Смирнов Ю. М. В поисках древнего Мурома
Однозначного мнения по поводу того, где располагался первоначальный Муром, нет.
Пожалуй, впервые вопросом о местонахождении древнего Мурома задался в 1823 году член Королевского Варшавского общества любителей наук Зориян Доленга-Ходоковский (Адам Чарноцкий). В 1823 году, в продолжение осуществления высочайше утвержденного «Проекта ученого путешествия по России для объяснения древней славянской истории», которая являлась первой в отечественной науке четко сформулированной программой исследования славянских древностей языческого периода1, Ходоковский обратился с письмом к владимирскому губернатору П. И. Апраксину. «Приложенный при сем в копии Открытый Лист Г. Управляющего Министерством Внутренних Дел Графа В. П. Кочубея, — писал Ходоковский, — засвидетельствует предприятие мое… После обозрения Северо-Западной России, и здесь на планах в Межевой Канцелярии 24-х губерний, уверился я, что древняя География вошедшая в историю нашего Государства, основалась на слабых известиях преподобного Нестора в Киеве, и требует еще многих исследований, и местных проверок. Касательно же происхождения Словен, их языческой номенклятуры, и религий ных (?) оград земляных, которые во всем пространстве наших соплеменных, замечаются под названием городцов, и городищ (здесь и далее курсив Ходоковского. — Ю. С.), с постоянными в округе их названиями, не имеем во всей истории нашей точного изложения. Однообразие замеченное мною от пределов Шлезии до здешних мест, в насыпях Городищенских и порядке древней номенклятуры, сделаться не могло само собою; и если обратить внимание на оное, то сколько может быть пользы в разных отношениях к Истории, и подлинному языку словенскому. Обращаясь к Знаменитому Начальнику Губернии, я не смею утруждать Его до излишества моими рассуждениями, и сейчас объяснюсь, в чем состоит повод мой, и надежда что Ваше Сиятельство не оставите меня без великодушного содействия своего.
Муром уездный город с левой стороны Оки, почти всеми принимается за древнейшую усадьбу племени Муромы, а сие племя полагают за одно с Мордвою, Мещерою, и Черемисами принадлежащим к Финнам или Чудьскому народу. Сие кажется мне невероятным по причине: что Муром при разделении России на XII сыновей Владимира I был уже городом тогда, как все племена Финские не имели еще понятия о городах, и даже деревнях в настоящем смысле. Что в сей стране, на обоих берегах Оки представляются Городища, и языческие урочища, однообразно со всеми Слованями, и самое название Муромы, не есть единственное, повторяясь в Смоленской губернии, и других округах в именовании речек, и усадьб. По тому все писанное по ныне, можно назвать одною теориею, которая может открыться тем неудачнее, что никогда не было через все области наши практической проверки. Я имею причины сомневаться даже, чтобы нынешний город Мурома был на первобытном месте, хотя по указанию Российской иерархии в томе III на странице 358 имеется в оном старое Городище. Первоначальная усадьба Муромы долженствовала быть за Окою на устье речки Муромки, около 25 верст ниже теперешнего города, в близи к Сетчину погосту и Ефановой деревни в местах высоких, как сказано в Экономическом примечании Межевой Канцелярии, и при большой дороге, лежащей из Мурома в Нижний Новгород. Ваше Сиятельство по любви к Отечеству, не будьте равнодушными и к Истории оного. Помогите своим просвещением и властьею, чтобы кто из Муромских Чиновников или Помещиков обратил внимание на предложенное мною и исследовал бы: нет ли при Оке на устье речки Муромки каковых валов ограждающих жило, нет ли урочища: Старой-Муромы. Не будет ли насыпное, или так называемое Городище в сей околотке до Черного ручья, и речки Соколовки. Если же найдется последнее в натуре, или только в названии, то желал бы я, чтобы в округе оного списаны были все усадьбы, пустоша, и названия на 4 версты, с показанием каждого расстояния от Городища»2.
