Смирнов Ю. М. Муром и мурома

Первое население на Муромской земле появляется в эпоху верхнего палеолита, о чем свидетельствует открытая в 1877 г. А. С. Уваровым Карачаровская стоянка¹ (ныне место стоянки входит в черту города), и все последующее время до средневековья территория была хоть и слабо, но заселена. В ходе Великого переселения народов IV-V вв. н. э. с запада сюда переместились балтские племена мощинской археологической культуры и, слившись с местными финскими племенами, встретили волну переселенцев с востока — финно-угров. Этот конгломерат и образовал особую этническую группу, называемую в современной науке летописным племенем мурома². Первоначальным основанием для отнесения муромы к отдельному племени стали слова летописи «мурома — язык свой», а свидетельством принадлежности к финно-угорской общности стало единственное, как считалось, оставшееся от языка племени слово — его название, которое племя в действительности получило по ранее существовавшему названию местности, т. е. название племени, этноним, не является подлинно автохтонным, а принято извне³. Топо- и гидронимика региона, — а все реки бассейна Оки, например, имеют древние финские названия, — позволяют отнести мурому к поволжско-финскому племени, по языку близкому к мордве, но отличавшемуся заметным своеобразием⁴.

У отечественных исследователей нет единой точки зрения по поводу этнической принадлежности муромы. Пожалуй, самое оригинальное и радикальное мнение высказал еще в ­30-е годы XIX в. Н. М. Макаров. Полагая, что мурома была родственной волжским булгарам, поскольку все время соседствовала с ними, а те, в свою очередь, были славянами (этого мнения придерживался и один из создателей славистики Ю. И. Венелин), Макаров возводит происхождение муромы к далеким санскритским временам, когда две индийские секты сапван и созвучная муроме мура были вынуждены из-за войн покинуть свою родину. «Верно и то, — пишет Макаров, — что Мурома не была соплеменницею ни Мордве, ни Черемисам, ни Финнам и, особенно этому последнему народу: Финны своим выходом в Европу очень далеко опередили и Славян и Мурому»⁵. В. Ф. Генинг и С. К. Кузнецов считали мурому близкородственной мери⁶, А. А. Гераклитов отождествлял ее с мордвой⁷, А. Е. Алихова и А. Ф. Дубынин видели в муроме родственников мордвы⁸, А. П. Смирнов и Е. И. Горюнова рассматривали мурому как одно из мордовских племен⁹, В. Н. Мартьянов и Д. Т. Надькин полагали, что мурома входила в состав предков мордвы-эрзи¹⁰.

Открытые в Муромском регионе в конце XIX в. археологические памятники — могильники и селища — были отнесены к культуре этого племени, которое в IX-XI вв. по сумме археологически установленных этнографических признаков выступает как самостоятельная этническая общность¹¹.

VII-IX вв. могут характеризоваться как время проникновения на территорию муромы славянских племен — кривичей, новгородских словен с северо-запада Руси и в небольшом количестве вятичей — с юго-запада, причем, проследить территории, занимаемые ими, весьма сложно. Видный историк XIX в. Д. А. Корсаков считал, что славяне, составившие «великорусское население Муромо-Рязанской земли», пришли в верховья Оки с юга, а в среднее течение — из Ростово-Суздальской ­земли¹².

В отличие от С. К. Кузнецова, считавшего вятичей основными славянскими насельниками Муромской земли¹³, В. В. Седов, основываясь на данных археологии, высказал мнение, что вятичи вообще лишь слегка затронули Муромскую землю¹⁴. Исходя из постулата А. П. Щапова, одного из первых сторонников теории социоестественного подхода в изучении истории, о том, что «русская колонизация сама носит на себе глубоко пассивный отпечаток топографических условий местностей»¹⁵, В. Семенов-Тян-Шанский объясняет, почему славяне двигались именно в этом направлении. «Годные для земледелия полосы уходили на северо-восток в суровый климат. Что же здесь могло развиться, при неудержимом стремлении славян в сторону наименьшего сопротивления — к мирным финским дикарям, — как не промысловая славянская жизнь со спорадическим земледелием на себя, где последнее было возможно. Эта жизнь и требовала преимущественного сосредоточения у главных путей сообщения, по которым пришли промышленники, т. е. у водоемов, по мере удаления к северо-востоку все более приобретающих речной характер… восточно-славянская колонизация, первый толчок которой дало по-видимому готское меридиональное движение, двигалось по расположению наиболее удобных для земледелия почв и притом в сторону наименьшего сопротивления, т. е. на северо-восток к финнам. Но ведь сама финская среда имела в различных своих частях различную степень сопротивляемости, давая возможность отдельным своим частям, как например мордве, сопротивляться до самого XVII века. Поэтому естественно, что славяне наперед занимали наиболее ослабленные вследствие борьбы с более ранними врагами части финской территории, или вернее даже спорной между финнами и тюрками с одной стороны и между финнами и литовцами с другой. Так обтекла древняя русская колонизация сначала двумя языками — кривицким и вятицким — московское междуречье Оки и Волги, на котором почва едва ли многим хуже, чем на конечных моренах великого ледника, но зато там сидели более сильные финны, опиравшиеся основанием своего треугольника на могущественное Волжско-Камское Булгарское царство. Языкообразная форма русской колонизации объясняет, почему половцы так легко оттеснили вятичей, прорвав поперек узкую южную лопасть колонизации. Но в свою очередь вятичи, наперев с юга на западную часть основания финского треугольника, обеспечили этим беспрепятственный рост Муромско-Суздальско-Ростовского славянского оплота, обратившегося впоследствии в Московский»¹⁶.

