были предшественники. Уж не с Рублева ли начинается владимирский-то стиль? Не зря говорят, что новое — это сильно забытое старое»64. Здесь Михаил Константинович абсолютно прав, и версия о лаковой миниатюре как предтече живописи владимирских пейзажистов кажется малоубедительной. А в оттепель они так ярко прозвучали потому, что несколько десятилетий до того господствовала скучная серая «правильная реалистическая» советская живопись. Мало что из дореволюционного искусства тогда было в чести, а уж иконы тем более не признавались.

Лёвин, как потом и другие муромские художники, постоянно пытается отмежеваться от владимирской «группировки» и быть в искусстве самим собой, что отнюдь не мешало ему высоко ценить живопись В. Я. Юкина и дорожить дружбой с ним. Владимир Яковлевич часто приезжал в Муром, навещая свою мать, постоянно захаживал к Михаилу Константиновичу65. Тот, в свою очередь, бывал у него во Владимире. Евгения Михайловна Юкина, первая супруга Владимира Яковлевича, об одном посещении записала в дневнике: «Вчера был Лёвин из Мурома. Мне он кажется очень интересным человеком. У него на все вещи свой, особенный взгляд многодума, философа, мудреца. Хорошо знает и тонко понимает литературу, и при моем бессистемном, опирающемся только на личный выбор чтении, обнаруживается поразительное единодушие в оценке большинства писателей. У нас был интересный разговор о Достоевском, о религии, о Христе, о тех странностях в отношении еврейского народа во всем мире, несмотря на то, что спаситель рожден еврейской женщиной. Лёвин Михаил Константинович родился в староверской семье, вопрос религии для него очень серьезен. Говорит, что даже Энгельс утверждает, что материя не исчезает бесследно, в том числе и мыслящая. Он признался, что его очень занимает вопрос: а что же после смерти? Ноль или не ноль? И, пожалуй, он склонен думать, что не ноль»66.

Возвращаясь к изменениям в жизни Лёвина после успеха «Есенина», следует отметить, что, во-вторых — теперь он мастер и «свободный художник». Михаил Константинович уже не привязан к расписанию уроков в обычной школе, а с удовольствием занимается только с одаренными детьми в художественной студии при Доме пионеров (1963−1972)67. Среди них и два его сына Сергей и Алексей; во взрослой жизни они тоже выбрали живопись. Из воспитанников Лёвина его жене особенно запомнились три мальчика — все Саши — Мухачев, Жолудь и Павлухин, и две девочки — Оля Фомина и Лариса Головина68. Саша 1-й по совету Михаила Константиновича отправился учиться в Пензенское училище. Продолжая миссию учителя, с 1974 г. руководил изостудией в Муроме, в которой сам занимался у Михаила Константиновича. Был участником многих городских, областных и всероссийских выставок. Его работы, исполненные в традициях русской пейзажной школы, неброские на первый взгляд, привлекают тонкостью передачи скромных мотивов. Чуть более двух десятков картин живописца приобретены Муромским музеем69.

По инициативе М. К. Лёвина в 1968 г. совместно с музеем в городе был проведен конкурс среди учеников обычных школ, и произведения победителей показаны в зимние каникулы 1969 г. Ведущими экспонентами вернисажа юных, конечно, были и студийцы М. К. Лёвина. Один из них — его старший сын Сергей, с которым мы познакомились, вращаясь в кругу музейной молодежи. Помнится, тогда он увлекался Ницше и говорил о Сверхчеловеке. В советское время этого немецкого мыслителя не издавали, но можно было добыть его дореволюционные или самиздатовские переводы. Так что в увлечении литературой и философией Сергей в отца. После школы и армейской службы он закончил художественно-графическое отделение Владимирского педагогического института. Живописец и график, его работы выставлялись с 1972 г. в России, США и Австралии (с 1993 г. живет и работает в Израиле). Как он сам позиционирует: «Направление моих работ может быть связано с так называемым темным искусством (Dark Art), хотя я не ограничиваю себя по поводу тем для своих творений. Поэтому среди моих работ могут встречаться как абстрактные рисунки, так и реалистичные. До недавних пор я работал в области компьютерной графики и дизайна, сегодня я работаю в масляной технике. В дополнение к живописи преподаю в моей частной студии»70.

Что касается Саши 2-го, то одна из авторов этой статьи до сих пор сохранила яркое впечатление от этюда с солнечными одуванчиками, увиденного на выставке юных художников. Очевидно, что в лёвинской студии он усвоил не только приемы ремесла и впитал любовь к натурным сюжетам, но особенно развил интеллектуальную составляющую из уроков своего наставника. Ныне Александр Жолудь (р. 1951) — выпускник Харьковского художественно-промышленный института, член Союза художников с 1987 г., один из «самых неожиданных» харьковских живописцев и графиков, экспонент многих выставок всеукраинских и зарубежных — «художник острого интеллектуализма» и «тонкого чутья пластики», создает образы, «характеризующиеся своеобычной стилистикой видения». Отмечен вниманием серьезной современной арт-критики, его работы находятся в Музее современного искусства в Киеве, известных частных коллекциях и в престижных собраниях США и Германии71.

Про Сашу 3-го известно только из каталога той же выставки юных художников и воспоминаний Антонины Павловны. Александр Павлухин закончил МАРХИ, стал дипломированным архитектором, жил и работал в Москве. Обе ученицы М. К. Лёвина — Лариса и Ольга — учились в Иванове. Лариса Головина стала художницей по тканям и перебралась в Петербург72. Ольга Фомина (Лушикова) поступила в Пензенское художественное училище, а потом закончила одно из старейших в России учебных заведений — Ивановский художественно-текстильный техникум. Работала и модельером, и художником-оформителем, занималась с детьми в изостудии, была экспонентом персональных, городских и областных выставок. Является членом некоммерческого партнерства «Муромские художники» с 2015 г., член Союза художников РФ с 2018 г. Самая преданная ученица Михаила Константиновича. Она не только занималось в его изостудии, но и потом много общалась со своим мудрым наставником и до сих пор с пиететом относится к его памяти. Она унаследовала трепетное отношение учителя к каждой былинке, к каждому цветочку, что отражается в ее пейзажах и цветочных композициях73.

В-третьих, после признания «Есенина» из старого тесного жилья в 1961 г. они наконец-то переезжают в квартиру из трех комнат, в одной из которых художник устраивает мастерскую. По теперешним меркам эта «хрущевка» на Октябрьской улице, числившейся тогда на окраине, вряд ли показалась бы кому-то роскошной. Квартиру именно в этом доме пообещал Лёвину Н. А. Демин — секретарь Муромского горкома партии «по идеологии», отвечавший и за городских художников, но… забыл. Михаил Константинович поехал в обком, после чего сразу же получил ключи от квартиры. Как он считал, новое жилье «фактически дали за «Есенина»». Очевидно, по заказу Муромского музея из окна этой квартиры М. К. Лёвиным написана работа «на современную тему», изображающая двухэтажные дома, окрашенные в розовый цвет, красиво выделяющиеся на фоне снега и контрастирующие с темными сарайчиками, утопающими в сугробах («Окраина города Мурома» 1964/65 г.)74. Новое жилище художник обставляет антикварной мебелью, тогда не ценившейся, от которой многие новоселы старались избавиться, а ему именно старина грела душу. Постепенно стены завешиваются картинами, написанными в «домашней мастерской». Одной из них стала «Перед зеркалом» — «Портрет Антонины» 1965 г., и сейчас хранящаяся у ее внука. «Жена моя ассоциируется у меня с прекрасным розовым Иван-чаем на залитой солнцем поляне», — как-то раз записал художник. Говаривал он это и ей самой, и она с удовольствием процитировала по-своему комплимент мужа в самом конце жизни: «По красоте и пышности моя жена напоминает мне Иван-чай». Полянка — та самая, с этими розовеющими цветами — в ореоле яркой зелени жаркого летнего дня, запечатлена им гораздо позже в пейзаже, что был размещен над диваном «в гостиной». И написан он М. К. Лёвиным всего лишь за год до его ухода («Цветет Иван-чай». 1984 г. Собственность К. А. Лёвина)75.

Четвертая перемена в жизни художника Михаила Константиновича Лёвина благодаря «Есенину», та, что интерес к нему появился не только у друзей и учеников, но и у владимирских коллег, у муромской интеллигенции. Его домашняя мастерская стала местом встреч для людей творческих. Преподаватели местного пединститута удивлялись: «Какой интеллектуальный, начитанный художник в районном городе!». Проректор В. И. Тагунова предложила ему выступать перед студентами с лекциями об искусстве. «Поэтические пейзажи» Лёвина «вошли в моду» и украшали муромские квартиры76. А. Золотарев, в ту пору тоже преподаватель института, еще до волны лёвинской популярности знал творчество друга-живописца. Конечно, у него были работы Лёвина; в бытность его директором музея (1966−1971) готовилась первая персональная выставка к 50-летию художника, прошедшая в музейных залах с некоторым запозданием на рубеже 1969−1970 гг. Взаимоотношения этих двух неординарных личностей не назовешь безоблачными. Жена Лёвина рассказывала, что Михаил Константинович писал портрет Александра Анатольевича, который пришелся тому не по вкусу. Художник искромсал портрет друга на мелкие куски и сжег. Антонина Павловна заметила, что зря он это сделал, «потому что портрет был хорош и правдив — как есть, ведь Золотарев был высок по духовным качествам, но совсем некрасив». Лёвин часто сжигал свои работы. Ей их было жалко, а он говорил: «Искусство надо сжигать». Кстати, О. Фоминой Михаил Константинович как раз не рекомендовал сразу уничтожать работы, а давать им отлежаться. А еще супруга живописца вспоминала, как весело и интересно справляли у Золотарева старый Новый год (1967/1968). О незабываемых новогодних праздниках — по новому и по старому стилю, проходивших в старинном доме Золотаревых — с гаданиями, игрой на клавикордах, с переодеваниями, вспоминает и А. А. Сиротинская, тогда молоденькая сотрудница музея. Со слов Антонины Павловны, одно время и вовсе раздружились Золотарев с Лёвиным: «Мой-то правду любил сказать, порой — что-нибудь и про музей. Но потом Золотарев все же приходил мириться с лимоном и четвертинкой»77.