Губернатор предписал муромскому исправнику собрать все необходимые сведения, и тот вынужден был отправиться в археологическую разведку «для изыскания о первобытном месте города Мурома», о результатах которой рапортовал 20 августа: «В Муромском уезде по правую сторону реки Оки речка Муромка действительно имеется, но она так мала, что более походит на ручей и начало имеет из-за деревни Корниловки, принадлежащей помещице Грушевской, которая речка протекает лесными местами, и через большую Нижегородскую дорогу расстоянием от теперешнего города Мурома на 25-й версте, от деревни Ефановой вотчины князя Сергея Михайловича Голицына в полуверсте и села Спаса-Седчина госпож Киселевых в 3-х верстах; наконец от дер. Корниловки в 4 — верстах впадает в затон реки Оки, называемой озеро Седчино, расстоянием от Оки с версту; не доходя же до деревни Корниловки с полверсты по речке Муромке, во оную истекает ключ из оврага, называемого Чернавка, а за оным оврагом по речке находится до самой деревни Корниловки пустошь Соколово; речки ж Соколовки не оказалось; а при устье речки Муромки, на левой стороне по течению, к селу Седчину имеется возвышенное место, но на оном находится строевой и дровяной сосновый лес, а в середине его имеются пахотные небольшие поля, называемые сечами; на правой же стороне Муромки к Оке в полуверсте имеется церковь приходская, называемая Перемиловская пустынь; но по обозрению моему всех вышеозначенных мест, ничего примечательного, чтобы около оных мест находился когда-либо город Муром, не открылось, да и по речке Муромке места более лесные и частию пахотные, к жительству ж неудобные»3.
«Сказание о граде Муроме» сообщает, что город стоял «и многим летом минувшим; пирнесен (так в тексте. — Ю. С.) на ино место вскраи того же града и поставлен идеже ныне стоит»4, там, где когда-то была поставлена «первоначальная» Благовещенская церковь, а сейчас стоят Благовещенский и Троицкий монастыри. В Муроме это место еще в прошлом веке называли Старое или Верхнее (Вышнее) городище, поскольку там до сегодняшнего дня визуально прослеживаются остатки земляных укреплений — валов. (В середине 1990-х годов владимирский археолог В. Глазов подтвердил существование одного из валов домонгольского времени, заложив разведочный шурф в колокольне Троицкого монастыря). Опираясь, видимо, на эти сведения «Сказания» и А. Л. Могайт, и М. Н. Тихомиров посчитали это городище изначальным местом расположения города5, тем более, что природный рельеф для укрепленного поселения был весьма выгодным.
За последующие пятьдесят лет ряд исследователей, занимавшихся изучением различных аспектов истории древнерусских городов, касавшихся, в том числе и Мурома, повторил этот тезис, особо не вдаваясь в подробности. П. А. Раппопорт и Т. П. Кудрявцева, например, с отсылкой к А. Л. Монгайту пишут: «Острог располагался на высоком холме, лежащем в своеобразном природном треугольнике, ограниченном берегом Оки, Мытовским оврагом и дорогой, поднимающейся к граду от устья ручья Мытовского. На этом месте в XVII в. разместился Благовещенский монастырь. Позднее на другом холме у берега Оки выстроили вторую крепость — кремль. Расположенный между ними посад занял поднимающийся в гору участок берега, образовав центр всех частей Мурома и став основой города XVI-XVII вв.
Город IX-XIII вв. расширился к юго-западу от торга в двух направлениях. Первое — вдоль берега Оки с включением муромских, а затем кривичских селищ, одно из которых на южной оконечности поселения еще в XI было занято Спасским монастырем. Второе направление было связано с развитием сухопутной дороги. Началом ее стал подъем на Старое городище, в дальнейшем перешедший в Московскую (Владимирскую) дорогу, пересекавшую будущий центр Мурома по диагонали… дорога к этому первому граду проходила от возможной пристани вдоль него, огибала его с юга и подходила к воротам с напольной стороны оборонительных сооружений, видимо, бывших деревоземляными. Основные высотные ориентиры города — храмы стояли вдоль берега реки, раскрываясь к ней. В какой-то степени градостроительная композиция Мурома IX-XIII вв. была близка Старо-Рязанской»6.