Тогда же, видимо, начинается и постепенное слияние близких по типу хозяйства и языческим верованиям пришлых славянских и автохтонных финно-угорских племен. Этот процесс носил мирный характер.

Основным типом поселений у муромы были неукрепленные селища. Укрепленных же поселений муромы — городищ — на Нижней Оке пока не известно. Если возникала острая необходимость в убежище, население могло использовать городища, сооруженные еще в эпоху раннего железного века. Строго говоря, основой для такого предположения В. В. Гришакова и Ю. А. Зеленеева послужило обнаруженное Н. Н. Ворониным удлиненное углубление на Кремлевской горе Мурома, которое, возможно, было оборонительным рвом. Причем, как отмечают исследователи, «если функционирование ранних селищ муромы достаточно достоверно с VIII-IX вв., то время использования городищ-убежищ определить затруднительно»¹⁷.

В то же время финно-угорское население соседних территорий — меря и мари — сооружало фортификации вокруг своих стационарных поселений уже в ранний период их существования. Другие соседи муромы — мордва — на рубеже ­I-II тыс. н. э., стали строить укрепленные городища¹⁸. По мнению исследовавшего их В. Н. Мартьянова, это были упоминаемые в русских летописях «тверди», которые возводились мордвой для противодействия русской колонизации¹⁹.

Во всяком случае, нет никаких свидетельств о крупных столк­новениях между славянами и муромой, а данные археологии говорят о совместном проживании муромы и славян на одних селищах, использовании общих мест захоронения²⁰. К XI в. рядом с поселениями муромы появились многочисленные славянские поселки²¹. Недостаток фактического материала пока не позволяет сделать определенного вывода о причинах складывания такой ситуации. Так или иначе, характерной чертой славянской колонизации на данной территории было не вытеснение автохтонных племен, как это произошло, например, в Рязанской земле²², а некий синтез пришлых и местных народностей. Нечто сходное происходило и в будущей Новгородской земле. Поскольку эта территория изучена несравнимо лучше археологически, академик В. Янин так характеризует процесс: «На обширных пространствах русского северо-запада, изобилующих лесами, озерами, болотами и весьма бедных пахотными землями, со времен неолита и бронзового века обитали племена угрофинской языковой группы. Начиная с VI-VII вв. сюда начали переселяться славянские племена. Основным занятием местных жителей были рыболовство и охота, однако славяне уже умели пахать землю и возделывать злаки. Обе части населения, не мешая друг другу, заняли определенные участки территории, и, поскольку каждый занимался тем, что не умел другой, вскоре возникла взаимная заинтересованность»²³. Вполне вероятно, что так же обстояло дело и на Муромщине, тем более, что из славян здесь, как и на северо-западе, присутствовали кривичи и новгородские словене. «Сам муромский этнос, сформировавшись практически одновременно с другими этносами поволжских финнов, просуществовал сравнительно небольшой исторический период времени и в XI-XII вв. фактически прекратил свое существование, будучи ассимилированным пришедшим сюда славянским населением и частично переселившись в восточном и юго-восточном направлениях — в мордовские, марийские и болгарские (булгарские. — Ю. С.) земли, где также был ассимилирован»²⁴.

Традиционно Муром называют одним из пяти древнейших русских городов, поскольку он фигурирует в списке городов Начальной русской летописи под 862 г. Однако уже в самой летописи он обозначен как город, точнее, место или территория, принадлежавшее племени м€урома. Собственно летописные сведения о племени этим и ограничиваются. При этом следует отметить, что ни одного муромского города, включая сам летописный Муром (IX в.), пока не обнаружено²⁵; общее же число известных на сегодня поселений со следами проживания племени мурома достигает сорока четырех²⁶.