Среди заметных произведений Лёвина тех лет и одним из наиболее значимых портретов, созданных им, считаем «Портрет матери» (1965−67), приобретенный музеем в 2012 г. Как и другие картины этого жанра, он имел не один вариант. В архиве музея есть упоминания, что на юбилейной выставке к 50-летию Лёвина экспонируется «эскиз» портрета, но в спис­ке работ значится и сам портрет 1967 г. Это же наименование фигурировало в каталоге областной выставки во Владимире 1967 г.78 Поэтому полотно из собрания музея с подписью автора, но без явной даты, возможно относить к 1965−1967 гг., подчеркивая процесс работы над этой картиной. Мать М. К. Лёвина, по выражению ее невестки Антонины, «была очень умной женщиной от природы, которая сыграла большую роль, чтобы он стал художником»79. В работе нашли отражение раздумья автора о конечности бытия и пробуждении новой жизни. Образ стареющей матери опоэтизирован и символичен. Картина будто видение: приглушенный колорит рассветного часа, дымок потухшей свечи, березовый лес за окном и нежные сине-сиреневые цветы «сон-травы».

Художник трепетно перенес их со своего великолепного по живописи натюрморта «Сон-трава» 1964 г., написанного мягко, полутонами (Панфиловская галерея). Известен по публикации в альбоме «Владимирские пейзажисты»80. Эти «подснежники» здешних лесов в творчестве Михаила Лёвина магически таинственны. Они являются амбивалентным знаком обновления и перехода к жизни вечной. Растут в сосновых лесах на песчаной сухой почве, опушках и просеках, что отражено на многих натурных пейзажах живописца 1977−1983 гг., хранящихся и в семье художника («Сон-трава у подножия сосен» и др.), и в музее («Сон-трава на фоне леса», «Сон-трава на опушке леса», «Сон-трава на низине»)81. Как и в «Есенине», в картине, посвященной матери, живописец показывает органичное единение человека и природы. По форме и технике письма произведение свежо и свободно, что характерно для времени «оттепели». На областной выставке 1967 г. во Владимире об этой работе в «Книге отзывов» писали, что «портрет матери доходит до самых глубин души». Как «одно из самых задушевных произведений» позиционируется он в тексте Хлебова. Он обратил внимание и на то, как своеобразно раскрыт в этом портрете характер человека через природу, и посчитал эту лирическую картину «неожиданно новой поэтизацией простой крестьянки» в творчестве М. К. Лёвина82.

На том же вернисаже муромский мастер представлял портрет Александра Блока. Картина получила одобрительные отзывы в прессе. Сам же художник считал этот образ неудачным. «Какой-то он получился у меня тогда плакатный. Но ведь Блок не Маяковский», — самокритично делился он с приятелем83. И продолжал над ним работать. На персональной выставке 1969/70 г. Лёвин не счел нужным его показывать. Однако в том же году предъявил автора «Двенадцати» публике в Муроме на городской выставке, посвященной 100-летию В. И. Ленина. И тот же знаток его творчества в предисловии к каталогу отметил: «Художник создал обобщенный образ поэта революционного времени, а не иллюстрацию к какому-либо моменту из его жизни. Красные блики на лице поэта производят впечатление тревоги, горения мысли»84. Почти десятилетие спустя на персональной выставке 1978 г. портрет Блока экспонируется с другой датировкой — 1975 г. Позже с той же датой он фигурирует и в каталоге посмертной выставки живописца85. Под тем же годом числится «Портрет Александра Блока», переданный в 1994 г. после децентрализации фондов ВСМЗ в собрание нашего музея. Однако в авторской подписи просматриваются едва различимые цифры «67». Полагаем, что этот вариант, очевидно переработанный, следует датировать широко 1967−75 гг. Похоже, что именно его описывает Г. В. Хлебов, не указывая, когда именно увидел его впервые: «Придя в мастерскую художника вместе с Евгением Архиреевым, молодым талантливым живописцем, мы увидели на мольберте портрет Александра Блока — вертикальный, метровой высоты, исполненный в холодных синих тонах. Поэт на фоне символической метели возвышался как памятник. Лицо Блока строгое, монументальное, объемное, можно сказать скульптурное, окутано снежной метелью»86.

А вот работа Лёвина «Лесное пастбище» 1968 г. (Панфи­ловская галерея) вдруг прозвучала мажорным аккордом березовых стволов, сочностью свежей зелени и тучностью бело-рыжих коров. Композиция выстроена гармонично: ритм темных отметин на теле белых дерев вторит окрасу пестрого стада. Все это утопает в листве и траве, напоенной солнцем. Впервые картина экспонировалась на областной выставке 1968 г. и потом — «на выставке по городам России», позже — на трех персональных87. Пейзанский мотив, выполненный на основе подлинных впечатлений, выглядит свежо и живо. Наш художник, конечно, не первый в жанре сельской пастушеской идиллии. Пожалуй, М. К. Лёвину близок И. С. Куликов, работы которого с подобной тематикой есть в собрании Русского музея и нашего («Пастух», «Пастушок», 1909 г.)88. И, хотя, у него внимание обращено к фигурам пастырей, но на первом портрете и коровки фигурируют в отдалении — цветными пятнышками на лугу. Еще более в живописном плане в лёвинском пастбище отозвался этюд Ивана Семеновича из муромского собрания — «Козы» 1913 г., где белые животные изображены на солнечной ярко-зеленой лужайке89. Однако «Лесное пастбище» Лёвина — работа современного живописца. Никому не подражая, он предлагает свое видение, обогащенное изучением предшественников. Муромский мастер с этой работой успешно вписывается и в широкий художественный контекст шестидесятых, и близок владимирской школе пейзажа. Можно вспомнить яркого «Пастуха» Валерия Кокурина 1966 г. с рассыпавшимся по пастбищу разноцветным стадом или нежный «Май» Владимира Юкина 1968 г. с белой и темной лошадьми, что щиплют свежую траву, и за ними лес в дымке молодой ­зелени90.

На пороге семидесятых заканчивался яркий и успешный период творческой биографии Михаила Лёвина. В связи со своим пятидесятилетием вместе с музейщиками он серьезно готовится к персональным выставкам во Владимире и Муроме. В музее хранится папка материалов с документами, списками работ, афишами, каталогами, посвященными этому вернисажу. В областном центре — выставка в конце его юбилейного года. В Муроме открытие планировалось на 25 февраля 1969 г., но прошло позднее — на рубеже 1970 г. Вся кропотливая, но невидимая подготовка91 была неведома посетителям и прессе, резко критиковавшей краеведческий музей за плохое проведение. Корреспондент Н. Богатенкова в статье «Моя родная старина. Заметки с выставки» в «Муромском рабочем» от 30 декабря 1969 г. возмущалась, что вернисаж работает уже две недели, но нет ни аннотаций, ни каталога (он вышел позже — в 1970 г.) и даже официального открытия не было. «Что же это такое? Что случилось с руководством музея?», — вопрошала газетчица. И констатировала, что «предоставили для выставки одни только стены… впечатление такое, что выставка организовывалась наспех, к ней в музее не подготовились». На самом-то деле готовились, но что-то пошло не так. Предположим, мог случиться очередной разлад меж друзьями — живописцем Лёвиным и директором музея Золотаревым. Как бы то ни было, выставку посетило около шести тысяч горожан, было проведено официальное закрытие, на котором прозвучали отзывы коллег и речи от начальства с вручением грамоты художнику92.

Одна из авторов статьи, хоть и была уже тогда «музейным волонтером», но близко с Михаилом Константиновичем еще не познакомилась. В нашей юности художники казались необыкновенными и таинственными личностями сродни персонажам Михаила Булгакова. Роман «Мастер и Маргарита», впервые вышедший в журнале «Москва» в 1966—1967 гг., мы с подругой на пару прочитали в читальном зале городской библиотеки перед тем, как стали ходить в музейный кружок. Перипетии Булгакова как-то переплетались в нашем сознании и с этой таинственной музейной жизнью 1968−70 гг. За давностью лет, будто в тумане представляется почти инфернальное явление на улицах тихого Мурома трех весьма необычных фигур. Немолодой высокий прямой господин с тростью, фланкируемый молодым человеком с испанской бородкой и юношей с длинными волосами в одеянии старинного покроя. На самом деле то было шествие компании живописцев. Старший — Михаил Константинович Лёвин; средний — Евгений Архиреев, младший — Николай Абрамов, студент Академии художеств на каникулах, щеголявший в пальто, что по преданию носил сам Константин Коровин93. В те времена трио отправлялось на пленэр в городе или выезжало в окрестности Мурома. И этюды у них одного и того же натурного уголка, того же мотива, а часто и с одним и тем же названием («Цветет калужница», «Сон-трава» и пр.). Бывали и совместные трудовые будни по созданию интерьеров и внешнего декора городских объектов.