Это достаточно вероятно, тем более, что подобный путь в процессе роста проходили многие города: в самом начале своей жизни город нередко занимал скрытное место в некотором удалении от реки. Река, с одной стороны, была залогом успешного существования города, играя роль удобного пути сообщения, с другой — являлась носителем опасности, поскольку по ней могли внезапно нагрянуть незваные гости. По мере того, как город рос и крепчал, он постепенно набирал силы для контроля над рекой, передвижением по ней купцов, военных отрядов, мигрантов, а, следовательно, и для дополнительного дохода — торговли, сбора пошлин, контроля над территорией и проч. Накачав мускулатуру, город менял дислокацию, выбираясь на самое побережье реки и занимая там тактически и стратегически важное положение, т. е. становился хозяином округи.
Однако в ситуации с Муромом ни эти сведения о первоначальном расположении города в Старом Верхнем городище, ни предположение о его последующем перенесении на высокий берег Оки не находят пока должного археологического подтверждения.
Местный краевед В. Чернышев, вслед за муромским знатоком первой половины XIX в. А. А. Титовым, полагает, что на этом городище поселился пришедший в город князь Константин7, легендарный креститель Мурома, которого традиционно отождествляют с князем Ярославом Святославичем8. Какими источниками пользовался Титов — местными преданиями, историческими документами или чем-то иным — неизвестно. Возможно, в его распоряжении была какая-то редакция «Сказания» или «Жития Константина». «Он (Константин. — Ю. С.) построил для себя дворец в старом вышнем городе, укрепил его тыном и осыпал земляным валом (остатки которого и теперь еще видны под стеной Троицкого монастыря), — пишет Титов. — Вскоре построил деревянную церковь, во имя Благовещения Божией Матири близь дому своего… устроил домы, как для епископа, так и для прочих, прибывших с ним из Киева»9. В известных мне редакциях текста сказано только о строительстве Константином в этом месте двух церквей — Благовещенской и Борисоглебской.
Почему-то коллизию, описанную в «Сказании», В. Чернышев предлагает рассматривать как «противостояние славян, исповедующих языческую религию и славян-христиан, пришедших установить социально-экономический контроль над важными и значимыми землями муромской округи», исключая из конфликта остальное население, в том числе и мусульманское. Однако город, если верить автору повести — и мы это уже видели — был полиэтничным («А во граде Муроме, тогда живяху, погании человеци, мнози и различнии, языцы злии», в том числе и адепты «Моамефа» — Мухаммеда, т. е. мусульмане). А вот племя мурома, по совершенно необъяснимому для меня мнению краеведа Чернышева, было «лояльно» по отношению к Константину, представляло «слабую военную угрозу» и от него «трудно было ожидать нападения», хотя в «Сказании» на это нет даже намека. Более того, по результатам раскопок Пятницкого селища Е. И. Горюнова в 1946 г. отметила, что в XI в. с селища на некоторое время ушло население, и предположила, что это было связано с протестом против христианизации. Так ли это — судить трудно, но, во всяком случае, уже постановка вопроса ставит под сомнение полную «лояльность» муромы к Константину. Более того, анонимный автор публикации по истории Шатурского края в интернете делает из того же «Сказания» радикальный и также бездоказательный вывод: «В начале XI века он (первоначальный Муром. — Ю. С.) был разрушен киевским князем Константином и основан заново уже на том месте, где стоит и поныне»10.
В свою очередь, А. Альквист, изучавшая финно-угорский субстрат Ростовского и Переславского районов Ярославской области, в том числе и взаимодействие языческих верований с христианством, аргументированно отмечает: «Из древних источников хорошо известно, насколько трудно население Ярославской земли принимало новую, христианскую веру. Кажется, не без основания можно предполагать, что местным дославянским населением, а именно мерей, христианство принималось хуже, чем пришлым славянского происхождения, уже из-за того, что новому богу приходилось служить на чужом языке»11.