Большую часть этих заказов, поступавших от владимирского худфонда, М. К. Лёвин осуществлял вдвоем с Е. П. Архиреевым: роспись в центральной аптеке на ул. Льва Толстого, интерьер магазина «Океан» на Московской, мозаика на кинотеатре в микрорайоне Южный и др. Выполненные с большим вкусом и мастерством, они радовали муромцев и удивляли гостей города. Одним из самых ярких проектов в оформлении было их мозаичное панно «Былина» (1974) с изображением Ильи Муромца на здании кинотеатра — на пути к селу Карачарову; в 2017 г. в нем открыт медицинский центр гемодиализа94. В тот период М. К. Лёвин и Е. П. Архиреев тесно общались. Евгений прислушивался к старшему коллеге, и они сходились во взглядах на творчество и труд живописца. Один из муромских художников — Степан Гордеев, по первому образованию химик, навязчиво добивался от них раскрытия «секрета» живописи. На что ему, как рассказывал о. Николай Абрамов, и Лёвин, и Архиреев отвечали: «Пиши да работай, вот и весь секрет». Владимирский график Н. М. Баранов в книге «Заметки о художниках» упоминает об этом муромском дуэте: «Очень запомнился мне колоритный образ… живописца Михаила Константиновича Лёвина. Так и слышу его окающий говор. Русофил был отчаянный. Долгое время рядом с ним был другой совсем неплохой художник Евгений Петрович Архиреев»95. Жаль, что их пути потом резко разошлись, и они уже почти не общались.

Семидесятые эпохи застоя в жизни М. К. Лёвина были относительно благополучными. Несколько лет кормили заказы от худфонда. Пейзажи живописца — «Первый снег», «Листопад», «Первая зелень», «Березовая роща», «Цветет калужница», «Последние лучи», «Березовые самоцветы» и др. — покупались на выставках-продажах в Японии, ФРГ, Италии, Швейцарии, Англии, Испании96. По мнению супруги, как и некоторых его почитателей, «окончательное признание пришло к художнику», когда его работы стали экспонироваться за рубежом. Не без гордости за своего Михаила Константиновича она рассказывала забавный эпизод: «Неоднократно его работы закупали в Японию на продажу. Хочется еще раз подтвердить, что талант художника Лёвина был не ниже владимирских художников. Был отбор работ в Японию. Михаил Константинович и художник Серов В. В. также повезли свои работы. Когда представитель Японии с помощью переводчика отклонял работы владимирских пейзажистов, многие не решились выставлять, чтоб не быть посрамленными. И только работы Лёвина и Серова были приняты все, которые они привезли, радости их не было предела, а японец в конце на чистейшем русском языке произнес: «Мы закупаем те картины, которые у нас покупают в Японии, просим не­ ­обижаться»»97.

По-настоящему «свободным художником» почувствовал себя Лёвин потому, что получил в Муроме замечательную по тем временам мастерскую в самом центре города в старинном доме «у башни» на ул. Ленина. Еще оттого, что с приближением пенсионного возраста совсем отказался от оформительских заказов. Соседнюю с ним мастерскую в 1976 г. после вступления в Союз художников занял О. Г. Измайлов (1940−2016)98. По рассказам Орджоникидзе Георгиевича, с Михаилом Константиновичем общаться было очень интересно. Он содержательно говорил о литературе и кино, слыл местным философом. Над картинами Лёвин работал, не торопясь, что более молодому и энергичному Орджоникидзе было удивительно. Вдвоем они ездили на этюды. Особенно часто бывали в деревне Глебовке; с местным лесником Михаил Константинович давно был дружен. Деревушку эту Лёвин писал не раз, что отражено в его осенних пейзажах 1965−1984 гг., видно нравилась она ему в эту любимую Пушкиным пору. «В багрец и золото одета» она муромским живописцем на ярком декоративном эскизе «Осень в Глебовке» 1967 г.(?), опубликованном в книге «Владимирские пейзажисты». В одноименной картине 1984 г. из собрания его внука запечатлена почти с того же ракурса и написана с тонкой нюансировкой цвета от красновато-бурого до разных тонов зеленого99.

В глобальном творческом плане семидесятые начались и проходили у художника М. К. Лёвина под знаком Достоевского. Местный любитель искусства П. Сытник выразил эту его страсть в поэтических строках: ««Блок». «Есенин». Это Лёвин… / Вехи жизни живописца… / Философия — не овен: / Достоевского граница»100. Вообще-то интерес Михаила Константиновича к Федору Михайловичу был непреходящим. Новая волна увлечения творчеством и личностью писателя пришла к нему со 150-летним юбилеем Ф. М. Достоевского в 1971 г.: знакомился со всеми материалами о нем — передачами на радио и телевидении, изучал появлявшиеся публикации и заново перечитывал его произведения. Сетовал только, что нигде не мог найти роман «Бесы»: «Уж сколько лет его не печатают. А все потому, что Ленину не нравился. «Архискверный Достоевский», — так он гениального писателя обругал». Когда Лёвин узнал, что есть возможность приобрести эту книгу, обменяв на что-нибудь по-советски популярное, обрадовался: «Да я за «Бесов» отдам и «сталь», и «гвардию»»!101

По свидетельству Г. Хлебова, уже осенью 1972 г. существовало три варианта портрета Достоевского. «Ведущей мыслью» первого из них были слова самого писателя, что «звон кандалов» для него «не просто символ». Художник показал в этом образе «душевно надломленного» человека (супруга первый вариант не упоминала и говорила только о двух версиях). В другом образе мастер пытался символически запечатлеть «очаровательное состояние природы» в свете лучей заходящего солнца, любимое Достоевским и его героями: ведь солнечный свет по Достоевскому — это символ счастья, «земной рай». В закатных отсветах и представлен Федор Михайлович «на оранжево-красном мерцающем фоне». В семье живописца, где хранится этот вариант, его называли «желтым — иконного характера». Последнюю версию портрета в сине-голубых тонах Хлебов и увидел на мольберте, зайдя в мастерскую в конце сентября 1972 г., отметил «проникновенный взгляд глубоких, живых серых глаз» и «едва заметную улыбку». Необычный фон из многоцветных «мерцающих звездочек», бликов и точек интерпретировал как отражение «многоголосого мира» героев Достоевского, очевидно, имея в виду полифонию его романов. Этот вариант живописец готовил к выставкам, которые должны были пройти в 1972 г. в честь 50-летия образования СССР102. Третья версия «Портрета Достоевского» была приобретена нашим музеем в 1995 г. На полотне авторская подпись и дата не прочитываются, однако на бумажной этикетке на раме картины и в инвентаре музея значится именно 1972 г. Однако М. К. Лёвин предъявил портрет публике позднее — на городском вернисаже, посвященном 30-й годовщине Победы в 1975 г. На персональных выставках в связи со своим шестидесятилетием Михаил Константинович представляет «Достоевского» во Владимире и Муроме как произведение 1978 г. (с той же атрибуцией портрет выставлялся и через десять лет)103. Пока не выяснено, что побудило к этому изменению. Не исключено, что художник дописывал и поправлял портрет, совершенствуя живопись именно к своему юбилейному вернисажу.

К тому времени одна из авторов этой статьи уже более года была лично знакома с Михаилом Константиновичем. Познакомились на открытии шикарного для тех лет выставочного зала в Смоленской церкви осенью 1977 г. Будучи новенькой сотрудницей в музее, удостоилась фирменного лёвинского комплимента: «На музейном небосклоне взошла новая звезда». В только что открытом помещении в Муроме с удовольствием выставлялись ведущие живописцы страны, например, весной 1978 г. — П. П. Оссовский (1925−2015), тогда народный художник РСФСР (потом и СССР). Вспоминается и презентация выставки М. Лёвина в этом светлом и высоком зале со сводами в январе 1979 г. Картины юбиляра были достойно и красиво развешены на белоснежных стенах, из высоких окон струился рассеянный свет, горели люстры в виде паникадил, пожертвованные дирекцией Владимиро-Суздальского музея. Той зимой в декабре 1978 г. был зафиксирован абсолютный минимум температуры (44,9° С). Да и в январе 1979 г. в день открытия выставки трещал мороз. Помнится, что Михаил Константинович на свой вернисаж пожаловал в высоких теплых валенках при парадном костюме. Времена-то были попроще. Да и художники — люди особенные.

На протяжении нескольких лет конца семидесятых — начала восьмидесятых мы, трое музейных подруг, часто после работы заглядывали по приглашению М. К. Лёвина к нему в мастерскую «У башни». Если то было весной, на углу Ленина и Московской покупали букетик подснежников — сон-травы, знаковой для художника. Эти очаровательные сине-фиолетовые цветы, опушенные шелковистыми волосками, в ту пору только-только включили в Красную книгу, о чем мало кто знал. Ныне их можно увидеть только в лесу, а на том месте, где сидели бабушки-цветочницы, по выходным бывает стихийный вернисаж картин местных самодеятельных художников. А зимой, постучав в форточку с улицы и пройдя в арку, со двора попадали в мастерскую и сначала грели руки у круглой печки-голландки. Кстати, однажды Михаил Константинович чуть не угорел от нее, благо сосед Орджоникидзе (Оржак) подоспел вовремя. Вот такие были «удобства» в мастерских художников. Лёвин угощал нас не только чаем с баранками, но и домашней настойкой, разливая по крошечным старинным рюмочкам-лафитникам. Он совсем не был любителем выпить и к моменту нашего знакомства давно бросил курить — избавился от фронтовой привычки. Многие связывали такой нетипичный для богемы образ жизни Михаила Константиновича с его приверженностью к старообрядчеству. Приятель художника Г. Хлебов подчеркивал, что Лёвин гордился своей принадлежностью к роду старообрядцев и в храмы ходил в Успенский во Владимире и в Благовещенский в Муроме — посмотреть на старинные иконы, написанные до Никона. И утверждал, что эти настоящие церкви и есть истинно старообрядческие. «Ведь мы, старообрядцы, — говаривал он, — Россию-то любим древнюю, дониконианскую, допетровскую, не испорченную реформами». Такие же речи и мы от него слышали и никогда не сомневались в его происхождении из староверов, которых действительно много в Меленковском уезде. Но супруга утверждала, что старообрядцем он не был, а только интересовался ими. Михаил Константинович любил повторять поговорку своего приятеля-старовера: «Тело немощно, а дух бодр!»104. В социалистическую эпоху непросто было по-настоящему придерживаться хоть старой, хоть новой веры.

Впрочем, советская действительность будто не существовала, когда мы сидели в старинном интерьере мастерской в окружении картин, беседуя за чаем с художником-мыслителем. Помнится, он всегда сидел за столом так, что над ним находилась репродукция «Автопортрета» Леонардо да Винчи. Полагают, что гению Возрождения на нем за шестьдесят. Наш живописец в ту пору — его ровесник, на чем акцентировал внимание. Тогда он еще с улыбкой говорил, что его маленький внук уже знает, кто изображен на рисунке и смешно по-своему выговаривает имя великого художника. Лёвин рассуждал о творческой зрелости, по смыслу близко к тому, что можно прочитать в его записках: «Мастерство и понимание решения приходит с возрастом. В 25 лет не найдешь решения листвы на березе, как бы ни чувствовал ее. Найдешь в 40−50 и 60 лет. Если человек находит решения раньше, то ко времени уже перегорит»105.

Леонардо же он восторгался и заявлял, что тот «ошеломил» всех других мастеров Возрождения. И в лёвинских записях звучит: «О великий, великий Леонардо!». В беседе наш художник переходил к особому построению пространства в его «Тайной вечере» и к мысли П. А. Флоренского о нарочитом в ней «перспективо-нарушении», имеющем особую эстетическую ценность106. Вслед за религиозным мыслителем Михаил Константинович убеждал нас в особой миссии художника.

Видимо, в те же годы он записал для себя слова о. Павла: «Ведь художник есть чистое простое (απλουρ οψϋαλμόο Евангелия) око, взирающее на мир, чистое око человечества, которым оно созерцает реальность. И, узрев чистые линии реальности, художник показывает их нам, и только тогда мы начинаем видеть их. Ведь наше зрение чем-нибудь зависит от того, обращено ли на это нечто наше внимание или нет. Пока не было обращено, мы не видим, а когда нам указали, то стали видеть»107. Далее разговор мог зайти о Булгакове и «нехорошей квартире» из «Мастера и Маргариты», в которой пространство то сужалось, то расширялось для «бала Сатаны». Тогда Михаил Константинович начинал разъяснять эту мистику, обращаясь к другой работе о. Павла «Мнимости в геометрии», о которой мы только от него и узнали. Ведь книга, вышедшая в 1922 г. и оформленная В. Фаворским, была библиографической редкостью, а вновь была издана только в 1991 г.108 Михаил Лёвин, не переставая размышлять о Достоевском, уже задумывался о портрете Михаила Булгакова, все больше погружаясь в его фантастический мир. Наши беседы велись не только на такие серьезные темы. Например, Михаил Константинович вдруг мог поделиться своим впечатлением от голливудского фильма «Клеопатра» (1963), который в Союзе вышел в прокат лишь в 1978 г., и все мы только что его посмотрели. Видимо, Элизабет Тейлор не была во вкусе муромского художника, и о ее внешности он отзывался весьма нелестно, но, как всегда, афористично.

Другое дело — наша красавица Натали Гончарова, портрет ее — с Пушкиным — он уже начинал писать. Вспоминается картон большого размера, стоящий на полу мастерской, который художник нам показывал, рассказывая о замысле картины. Помнится, она — высокая в чем-то нежно-розовом и он — в темном, небольшого роста. Михаил Константинович хотел представить «неравную пару» на придворном балу, говорил сочувственно о поэте, об унизительном для того камер-юнкерском мундире, в котором собирался его изобразить. Работа не удавалась и не была завершена. Над пушкинской темой он, однако, продолжал думать и работать до конца своих дней. Конечно, нам всегда очень интересно было проводить вечера с Михаилом Константиновичем в его рабочей мастерской. Это согласуется с его же высказыванием о впечатлении, которое он сам получил в юности от посещения летней мастерской И. С. Куликова: «У меня твердое убеждение в том, что, если хочешь еще глубже познать художника, нужно побывать в его мастерской и какое эстетическое наслаждение получаешь, когда находишься в поэтическом мире образов и представлений художника»109.

Как-то в начале восьмидесятых Лёвин в очередной раз сам заглянул к нам в музей и много рассуждал о творчестве Ивана Семеновича. Особенно поразило нас толкование Михаилом Константиновичем содержания последнего автопортрета Куликова 1939 г. (МИХМ), написанного академиком живописи за два года до смерти. Он говорил о глубине и трагизме этого образа, о том, что немолодой художник пристально, но уже несколько бесстрастно смотрит на зрителя. Шуба его расстегнута, в правой руке держит шапку. Он пока еще здесь, но скоро уже уйдет и шагнет за порог земного существования. В автопортрете Куликова отразился и разлом его «линии жизни» надвое — успешной до революции и затухающей после. Разговор этот с «музейными», оказывается, не был случайным, ведь сам Лёвин тогда уже работал над своим автопортретом. Удивительно, что в отличие от его учителя Куликова и большинства других живописцев, запечатлевавших себя не раз, он, видимо, обратился к этому жанру только в поздний период творчества. В списке его работ до восьмидесятых не встречается даже упоминаний о чем-то подобном. Зато оба варианта «Автопортрета» 1980 и 1981 гг. являются значительными произведениями художника. Они экспонировались на его посмертных выставках 1988 г. Первый вариант находится в семье художника, второй приобретен Муромским музеем в 1995 г. Представлялся на выставке «Война и мир глазами художников Мурома» в 2005 г. Опубликован в изданиях музея 2001, 2003 гг.110

Полагаем, что Михаил Лёвин нарочито запечатлевает себя в пору мудрости, мысленно обращаясь к эталонным для него возрастным автопортретам Леонардо да Винчи и Ивана Куликова. Художник, по замечанию Хлебова, «себя представил задумчивым и сосредоточенным, образ получился правдивым и убедительным»111. Взгляд его пронзительных голубых глаз будто уже прозревает то, что за границей этого мира. Два варианта «Автопортрета» кардинально не различаются. При беглом взгляде только и замечаешь, что в первом присутствуют колокольчики сон-травы — индивидуальный знак художника. Пожалуй, в некоторых случаях он смог бы заменить его авторскую подпись. Когда художник впервые показал нам второй вариант автопортрета, то возникло ощущение, что он просто записал на первом холсте свои цветы-символы.

На самом деле это две равноценных картины, в которых отражено мировоззрение художника, его представление о «единстве человека и природы» как их «органическом слиянии». Самого себя он не мыслил вне природы, и особенно это выражалось в привязанности к родной стороне и одухотворенности им даже самой маленькой былинки. В тот же период он записал: «Вспомни! Каждое место в лесу, в поле, в городе, имеет свой лик. Я это чувствую»112. Очевидно, что М. К. Лёвин в этой работе отталкивался от ренессансного итальянского портрета, где человек изображается на фоне пейзажа, воплощая идею, что только баланс в нем двух начал — разума и натуры — дает гармоническую личность. Версия автопортрета 1980 г. по форме напоминает об образах эпохи раннего Возрождения и ближе к эстетике прерафаэлитов и русского модерна. За спиной художника — переплет большого окна, в которое просматриваются и озерцо, и луг, и цветы, будто заглядывающие внутрь. Красочный и несколько вычурный задник создает впечатление замысловатого витражного рисунка. Музейный вариант 1981 г. решен строже, и образ выглядит более цельным. В соответствии с возрастом самого художника он показан на фоне осеннего пейзажа. И уже нет никаких преград между ним и увядающей, но все еще красочной, природой.

И все ближе становились живописцу Михаилу Лёвину пушкинские строки: «Унылая пора! Очей очарованье! / Приятна мне твоя прощальная краса». Или: «Дни поздней осени бранят обыкновенно, / Но мне она мила, читатель дорогой, / Красою тихою, блистающей смиренно». И, наконец: «Октябрь уж наступил — уж роща отряхает / Последние листы с нагих своих ветвей». Последняя в жизни художника работа — это «Портрет А. С. Пушкина» с кленовым листком в руке 1985 г. В отличие от других произведений, исполненных на холсте или на картоне, она написана маслом на дереве (приобретена музеем в 2012 г.). Поэт смотрит «улыбающийся и такой лучистый, светлый, что сразу становится хорошо». Действительно, эта небольшая картина очень теплая по колориту и чувству. Александр Пушкин кисти Михаила Лёвина не похож ни на какой другой его образ, создаваемый многими художниками. По словам Г. В. Хлебова, художник часто сравнивал пушкинскую поэзию с есенинской и «старался проводить параллели: Пушкин — Есенин». Творческий путь М. К. Лёвина завершался «осенним портретом» первого, который экспонировался только на его посмертной выставке 1988 г.113 А с «весенним образом» второго связан профессиональный взлет живописца. Портрет Пушкина, по словам вдовы живописца, он готовил на областную выставку 1985 г., посвященную сорокалетию Великой Победы и Владимирского отделения Союза художников. «Он дописывал его, сверял как бы последние мазки и штрихи, цвет и тень» и все же закончил его. Однако «Пушкин» не попал на этот вернисаж… а сам художник скоропостижно ушел из жизни 15 августа 1985 г., немного не дожив до 67 лет, как и его любимый наставник И. С. Куликов. Случилось это неожиданно для всех. «До конца своих дней Михаил Константинович оставался трудолюбивым и абсолютно здоровым. Он даже удивлялся: «Как это у вас голова болит? Не понимаю»». А любопытствующим почитателям, задающим ему один и тот же вопрос: «Почему Вы в своей живописи опять не похожи сами на себя?», — мудро отвечал: «Не надо повторяться. От повторений ничего не прибудет»114.