«Таким образом, — продолжает Чернышев, — «Старое вышнее городище» с градообразующей точки зрения следует рассматривать как важный элемент городской микротопонимики. В Х-XI вв. оно представляло собой некую «приграничную» буферную зону, поскольку занимало срединное положение между территорией, полностью подконтрольной пришлым славянам-язычникам («Богатырева гора» и Кремль) с одной стороны, и старинными, исконными землями племени мурома (муромское селище Кожевники и Николо-Набережное селище) с другой»12. В этом пассаже непонятным остается, во-первых, каким образом микротопонимика [а это филологическая дисциплина, занимающаяся изучением названий (курсив мой. — Ю. С.) небольших местных объектов, непостоянных, известных ограниченному кругу проживающих там людей], может влиять на градообразование? Вторая несообразность связана с тем, что автор исключает Богатыреву и Воеводскую (Кремлевскую) горы из числа «старинных, исконных земель племени мурома». Третье. Если резиденция Константина — «буферная зона», то закономерно следует вывод, что этот буфер ограничивает контакты «славян-язычников» и муромы, из чего вытекает и следующий вывод: мурома и славяне враждуют, или, по крайней мере, находятся в неприязненных отношениях. Более того, при таком раскладе как-то само собой получается, что собственно город — славянский, поскольку Воеводская гора занята славянами. Однако ничего подобного ни в «Сказании», ни в археологических данных нет. Более того, Н. Е. Чалых, в восьмидесятые годы ХХ века проводившая раскопки на Воеводской горе, пишет, что в расчищенном комплексе жилых построек «под нижним венцом одного из домов… найден череп лошади — строительная жертва — обычай, характерный в начале XI в. для славянского населения. В другом доме, между стеной и печкой, расчищено погребение собаки на берестяной подстилке. Это уже пережиток обычаев местного финно-угорского населения, у которого собака была культовым животным». Совершенно очевидно, что на Воеводской горе бок о бок живут и славяне, и мурома.
С точки зрения безопасности в предполагаемых краеведом конфликтах Константин при такой дислокации также ничего не выигрывал, поскольку от городища до поселений и славян, и муромы было всего несколько сот метров. В случае внезапного, или, как говорили в древности, нечаянного приступа стража едва ли бы успела закрыть ворота, не говоря уже о том, чтобы подготовиться к отражению штурма. Судя по «Сказанию», у Константина был двор. Насколько он был укреплен — судить трудно: «В един день приидоша все невернии, муромстии народи ко двору; благоверного князя Константина, со оружием, и дреколием, и сташа вси у врат его». Скорее всего, это был огороженный дворовый участок, обнесенный частоколом, острог, где, кроме Константина и его семьи, жила незначительная часть пришедших с ним людей. Остальные обитали в отдельных жилищах, неукрепленных, что следует из дальнейшего текста: «Видевши вернии людие пришедших; велми убояшася! И затворишася во храмех (хоромах, жилищах, а не в укреплении; не побежали занимать место на стенах «по боевому расписанию»; курсив мой. — Ю. С.) своих, приготовяху оружия бранное к борению с сопротивными!».
Следует учесть, что в «Сказании» название «Старое вышнее городище» имеется далеко не во всех редакциях, в других известных мне письменных документах и изданных работах оно появляется в XIX веке13. Например, изо всех хранящихся в Муромском музее рукописных вариантов, упоминание есть в двух: «И потом воздвиже в Старом городище первоначальную церковь превелику»14. В списке 1896 г., принадлежавшем местному «антикварию» Н. П. Андрину, место названо «старым городцом»15. Так что когда для муромских жителей городище стало «старым» — неясно. Хотя за полтысячи лет, прошедших до написания «Сказания» в середине XVI в., городище вполне могло успеть стать «старым».