По истечении времени в некоторых работах художника может проявляться их подспудный символический смысл. Вот вроде бы не очень значительный городской пейзаж начала 1980-х — «Осень у старых ворот. Советская улица» (Собственность К. А. Лёвина). По словам вдовы живописца, когда он ей впервые показал его, она ощутила необъяснимую печаль, а изображение ворот дома показалось ей входом на кладбище. Вскоре Михаила Константиновича не стало, и она вспомнила впечатление от этой работы. Сейчас этот дворик дома № 16 по Советской улице совсем не узнать: деревьев и деревянных построек не стало, ворота отреставрированы. Само здание бывшего банка, что стоит на углу с улицей Льва Толстого, ныне передано музею и приспособлено под депозитарий. Врата часто воспринимаются в культуре как обозначение перехода в иную реальность. И теперь особенно таинственной представляется картина М. К. Лёвина «Вход в ворота монастыря» 1984 г. (приобретена музеем в 1995 г.). Она создана за год до кончины живописца и экспонировалась на выставках: его посмертной 1988 г. и 2005 г. «Война и мир глазами художников Мурома»115. Изображение представляет арочный проем в стене Казанской надвратной церкви Троицкого монастыря. Написана в синих сумеречных тонах и, несмотря на точность в архитектурных деталях, производит впечатление ирреальности. Ряд декоративных колонок по обеим сторонам врат интерпретирован как зажженные свечи. Акценты красным на их «пламени» перекликаются с отблесками в темных решетчатых окнах.

В записных книжках Михаила Константиновича есть литературный отрывок о «неведомой чудесной стране», знакомой с детства. Переписывая их, жена художника заметила: «Его мысли или нет, не знаю, но он верил этому, поэтому не боялся смерти». На самом деле это строки из повести В. Астафьева «Последний поклон», на которые отозвалась душа нашего художника: «Мне казалось, да и сейчас кажется, что там за этой далью находится неведомая мне чудесная страна, в которой, я знаю, теперь мне никогда не бывать, которую не открывать мне, но которая манит, что я иной раз путаю явь со сном, потому что неведомая страна с детства обворожила меня, вечный ее зов бродит в моей крови, тревожит сердце, и пока я жив, пока работает память, тоски по этой недостигнутой мною стране — каждодневно, рожденную со мной, и когда придет мой последний час и последний свет станет уходить из моих глаз, верую: и тогда томящей и зовущей будет она, так и не открытая мною страна, и не умрет, а замрет ее образ во мне, остановится, закаменеет, чтобы через годы, может быть, через столетия, будет жить в другом человеке, и увидит он ее моими глазами, полюбит моей любовью и заплачет, как я плачу сейчас в поднебесье… моими слезами, не сознавая, что плачет он от какого-то озарения, встревожен чьей-то воскресшей в нем любовью, пронзившей полосу времени и доставшей ту плоть, ту душу, в которой суждено повториться и моей печали, и моей радости, — всем, что заказано будет мне пережить, запомнить и унести с собой»116.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

СПИСОК РАБОТ М. К. ЛЁВИНА,
НАХОДЯЩИХСЯ В СОБРАНИИ МИХМ

1. У плотины ГЭС. 1951. Справа внизу подпись автора: «Лёвин 1951». Холст, масло. 54×83,5 см. Инв. № М-7158/Ж-339. Приобретено у автора 25 мая 1952 г.

2. Ярославна. Этюд. 1951. Холст, масло 42×35 см. Инв. № М-23 007/ Ж-750. Приобретено у внука художника К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

3. Березы. 1955. Справа внизу подпись автора: «Лёвин 1955 г. 17/X». Холст, масло. 71×54 см. Инв. № М-7157/Ж-338. Приобретено у автора 26 декабря 1955 г.

4. Уголок старого Мурома. 1958. Картон, фанера, масло. 41,5×34 см. Инв. № М-22 337/Ж-654. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г.

5. Звонница Благовещенского монастыря. 1958. Подпись автора и дата: «Левин» (справа внизу); «15 VI-58» (слева внизу). Холст, фанера, масло. 39×29,5 см. Инв. № М-22 341/Ж-658. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г.

6. Памятник архитектуры (Воскресенская церковь в Муроме). 1958. Справа внизу дата и подпись автора: «11 VII-58. Левин». Холст, фанера, масло. 35,5×43 см. Инв. № М-22 342/Ж-659. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г.

7. Портрет Сергея Есенина. 1961. Справа внизу подпись автора: «Лёвин 1961». Холст, масло. 148×111,5 см. Инв. № М-7155/Ж-336. Передано Владимирским областным управлением культуры 4 марта 1969 г.

8. Стога. Первый снег. 1962. Справа внизу плохо читаемая подпись автора: «Лёвин 1962». Холст, масло. 44×59 см. Инв. № М-17 078/Ж-503. Приобретено у вдовы художника А. П. Князевой 22 декабря 1995 г.

9. Воскресенская церковь. Галерея. 1963−69. Справа внизу подпись автора: «Лёвин». Картон, масло. 43×56 см. Инв. № М-22 339/Ж-656. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г.

10. Окраина города Мурома. 1965. Справа внизу подпись автора: «7/II- 65 Лёвин». Холст, масло. 43×55 см. Инв. № М-7156/Ж-337. Приобретено у автора в 1965 г.

11. Портрет матери. 1965−67. Справа внизу подпись автора: «Лёвин». Картон, масло. 85×65 см. Инв. № М-22 340/Ж-657. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г.

12. Памятники архитектуры в Муроме (Воскресенская и Введенская церкви XVII в.). 1968. Справа внизу подпись автора: «Лёвин 1968 г.». Картон, масло. 80×100 см. Инв. № М-14 258/Ж-469. Передано после децентрализации фондов ВСМЗ 24 мая 1994 г.

13. После дождя (Лодки на Оке). 1968. Холст, масло. 63×77 см. Инв. № М-17 076/Ж-501. Приобретено у А. П. Князевой 22 декабря 1995 г.

14. Портрет Федора Михайловича Достоевского. 1972. Картон, масло. 104×75 см. Инв. № М-17 074/Ж-499. Приобретено у А. П. Князевой 22 декабря 1995 г.

15. Портрет Александра Блока. 1967−75. Картон, масло. 106×76 см. Инв. № М-14 259/Ж-470. Передано после децентрализации фондов ВСМЗ 24 мая 1994 г.

16. Осень. Боровки. 1975. Картон, масло. Справа внизу подпись автора: «Лёвин». 45×51,5 см. Инв. № М-19 491/Ж-545. Передано в дар музею Ю. Н. Обуховым 9 июня 2003 г.

17. Лесное действо. 1975. В правом нижнем углу подпись автора: «Лёвин 28/IX 75 г.». Картон, масло. 44,5×51,5 см. Инв. № М-23 010/Ж-753. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

18. Цветут купальницы. 1976. В правом нижнем углу подпись автора: «7/V-76 Лёвин». ДВП, темпера. 32×37 см. Инв. № М-23 016/Ж-759. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

19. Осенние ландыши. 1977. Картон, масло. 45×53,5 см. Инв. № М-23 009/Ж-752. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

20. Сон-трава на фоне леса. 1977. В правом нижнем углу подпись автора: «3/IV-77 Лёвин». Картон, темпера. 37×50 см. Инв. № М- 23 012. Ж.755. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

21. Апрель. 1977. В правом нижнем углу подпись автора: «9 апреля 1977 Лёвин». Картон, темпера. 39,5×49,5 см. Инв. № М-23 014/Ж-757. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

22. Калужницы. 1978. Холст, масло. 52×58 см. Инв. № М-23 008/Ж-655. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

23. Весна в лесу. 1978. подпись автора: «3/V-78 Лёвин 1978 г.». Картон, масло. 39,5×45,5 см. Инв. № М-23 013/Ж-756. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

24. Автопортрет. 1981. Справа внизу плохо читаемая подпись автора. Холст, масло. 68×58 см. Инв. № М-17 075/Ж-500. Приобретено у вдовы художника А. П. Князевой 22 декабря 1995 г.

25. Сон-трава на опушке леса. 1981. В правом нижнем углу подпись автора: «7/V 81. Лёвин». Картон, темпера. 39×44 см. Инв. № М-23 011/ Ж-754. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

26. Сон-трава — Низина. 1983. В правом нижнем углу авторская дата: «30/V-83». Картон, масло. 31×37 см. Инв. № М-23 015/Ж.758. Приобретено у К. А. Лёвина 1 июня 2016 г.

27. Вход в ворота монастыря (Троицкого в Муроме). 1984. Картон, масло. 52×64. Инв. № М-17 077/Ж. 502. Приобретено у А. П. Князевой 22 декабря 1995 г.

28. Портрет А. С. Пушкина. 1985. Справа внизу процарапана подпись автора: «Лёвин». Дерево, масло. 41×37,5 см. 22 338/Ж-655. Приобретено у К. А. Лёвина 3 мая 2012 г. Реставрирован в музее О. В. Агаповой в 2016 г.

1 Мы сочли уместным почти дословно повторить здесь этот абзац, давно нами написанный для параграфа «Художественная жизнь Мурома» // История Мурома и Муромского края. — Муром, 2001. — С. 420. В Сети эти строки часто встречаются и не всегда с отсылкой к источнику.