По логике В. Чернышева определение «старое», входящее в название городища, существовало уже во времена Константина, и все потому, что «поблизости находилось два грунтовых могильника, принадлежавших племени мурома (они датируются VII-XI вв.) и Николо-Набережное селище VIII — нач. Х вв.». Однако возможна и другая логика. Бытование микротопонимов в средневековых русских городах показывает, что дополнение «старое» появляется по отношению к тем объектам, которые или перестают играть свою прежнюю функциональную роль, или в том случае, когда появляется новый аналогичный объект. Во времена Константина усадьба (двор, укрепление?) вновь отстроенная пришедшим князем на прежде заселенном месте, скорее всего, должна была получить название или Константиновой, или Княжьей (ср.: Рюриково и Труворово городища, Ярославово дворище и проч.). Хотя, строго говоря, Константиновой она вряд ли могла быть, поскольку Константин в нашем контексте — имя легендарное, известное только по «Сказанию».
Если предположение о том, что определение «старое» появилось в названии достаточно поздно справедливо, то следует полагать существование еще одного городища — условно назовем его «Новым» или «Нижним». О нем, однако, нет ни упоминаний, ни косвенных намеков в топографии и топонимике средневекового Мурома. Единственным гипотетичным претендентом на эту роль может быть укрепление на Кремлевской горе, т. е. собственно «город», кремль, или, в дефинициях Чернышева, «укрепленное местонахождение славян-язычников».
Значительный сумбур в систему аргументации В. Чернышева вносит и публицистическое использование им научных терминов. В одном случае он называет Старое вышнее городище «сторожевым пограничным форпостом». Форпост — передовая укрепленная позиция — предполагает подчиненную роль по отношению к основным силам. Такой силой в Муроме был кремль, где, по Чернышеву, сидели противники князя. Было бы весьма странно, если бы Константин взял на себя роль сторожа, охраняющего покой своих недругов. В другом случае городище определяется термином «город в городе», которым обычно обозначается детинец — внутреннее укрепление в самой крепости, полная противоположность форпосту. «Впоследствии, когда конфликт за правом обладания городом был исчерпан, «Старое вышнее городище» прекратило играть роль сторожевого пограничного форпоста», — утверждает исследователь, что, на мой взгляд, не совсем верно. В целом же в той картине, которую пытается нарисовать В. Чернышев, Вышнее городище предстает обычной укрепленной усадьбой. Их порой достаточно условно называют «замками феодала», и считают, что именно они из-за широкого распространения стали основанием для скандинавского названия Руси — Гардарики, Страна городов.
Единственное наблюдение исследователя, с которым трудно не согласиться, это то, что «городище находилось на приподнятом плато, и, будучи ярко очерченным глубокими оврагами, действительно производило впечатление «вышнего», т. е. более возвышенного, нежели соседняя кремлевская гора… прекрасно контролировало северную и западную часть городской территории, т. е. нижнее течение Оки и основную сухопутную дорогу, уходящую в западном направлении». Но и здесь из текста статьи не ясно: северную и западную части по отношению к городищу или по отношению к городу — «укреплению славян-язычников». Если это территории к северу и западу от городища — то они еще не были заселены, и в этом случае Старое вышнее городище — при условии, что на нем сооружены укрепления — казалось бы, действительно могло играть роль сторожевого пункта от внешних врагов. Но опять же непонятно, зачем в таком небольшом удалении от города ставить целое укрепление, когда вполне можно обойтись сторожей, или, в крайнем случае вежей — наблюдательной башней. Если же это север и запад от кремля — это территория городского торга, и в предложенном Чернышевым контексте непонятно, зачем нужен военный контроль над ним.
Пожалуй, объяснение характера и функций сооружения на Старом вышнем городище следует искать во втором названии этого места — Острог. Это название впервые встречается в писцовой книге 1624 г.: «Да на посаде ж в осыпи, где бывал острог, монастырь Благовещенский»16. Выделив курсивом слово «острог», В. Чернышев считает, что это «долгое сохранение памяти о Старом вышнем городище», хотя об оном не сказано ни слова. Здесь я просто разведу руками, поскольку не в состоянии постигнуть логику автора: каким образом слово «острог» сохраняет «сохраняет память» о городище? А вот память об остроге в этой фразе действительно сохраняется, и понятно, что этот острог был здесь не столь давно. Названый же Благовещенский монастырь скорее указывает для сведущего человека, что городище и острог стояли примерно на одном месте, чем напрямую отсылает к городищу.