2 Антонов А. Владимир // Художник. — 1985. — № 11. — С. 3; Воронова О. П. Пейзажисты Владимира // Искусство. — 1968. — № 8. — С. 12−17; она же. Владимирские пейзажисты. — М., 1973, (второе изд. — 1987). — С. 14, 192, ил. с. 193, 195, 197; Дерябина Л. А. Таланты земли Меленковской. Рекомендательный библиографический указатель: Художники. — Меленки, 2012. — С. 12−19 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: docplayer.ru/28 377 278-Municipalnoe-byudzhetnoe-uchrezhdenie-kultury-melenkovskogo-rayona-mezhposelencheskaya-centralnaya-biblioteka-metodiko-bibliograficheskiy-otdel.html; К 90-летию Михаила Константиновича Лёвина. Панфиловская сельская картинная галерея. — Муром (?), 2008; Купряшина Т. Б. Муромский музей. — М., 2003. — С. 165, ил. с. 166−167; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания о моем муже Лёвине М. К. Рукопись 1987−1888-х гг. (?) из архива К. А. Лёвина. — Л. 15об.-20об., 23−28. Так как пагинация в этом источнике отсутствует, то мы ссылаемся на нумерацию листов по ксерокопии рукописи; Лёвин М. К. О себе… // Каталог выставки живописи члена Союза художников СССР Михаила Константиновича Лёвина. — Муром, 1978. — С. 4; Пудков Д. Сохранить след на земле // Каталог выставки М. К. Лёвина. — Владимир, 1988. — С. 3−5; Севастьянова Н. И., Ткачев Ю. К. Художники Владимирской земли. Шесть десятилетий. 1945−2005. — Владимир, 2005. — С. 297, ил. с. 57; Скворцов А. И. Художники Владимирской земли. Владимирская организация Союза художников России. 50 лет. 1945−1995. — Владимир, 1995. — С. 53, 109, 126; Сорокина (Сухова) О. А. Вступительная статья // Каталог 31-ой городской выставки произведений муромских художников, посвященной 60-летию образования СССР. — Муром, 1982. — С. 3, ил. с. 17; Сухова О. А. Художественная жизнь Мурома // История Мурома и Муромского края. — Муром, 2001. — С. 420−421, ил. с. 420; Хлебов Г. В. Вступительная статья // Каталог выставки живописи Михаила Константиновича Лёвина. — Муром, 1970. — С. 3−13; он же. Муром (о выставке М. К. Лёвина к 60-летию художника) // Художник. — 1980. — № 3. — С. 31; он же. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — Владимир, 2002.

3 По словам Г. В. Хлебова, в списке, составленном женой художника, более пятисот живописных работ. См.: Хлебов. Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 25. Опираясь на список работ художника в каталоге его выставки 1988 г. (С. 5−9), мы указываем количество — более 300, имея в виду только основные произведения.

4 Несколько лет назад по инициативе музея и администрации г. Мурома был запущен издательский проект «Шел по городу художник». Но в задуманной серии вышла только одна книга: Сухова О. А., Смирнов Ю. М. Муром в творчестве Юрия Беззубова. — СПб., 2010. Вторая в той же серии планировалась о творчестве М. К., Лёвина, Е. П. Архиреева и О. Г. Измайлова. Некоторые наработанные материалы включены нами в настоящую статью. По истечении времени стало ясно, что М. К. Лёвину следует посвятить отдельную книгу.

5 Лёвин М. К. Моя родословная. Машинопись 1969 г. / Лёвин Михаил Константинович. Деятели культуры в Муроме и Муромском крае // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп.1. — Ед. хр. 18. — Л. 55; Без автора. Без названия. Текст о портрете матери М. К. Лёвина / Материалы для каталога М. К. Лёвина // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп. 1. — Ед. хр. 18 а. — С. 1−2 /Л. 17−18.

6 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 1об.

7 Текст о портрете матери М. К. Лёвина… — С. 2−3 / Л. 18−19.

8 Лёвин М. К. О себе… — С. 3.

9 Лёвин М. К. Материал к автобиографии художника Лёвина М. К. Рукопись 1968 г. из архива К. А. Лёвина. — Л. 8 (?).

10 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 13об.; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 16.

11 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 13−13об.; «Весенний закат». 1972. ВСМЗ. ДВП, масло, темпера. 68×83. Инв. № В-27 323 / Ж-1073. Передана в ВСМЗ из Областного управления культуры в 1980; «Вечер в Меленках». 1975. Панфиловская сельская художественная галерея. Картон, масло, темпера. 69×83.

12 Дату переезда в Муром — 1933 г. см.: Лёвин М. К. Материал к автобиографии… В др. источниках, в т. ч. в воспоминаниях супруги, встречается дата переезда 1932 г.

13 В воспоминаниях о Куликове он указывает, что занимался у него в 1936—1937 гг., в др. источнике указывает, что с 1936 г. он уже учился в Пензенском училище, а у Куликова занимался в 1935—1936 гг. См.: Лёвин М. К. Воспоминания о Иване Семеновиче Куликове. Машинопись из архива К. А. Лёвина. — С. 1; он же. Материал к автобиографии… — Л. 3, 4.

14 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 2−2об.

15 Лёвин М. К. Материал к автобиографии художника Лёвина М. К. — Л. 2. Здесь он указывает год зачисления 1936 г., а через десять лет — 1937 г. См.: он же. О себе… — С. 4.

16 Каталог выставки М. К. Лёвина. 1978. — С. 4. Перечень линогравюр и ил. см.: Каталог выставки произведений муромских художников, посвященной Победе советского народа в Великой Отечественной войне 1941−1945 гг. — Муром, 1975. — С. 15, 39−40. — Ил. с. 17. «Портрет сержанта Князева» опубл. см.: Хлебов Г. Муром (о выставке М. К. Лёвина к 60-летию художника). Портреты фронтовых товарищей М. К. Лёвина упом. в информации о выставке во Владимире «Мир отстояли — мир сохраним», см.: Антонов А. Указ. соч. — С. 34.

17 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 15.

18 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 3об. Супруга включила в воспоминания текст автобиографии художника.

19 Лёвин М. К. О себе… — С. 4.

20 Из беседы О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20. 11. 2011. Антонина Павловна говорила о том, что познакомились еще в 1949 г., а в своих воспоминаниях указывает 1950 г.; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 1.

21 Период работы в школе обозначен им самим. См.: Материал к автобиографии художника Лёвина М. К. — Л. 3.

22 Хлебов. Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 23; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 28об.

23 Холст, масло. 64×90 см. Из беседы О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20. 11. 2011; см.: Описание г. Мурома 1723 г. полковника Коробова // Документы по истории Муромского посада первой четверти XVIII в. Памятники истории Мурома. — Владимир, 2011. — Вып. 6. — С. 106; Сенчурова Т. Е. Храмы и монастыри, упоминающиеся в каталоге // Сухова О. А. и др. Иконы Мурома. — М., 2004. — С. 371.

24 См.: Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 17; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1978. — С. 7; Каталог выставки произведений муромских художников. 1975. — С. 29. В этом каталоге указано несколько другое название «Цветет яблоня», иной размер, материал — картон, а не холст и не указан год создания работы. Вероятно — это другая работа, но с тем же мотивом цветения; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1988. — С. 5; Хлебов Г. Муром (о выставке М. К. Лёвина к 60-летию художника). — Ил. с. 31.

25 Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. Материалы для каталога М. К. Левина // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп. 1. — Ед. хр. 18 а. — Л. 30−35.

26 См.: Хлебов Г. В. Вступительная статья // Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 8−9; холст, масло. 61×50 см, холст, масло. 64×74 см.

27 См.: Анисимов В. М. Церковь Козьмы и Демьяна в Муроме // Памятники истории и культуры. — Ярославль, 1988. — Вып. 3. — С. 70−83. Выполненный по его реконструкции макет этой церкви экспонируется в экспозиции Муромского музея «Муром-град». Благодарю за яркую подробность о пении соловьев А. А. Сиротинскую, до настоящего времени работающую в Муромском музее, рассказавшую мне об этом в апреле 2018 г. Одна из авторов настоящей статьи тоже тогда была в числе «золотаревской молодежи», т. к. школьницей ходила в музейный кружок и даже водила экскурсии. Но, не будучи совершеннолетней, конечно, не могла быть приглашенной на ночные мероприятия и даже о них не подозревала.

28 Перелистывая записные книжки художника. — Л. 29об.

29 Голышев И. А. Памятники деревянных церковных сооружений. Старинные деревянные храмы во Владимирской губернии. — Голышевка, 1879. Г. В. Хлебов указывает, что церковь в Драчеве художник писал по «сохранившейся гравюре», которая, видимо, у него была. См.: Хлебов Г. В. Вступительная статья // Каталог выставки М. К. Лёвина. — 1970 — С. 9. Вероятно, это лист из того же издания Голышева.

30 Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 36; См.: Сухова О. А. Архитектура. Деревянное зодчество. Муромская и Вязниковская епархия // Православная энциклопедия. — М., 2017. — Т. 48.

31 Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 34, 36−37, 39.

32 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 7−8; Перелистывая записные книжки художника. — Л. 29об.

33 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 9−10.

34 Воронова О. Пейзажисты Владимира. — С. 17.

35 Перелистывая записные книжки художника. — Л. 30; Лёвин М. К. Материал к автобиографии художника Лёвина М. К. — Л. 5−6.

36 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 30, 14об.-15. Цитирует две строки из короткого стихотворения поэта «Снежная равнина, белая луна» 1925 г. Видимо, здесь она включает в воспоминания текст газетной статьи: Маанди Н. Так создавалась картина // Муромский рабочий. — 1964. — 7 июня.

37 Картина «Март» с авторской подписью и датой «1964» была закуплена у автора художественным фондом РСФСР (ныне РОСИЗО), вероятно, после известной выставки 1964 г. в Москве «В едином строю», где экспонировались работы художников центральных областей России. В 1967 г. она была передана в ВСМЗ. В-8605/Ж-773. 55,5×90 см. В дате, указанной автором на полотне, последняя цифра словно исправлена. В списке работ М. К. Левина из архива МИХМ обозначен год создания этой картины — 1962 и указаны др. размеры 60×80 — см.: Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. (там же зафиксированы одноименные этюды). — Л. 34, 35. Не исключено также, что существовали два варианта; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 11; Севастьянова Н. И., Ткачев Ю. К. Художники Владимирской земли. — С. 297, ил. с. 57. Благодарю Н. И. Севастьянову за предоставленные каталожные данные и изображения работ М. К. Лёвина, хранящихся в ВСМЗ.