Название «Острог», наряду со Старым вышним городищем, приводит еще один местный краевед второй половины XX века — А. А. Епанчин. Его сообщение могло бы внести некоторую ясность в вопрос об «исторической памяти». К сожалению, Епанчин не указывает источников информации: книжные ли это сведения или сообщения носителей устной традиции; это делает невозможным определение времени и сферы бытования названий и практически обесценивает значение приведенных фактов. Говоря о границах территории, он расширяет ее на восток до берега Оки17, что, на мой взгляд, маловероятно.
И. И. Срезневский так определяет значение слова «острог»: «Частокол, ограда из кольев, устраивавшаяся около города, как для защиты, так и для нападения на город; внешнее окружное укрепление (противоположность детинцу — крепости внутренней)»18. В «Словаре русского языка XI-XVII вв.» острогом названа «внешняя крепость в противоположность детинцу»19, а в «Словаре древнерусского языка (XI-XIV вв.)» — внешнее окружное укрепление города»20. Острогом также назывался укрепленный пункт, обнесенный оградой из тына, т. е. вертикально поставленных бревен, заостренных сверху21. Остроги могли быть «жилыми», если в них имелось постоянное население, или «стоялыми» — если они вмещали гарнизоны только на время ведения военных действий22.
Если с этих позиций подобраться к нашему городищу, становится ясным его предназначение. Прежде всего, не возникает сомнений, что это фортификационное сооружение, расположенное с максимально возможным учетом защитных свойств рельефа местности. Дело не только в том, что овраги, у откосов которых стоял острог, затрудняли подступы к нему и его штурм. С одной стороны, укрепление контролировало территорию самих оврагов и, соответственно, препятствовало скрытному сосредоточению сил противника при подготовке приступа города с наиболее уязвимого для него направления. С другой стороны — и другим фасадом — сооружение выходило на северную оконечность городского торга, которое «по совместительству» являлось и осадным пространством. Шедшие на приступ города, таким образом, попадали в клещи, оказываясь под двойным ударом — с фронта и с тыла.
После покорения Казани Иваном Грозным во второй половине XVI века оборонное значение Мурома падает. В начале XVII, в смутное лихолетье, город был разорен и разграблен бандами Лисовского и Крупки. От укрепления остаются воспоминания и валы, образующие городище, — «в осыпи, где бывал острог» — и восстанавливать острог нет резона и средств. Насколько мне известно, заложенные в свое время на территории Троицкого и Благовещенского монастыря археологические шурфы показали отсутствие слоев домонгольского времени — встречались лишь отдельные вещи этого периода. Это свидетельствует, что городище было необитаемым, гарнизон в него, видимо, ставили по мере опасности.
Городское предание связывает начало Мурома и с Чаадаевским городищем, что находится в 9 км западнее от современного города. Оно стало известным по найденному в 1895 г. бронзовому наконечнику ножен меча скандинавской работы23. Полномасштабных раскопок там не проводилось. Однако неоднократные обследования датируют его IX-X вв.24 Разведочные шурфы и разрез вала были произведены Н. Н. Ворониным, который, датируя памятник тем же временем, пришел к выводу, что «городище не обиталось и было убежищем»25. Есть предположение, что это был пункт сбора дани теми же варягами. Чаадаевское городище в городских преданиях связывают и с переселением туда муромских жителей в период запустения города после нападения татар, моровой язвы и пожаров, где они жили до 1351 года, до возобновления города князем Юрием Ярославичем26.
Таким образом, наиболее вероятной оказывается все-таки версия изначального возникновения города на высоком овражном мысу — Кремлевской (Воеводской) горе — левого берега Оки в X-XI вв.
1 См.: Голотвин А. Н. Д. Я. Самоквасов и изучение славяно-русских древностей. — Воронеж, 2014. — С. 69.
2 А. См. Где был древний город Муром? // Труды Владимирской ученой комиссии. — Владимир, 1901. — Кн. III. — С. 3−4.
3 Там же. — С. 4.