38 См.: Лёвина М. К. Материал к автобиографии… — Л. 6; Маанди Н. Указ. соч. То, что М. К. Лёвин говорил в беседе с автором этой статьи, на рубеже 1970−1980-х слышала от него и одна из авторов настоящей публикации.

39 Картон, масло. 84×70 см.; Из беседы О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20. 11. 2011. Работа выставлялась впервые на областной выставке 1959 г., потом на персональной выставке художника 1969/70 г. и городской 1970 г. См.: Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 18; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 17; Каталог городской выставки художников. 1982. — Ил. с. 17.

40 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л.15. В личной беседе она также весьма неравнодушно рассказывала об этом.

41 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 11−12.

42 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 15−15об. Недостаточно ее и во вступительной статье Г. Хлебова к каталогу выставки 1970 г. См.: Хлебов Г. Вступительная статья // Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 10−11.

43 См.: Лёвин М. К. Материал к автобиографии… — Л. 5−7.

44 О работе М. Врубеля над этим портретом см. в его письме к жене 1904 г. — М. А. Врубель — Н. И. Забеле 1904 г. Лето. Москва / Письма М. А. Врубеля // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: wroubel.ru/?page=6ee2ae4e-5f83−4ff0-b428−23c86ab87a7d&item=99a9703d-da14−4c3d-8d94-f58a29f5e8f1&type=page.

45 См.: Каталог выставки произведений художников совместно с самодеятельностью, посвященной 1100-летию города Мурома. — Муром, 1962. — С. 5, 11; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 10.

46 Книга поступлений (старая) № 46. 1954−1970 гг. МИХМ НА 12. — № 58. — Л. 199об.-200; Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 36; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 10−11, 17; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1978. — С. 7; Скворцов А. В. Художники Владимирской земли. — Ил. с. 53; Сухова О. А. Художественная жизнь Мурома. — Ил. на С. 420; Муромский музей. — Ил. на с. 167. В воспоминаниях и каталогах приводятся размеры полотна — 141×105 см, несколько отличные от музейных — 148×111,5 см. Вероятно, это можно объяснить путаницей со вторым вариантом портрета Есенина 1962 г. размером 140×105, находящимся и теперь в семье художника. См.: Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 35.

47 Маанди Н. Указ. соч. Размер этого полотна 150×110 практически совпадает с вариантом, хранящимся в Муромском музее. Указываю по архивному источнику: Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 36. Здесь в графе местонахождение «Муромского» исправлено на «Мурманский». Картина, очевидно, как и работа «Март», после выставки была приобретена Художественным фондом, откуда и была передана в Мурманск.

48 См.: Хлебов Г. Вступительная статья / Каталог выставки М. К. Лёвина. — С. 11.

49 См.: Воронова О. П. Палитра и солнце // Комсомольская правда. — 1964. — 19 июля; она же. Пейзажисты Владимира; она же. Владимирские пейзажисты (1987). — С. 14.

50 Воронова О. Пейзажисты Владимира. — С. 16.

51 Цит. по: Воронова О. П. Владимирские пейзажисты (1987) — С. 14.

52 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 18.

53 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 14. Она указывает 1969 г., но на газетной вырезке дата, подписанная от руки, читается как 1979 г. Цит. по вырезке из газеты, вклеенной в альбом из архива К. А. Лёвина: Штакельберг Т. Выставка в музее // Полярная правда. — 1979. — 24 сент.

54 Там же; Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 35.

55 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 14.

56 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 23−24. Одна из авторов тоже слышала эту байку от М. К. Лёвина, как и его цитирование Есенина и частое упоминание о нем.

57 Каталог выставки М. К. Лёвина. 1978. — С. 4; Беспалов Н. А. Лёвин Михаил Константинович // Владимирская энциклопедия. Биобиблиографический словарь. — Владимир, 2002. — С. 261.

58 Воронова О. П. Владимирские пейзажисты. — С. 192; Скворцов А. И. Художники Владимирской земли. — С. 109; Н. И. Севастьянова, Ю. К. Ткачёв. Художники Владимирской земли. — С. 285.

59 Лёвин М. К. Материал к автобиографии… — Л. 3.

60 Благодарим К. А. Лёвина за помощь в работе над статьей.

61 Воронова О. П. Владимирские пейзажисты (1987). — С. 38; Скворцов А. И. Художники Владимирской земли — С. 124; Порцевский В. А. Юкин Владимир Яковлевич // Владимирская энциклопедия. — С. 503; Н. И. Севастьянова, Ю. К. Ткачев. Художники Владимирской земли. — С. 292. С датой его вступления в СХ СССР тоже разночтения в этих изданиях: 1950 г. в первой и третьей из них; 1952 г., что кажется верным, — во второй и четвертой.

62 См.: Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 17.

63 Перелистывая записные книжки художника. — Л. 29.

64 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 26−27.

65 Там же. — С. 17.

66 Из дневниковых записей Е. М. Юкиной 1970-х гг. Благодарю Н. И. Севастьянову за присланный мне отрывок и за консультацию о личности Евгении Михайловны — первой супруги В. Я. Юкина, сыгравшей определенную роль в становлении «школы владимирского пейзажа», основателем которой и стал ее муж. Текст отрывка из дневника Е. М. Юкиной см.: Лёвин Михаил Константинович / Мемориал // Сайт Владимирского областного отделения ВТОО «СОЮЗ ХУДОЖНИКОВ РОССИИ» // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: vshr.jimdo.com/%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%BD-%D0%BC-%D0%BA/.

67 См.: Лёвин М. К. Материал к автобиографии… — Л. 4. Указано 1963−1968 на время составления документа в 1968 г. В другом месте указано, что он вел изостудию с 1961 г. См.: Сиротинская (Лукина) О. А., Поликарпова А. В. Каталог выставки «Юные художники города Мурома и Муромского района». 1969 г. — С. 4. М. К. Лёвин был инициатором этой выставки и ответственным редактором каталога. Период 1964—1972, когда он занимался изостудией, указан в: Таланты земли Меленковской. — С. 13.

68 Князева-Левина А. П. Мои воспоминания… — Л. 4.-4об.

69 См.: Сухова О. А. Вступительная статья // Из века в век переходя. Шел по городу художник. Каталог выставки 26 ноября-26 декабря 2013 г. — Муром, 2013. — Ил. с. 7, 20.

70 О нем см.: Каталог выставки «Юные художники города Мурома и Муромского района». — С. 10−15; также см.: Sergey Levin // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: im-possible.info/russian/art/various/sergey-levin.html; Dark Art. // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.dukoe.com/dark-art-sergey-levin/.

71 А. Жолудь, уже будучи студентом, участвовал в городской выставке муромских художников 1970 и 1972 гг. См.: Городская выставка произведений муромских художников, посвященная 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. — Муром, 1970. — С. 11, 17−18; Каталог 27-й городской выставки произведений муромских художников, посвященной 50-летию образования СССР. — Муром, 1972. — С. 12, 13, 17. Отмечен вниманием серьезной современной арт-критики (А. Глейзер, Л. Савицкая, В. Немцова и др.). См.: Мириманов В. Б. Императив стиля. — М., 2004. — С. 150; Арасс Д. Деталь в живописи. — СПб., 2011. — С. 381; Коваль О. Визуальная парафраза как «IMAGETEXT» в живописи и графике Александра Жолудя // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:za7hAxVgKB8J:www.irbis-nbuv.gov.ua/cgibin/irbis_nbuv/cgiirbis64.exe%3FC21COM%3D2%26I21DBN%3DUJRN%26P21DBN%3DUJRN%26IMAGE_FILE_DOWNLOAD%3D1%26Image_file_name%3DPDF/Mist_201612_11.pdf+&cd=9&hl=ru&ct=clnk&gl=ru; он же. Александр Михайлович Жолудь — [Электронный ресурс] Режим доступа: mgallery.kharkov.ua/%D1%83%D0%B2%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B5%D1%84%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%B8%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B0-%D0%B6%D0%BE%D0%BB%D1%83%D0%B4%D1%8F-aleksandr-zholud-exciting-fantasies.html.

72 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 4.-4об.

73 См.: «Мои цветы». Ольга Дмитриевна Фомина-Лушникова. Графика, живопись, пастель. — Без выходных данных. Подписано ручкой: «2016 г.».

74 В подписи автора дата 1964 г. явно исправлена на 1965 г., когда картина приобреталась. Более ранний год подтверждается по архивным данным, где, кстати, под 1964 г. в краеведческом музее числятся не одна, а две работы на тему «окраины». См.: Материалы для каталога М. К. Лёвина. — Л. 36. Вторая из них — «Южная окраина Мурома» — списана в 1980 г. См.: Книга поступлений (старая) № 46. 1954−1970 гг. МИХМ НА 12. — № 58. — Л. 74об.-75.

75 Картон, масло. 91,5×68,5 см; холст, масло. 65×74 см; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 30об.; В буклете «К 90-летию Михаила Константиновича Лёвина» приводятся эти слова из записных книжек М. К. Лёвина и представлена иллюстрация пейзажа «Цветет иван-чай». Сведения также взяты из беседы О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20. 11. 2011.

76 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 12.

77 Из беседы О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20.11.2011. Благодарю за яркий рассказ о них А. А. Сиротинскую, которая подробно поведала об этом в апреле 2018 г. В более раннее время об этих новогодних развлечениях она часто вспоминала на пару со своей сестрой — О. А. Лукиной, тоже сотрудницей, потом директором музея (1971−1997).

78 Без автора. Без названия. Текст о портрете матери М. К. Лёвина — С. 1−2, Л. 17−18; Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 38; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания…- Л. 18об. Далее в каталогах выставок встречается «Портрет матери» 1965 г.: Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 17; Каталог выставки муромских художников. 1975. — С. 29; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1978. — С. 7; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1988 — С. 5. См.: Из века в век переходя… — С. 5. — Ил. с. 24.

79 См.: Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания…- Л. 1об.