4 Житие святого благоверного князя Константина и чад его, благоверных князей Михаила и Феодора, муромских чудотворцев. Сказание о граде Муроме // Сухова О. А. Житийная икона святых благоверных князей Константина, Михаила и Феодора Муромских. Александр Казанцев. 1714 год. — М., 2006. — С. 247.
5 Монгайт А. Л. Муром. — М., 1947; Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — С. 76.
6 Раппопорт П. А., Кудрявцева Т. П. Города Рязанской земли // Древнерусское градостроительство X-XV вв. — М., 1993. — С. 123.
7 Чернышев В. Я. Муромское «Старое вышнее городище»: от мифа к реалиям // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: moscowia.su/projects/konkurs/raboty/2008/1016-muromskoe-staroe-vyshnee-gorodishche-ot-mifa-k-realiyam; Титов А. А. Историческое обозрение города Мурома. — Муром, 1991. — С. 19 (Репринт с издания: Труды Владимирской ученой архивной комиссии. — Владимир, 1902. — Кн. IV).
8 См.: Шиман Н. Б. О муромских князьях XI-XIII веков // Уваровские чтения — VIII. — Владимир. 2012. — С. 169−179.
9 Титов А. А. Указ. соч. — С. 19.
10 Шатурский край // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: vobbler.narod.ru/pages/trips/kraeved/shatura.html.
11 Альквист А. Синие камни, каменные бабы // Journal de la Soci€et€e Ougrienne 86. — Helsinki, 1995. — P. 20.
12 Чернышев В. Я. Муромское «Старое вышнее городище»: от мифа к реалиям.
13 См., например: История Российской иерархии, собранная Новогородской Семинарии Ректором и Богословия Учителем, Антониева монастыря Архимандритом Амвросием. — М., 1811. — Ч. III. — С. 358; Титов А. А. Указ. соч. — С. 19; Тихонравов К. Город Муром, история его и древности // Тихонравов К. Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии Владимирской губернии. — М., 1857. — С. 83; Сокращенная редакция жития благ. князя Константина Муромского // Серебрянский М. Древнерусские княжеские жития. — 1915. — ЧОИДР. — Кн. 3. — Прилож. VIII. — С. 102.
14 Сказание о граде Муроме. М 30 593 Л. 19; М 2306.
15 Повесть о водворении христианства в Муроме // НА МИХМ. — М-2303 (65). — С. 20.
16 Сотная с писцовых книг г. Мурома 1623/24 г. — Владимир, 2010. — С. 48.
17 Епанчин А. А. Топонимика Мурома и его окрестностей. — Муром, 2000 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: samlib.ru/d/domnina_e_a/toponimikamuroma.shtml.
18 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. — СПб., 1902. — Т. II. — Стб. 744−745.
19 Словарь русского языка XI-XVII вв. — М., 1987. — Вып. 13. — С. 156−160.
20 Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.) — М., 2009. — Т. VI. — С. 231.
21 Ласковский Ф. Материалы по истории инженерного искусства в России. — СПб., 1858. — Ч. I. — С. 15.
22 Древнерусские деревянные фортификационные сооружения. Типы древнерусских фортификационных сооружений. Виды типовых оград, виды стен срубами, детали их. Типы башен и детали их конструкции // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: wood.totalarch.com/krasovsky/5.
23 Спицын А. А. Древности бассейнов Оки и Камы // МАР. — М., 1901. — № 25. Табл. XXVIII, 2.
24 Паспорт памятника археологии, № 29 от 30 августа 1960 г. // НА МИХМ. — Ч. 12; Королев В. Б. Отчет об археологической разведке… — Л. 14; Предварительный отчет работы разведочного отряда Окской экспедиции института краеведческой и музейной работы НКП РСФСР — 1939 год // Переписка об археологических исследованиях // НА МИХМ. — № 280. — С. 12.
25Воронин Н. И., Горюнова Е. И. Отчет Муромской археологической экспедиции АН СССР в 1946 г. // НА МИХМ. — № 343. — С. 31.
26 Тихонравов К. Указ. соч. — С. 82.