80 Картон, масло. 65×61 см; Воронова О. П. Владимирские пейзажисты. — Ил. с. 193. Здесь, вероятно, в подписи «1968 г.» — ошибка.

81 «Сон-трава у подножия сосен» — картон, масло. 39,5×49,5 см. В каталоге персональной посмертной выставки М. К. Лёвина из более 300 произведений перечислено семь работ, где в названии фигурируют эти цветы. Встречаются они и на других пейзажах. См.: Каталог выставки М. К. Лёвина 1988. — С. 5−8.

82 Князева-Лёвина А. П. Воспоминания о моем муже Лёвине М. К. — Л. 1об., 18 об.; Без автора. Без названия. Текст о портрете матери М. К. Лёвина. — С. 1.; Хлебов Г. Вступительная статья // Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 12; он же. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 27.

83 Князева-Лёвина А. П. Воспоминания о моем муже… — Л. 18об.; Богачева Р. С. искрой поиска // Призыв. — 1967. — 28 нояб.; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 18. Видимо, ошибочно автор говорит о первом варианте «Блока», относящемся к 1951 г. и лестных отзывах о нем. Нам представляется это маловероятным, т. к. мы не располагаем свидетельствами о его работе над образом Блока в столь ранний период творчества.

84 См.: Хлебов Г. Вступительная статья // Каталог выставки М. К. Лёвина. 1970. — С. 12. Портрет Блока не выставлялся, но во вступительной статье эта картина отмечена. Значится она с датировкой 1967 г. и в архивном списке работ художника. См.: Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 37; Каталог выставки муромских художников 1970. — С. 4, 19.

85 В этом каталоге размещен список почти 300 работ художника, составленный его женой. Пока неизвестно, экспонировался ли портрет Блока тогда во Владимире, т. к. список, видимо, шире реально представленных произведений. См.: Каталог выставки М. К. Лёвина 1988 г. — С. 6.

86 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 18−19.

87 Картон, масло. 60×80 см; Каталог выставки работ художников Владимирской области «Юбилею Комсомола посвящается». — Владимир, 1968. — С. 13; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания … — Л. 18об.-19; Каталог выставки М. К. Лёвина 1970 г. — С. 8, 18; Каталог выставки М. К. Лёвина 1978 г. — С. 7; Каталог выставки М. К. Лёвина. 1988 г. — С. 6; ил. см. на внешней стороне буклета «К 90-летию Михаила Константиновича Лёвина»; Хлебов Г. М. К. Лёвин. Машинопись на одном листе / Лёвин Михаил Константинович. Деятели культуры в Муроме и Муромском крае // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп. 1. — Ед. хр. 18.

88 См.: Беспалов Н. А. И. С. Куликов. — М., 1990. — Ил. 32 с. 73; он же. Иван Куликов. — М., 2003. — Ил. с. 16, 31. Работа «Пастух» 1909 г. известна в двух вариантах, хранящихся в Русском и Муромском музях; Сиротинская А. А. Художник из города Мурома // Антиквариат. — 2014. — № 3 (114). — Ил. с. 70.

89 МИХМ. Инв. № М-7083 / Ж-264. 28,5×47 см.

90 См.: Воронова О. Владимирские пейзажисты. — Ил. с. 65−67, 145.

91 См.: Юрин В. Что хотел сказать художник // Призыв. — 1968, 22 дек.; то же // Комсомольская искра. — 1968. — 29 дек.; Ходько В. 30 произведений художника // Призыв. — 1969. — 18 янв.; Материалы для каталога М. К. Лёвина // НА МИХМ. — Ф. 7. — Оп. 1. — Ед. хр. 18а.

92 Хлебов Г. Выставка закрылась // Муромский рабочий. — 1970. — 21 февр. Бывший директор музея Г. В. Хлебов тогда был инспектором по культработе при исполкоме горсовета и сделал сообщение об официальном закрытии выставки.

93 Подробнее о художнике Архирееве см.: Сухова О. А. Муромский художник Евгений Архиреев (1935−1986) // Сообщения Муромского музея 2015. — Муром, 2016. — С. 279−317; Н. Н. Абрамов (р. 1950 г.) — один из самых авангардных муромских живописцев, с 1989 г. — член Союза художников России и священнослужитель Русской православной церкви, протоиерей, с 1996 г. — настоятель Смоленской церкви в Муроме, где он не раз выставлялся как художник, пока в ней располагался Выставочный зал музея. См.: Сухова О. А. Вступительная статья // Творческая группа «Окно». Каталог. — Муром, 2008. — С. 2−4, 8−17.

94 Интерьер с художественными мозаиками и резьбой упраздненного магазина «Океан», где была живая рыба и кафе с фонтаном, не сохранился. Панно на тему былин сохранилось и опубликовано на форзаце книги: Сухова О. А. Смирнов Ю. М. Илья Муромец. — М., 2007 (2014 — 2-е изд.).

95 Баранов Н. Заметки о художниках, воспоминания, публикации, репродукции. — Владимир, 2002. — Кн. 2.- С. 112.

96 См.: Лёвин М. К. О себе… — С. 4; Хлебов Г. Пейзажи М. Лёвина на иностранных выставках // Муромский рабочий. — 1973. — 18 нояб.; Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 15об.-16об.

97 Князева-Лёвина А. П. Мои воспоминания… — Л. 16об.

98 Это дом № 25, двойной, соединенный аркой. По одну сторону от нее и по сей день находится аптека; по другую в 1970—1980 гг. располагались мастерские художников. См.: Сухова О. А. Муромский художник Орджоникидзе Измайлов (1940−2016) // Сообщения Муромского музея — 2016. — Владимир, 2017. — С. 246−283.

99 См.: Воронова О. Владимирские пейзажисты. — Ил. с. 195. Эскиз «Осень в Глебовке» опубликован здесь с датой 1957 г., которая представляется маловероятной. Более верным временем его написания считаем 1967 г., т. к. этим годом датируется одноименная работа, включенная в список произведений художника для каталога персональной выставки 1969 г. См.: Живопись. Графика (список работ). Машинопись. 1969 г. — Л. 38. Вообще ранее 1965 г. подобные наименования работ не упоминаются. Зато в каталоге персональной посмертной выставки перечислено еще четыре работы, где в названии фигурирует эта деревня. См.: Каталог выставки М. К. Лёвина 1988. — С. 5, 8, 9. «Осень в Глебовке» 1984 г. — холст, масло. 80×120 см.

100 См.: Сытник П. Муромские поля (отрывок) // Рондо парящей росы — Здесь моей жизни песня звенела — // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.murom.ru/node/2582.

101 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 19−20.

102 Хлебов Г. Художник готовится к выставке // Муромский рабочий. — 1972. — 30 сент. Второй вариант «иконного характера» — картон, масло. 104×75,5 см.

103 Каталог выставки муромских художников 1975 г. — С. 29. Здесь не указывается датировка, размер указан 100×80 см, а не 104×75 см., как в музейных документах. См.: Каталог выставки М. К. Лёвина 1978 г. — С. 9; Каталог выставки М. К. Лёвина 1988 г. — С. 6.

104 Хлебов Г. В. Воспоминания. С. 13−14. Из устного разговора О. А. Суховой с А. П. Князевой-Лёвиной 20. 11. 2011 г.

105 Перелистывая записные книжки художника — Л. 30об.; К 90-летию Михаила Константиновича Лёвина.

106 Флоренский П. А. Обратная перспектива // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1967. — С. 381−416.

107 См.: Перелистывая записные книжки художника. — Л. 31об.-32. Из лекции П. А. Флоренского «Анализ перспективы», прочитанной во ­ВХУТЕМАСе в 1921 г. Цитата, переписанная супругой из записных книжек художника, не точна. Цит. по: Приложение 2 анализ перспективы // Лекции 1921 г.: оригинал — рукопись Флоренского // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.rulit.me/books/istoriya-i-filosofiya-iskusstva-read-227 077−186.html.

108 Флоренский. П. А. Мнимости в геометрии. Расширение области двухмерных образов геометрии (Опыт нового истолкования мнимостей) — М., 1922.

109 См.: Лёвин М. К. Воспоминания о Иване Семеновиче Куликове. Машинопись из архива К. А. Лёвина. — С. 2. Мастерская обустроена в сарае во дворе дома И. С. Куликова (Свердлова /б. Полевая, 9). На крыше было сделано окно, освещавшее пространство мастерской.

110 Каталог выставки М. К. Лёвина 1988 г. — С. 7; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 25. В Муромском музее в Выставочном зале выставка прошла с 19 сентября по 2 декабря. См.: Отчет Муромского филиала ВСМЗ за 1988 г. / Планы, отчеты 1985−1990 // НА МИХМ. — Ф. 2. — Оп. 4. — Ед. хр. 10. — С. 3. Ил. первого варианта см.: Буклет «К 90-летию Михаила Константиновича Лёвина»; ил. второго варианта см.: История Мурома и Муромского края. — С. 420; Муромский музей. — С. 166.

111 Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 25.

112 Перелистывая записные книжки художника. — Л. 32.

113 Пудков Д. П. Душа художника // Муромский рабочий. — 1984. — 24 нояб.; Хлебов Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 25; Каталог выставки М. К. Лёвина 1988 г. — С. 9.

114 Лёвина-Князева А. П. Мои воспоминания…- Л. 17−20об.; Хлебов. Г. В. Воспоминания о художнике М. К. Лёвине. — С. 25, 28.

115 «Осень у старых ворот». 1981 (?). — Картон, масло. 27×33,5 см.; «Вход в ворота монастыря» см.: Каталог выставки М. К. Лёвина 1988 г. — С. 9; Каталог выставки «Война и мир глазами художников Мурома» — С. 5.

116 Отрывок из повести В. Астафьева «Последний поклон» (1968) // Перелистывая записные книжки художника — Л. 31−31об.