Еще в прошлом веке было отмечено, что до прихода славян местное население городов не строило; поэтому создание городских поселений считалось несомненной заслугой славян-пришельцев²⁷. «До конца XI в. вся эта северо-восточная окраина Русской земли представляла собою глухой и слабо населенный край, в лесах которого разбросаны были финские поселки. Меря и Мурома не строили городов, не имели никакого гражданского устройства и не были политически объединены», — писал С. Ф. Платонов²⁸. Но ведь и мигрировавшие сюда славяне далеко не сразу бросились строить города. Скорее всего, вопрос об этнической прерогативе возведения города Мурома не сто€ит. Просто был период, в течение которого — я не буду сейчас останавливаться на причинах этого — ни для муромы, ни для славян города не были необходимыми. С изменением экономических, политических и социальных условий — развитием ремесла, торговли, разложением родоплеменных отношений и возникновением новых институтов управления, необходимостью защиты от внешней опасности и соблюдения своих выгод, включением региона в сферу интересов более влиятельных административных образований, возникающих или меняющихся условий уплаты или получения дани — такая необходимость возникает. М. Н. Тихомиров когда-то заметил, что из более чем двух десятков русских городов, возникших в IX-X вв. и упомянутых в летописях, только два — Ладога и Муром — носят неславянские названия²⁹. Было бы странно, если бы славяне, основав свой город, назвали его чужим непонятным именем, как если бы князья называли города ни в честь своего тезоименитого святого патрона, а, к примеру, в честь покровителя соперника. В связи с этим автоматически встает вопрос об этнической принадлежности города (в частности, Мурома) как в момент его возникновения, так и в период дальнейшего развития.

По времени первого упоминания в летописи Муром, если и существовал, едва ли мог считаться городом в полном смысле слова, хотя, по мнению М. Н. Тихомирова, он был уже в IX в.³⁰ А. Л. Монгайт к IX в. относит только поселение³¹. Поскольку археологически пока не подтверждено даже существование поселения этого времени на территории, ставшей впоследствии городом³², наиболее правомерной представляется точка зрения Е. И. Горюновой, согласно которой на этом месте был ряд деревенских поселков с центральным поселением племени мурома³³. Вслед за И. Я. Фрояновым М. В. Кривошеев считает, что это поселки родовых общин, которые в XI — начале XII вв. стали превращаться в посад Мурома³⁴. Однако, что это было — протогородской комплекс или конгломерат поселков — пока неясно. Следует отметить, что сделанные на основе археологического материала выводы во многом носят предварительный или дискуссионный характер, поскольку раскопки в регионе проводились от случая к случаю, планомерных и долговременных работ не велось³⁵.

В это время Муром существует как населенный пункт со смешанным славяно-муромским населением, но где, по-видимому, основными жителями оставались аборигены³⁶. Автор «Сказания о граде Муроме» XVI в. — единственного письменного источника по христианизации Муромского края, в котором использованы местные устные предания, — прямо указывает, что «живяху» во граде Муроме «человеци мнози и различни», следовательно, население города полиэтнично³⁷. Во всяком случае, говорить о «русском» Муроме с 862 г., как это попытался сделать в полемике с Е. И. Горюновой И. П. Богатов, несколько преждевременно³⁸. И. П. Богатов, археолог-любитель, долгие годы проработавший в муромском музее, в том числе и в должности директора, в преддверии 1100-летнего юбилея даты, под которой Муром упоминается в летописи, постарался подобрать аргументы, свидетельствующие о существовании Мурома в 862 году. И, хотя его сын, краевед В. И. Богатов, много позже напишет, что автор «обосновал закономерность» даты³⁹, научное сообщество не приняло приведенные доводы. Однако они с энтузиазмом были восприняты местным руководством, которое организовало пышное празднование 1100-летнего юбилея города. Таким образом дата утвердилась в сознании местных жителей, а потом стала тиражироваться в средствах массовой информации, рекламе, популярной литературе.

Славянская диаспора вполне могла раствориться среди местного населения — предпосылки к этому были, если бы спорадическое славянское вливание не было мощно подкреплено походами Святослава 965 г. на Оку и Волгу и Владимира Святославича 985 и 997 гг. на Волжскую Булгарию и христианизацией края, начавшейся, вероятно, на рубеже Х и XI вв., когда Муром попал в круг политических интересов киевских князей⁴⁰, возобновившейся в княжение Игоря Ярославича в Муроме в 40-е — начале 50-х гг. XI в. и завершившейся в первой трети XII в. при Ярославе Святославиче⁴¹.

По сути, это был второй, экспансивный этап славянизации края. С конца Х в. Муром оказался вовлеченным в междоусобную борьбу южнорусских князей, когда многочисленные и разноплеменные славянские дружины появлялись у стен города⁴², иногда приводя с собой и половцев⁴³, которые выступали то противниками, то союзниками разных русских князей⁴⁴. Поскольку едва ли не важнейшим вопросом подчинения князьям был вопрос о дани⁴⁵, муромские жители оказывали вооруженное сопротивление пришельцам⁴⁶, т. к., по мнению историка, Муром в Х в. уже являл собой политическую организацию, способную самостоятельно решать экономические задачи⁴⁷. Собственно, вопрос о дани для Мурома был не нов — по преданию кормления в Муроме получали уже дружинники Рюрика⁴⁸: «А се суть инии языци иже дань дають Руси: Чюдь, Меря, Весь, Мурома, Черемись, Моръдва, Пермь, Печера, Ямь, Литва, Зимигола, Корсь, Норова, Либь»⁴⁹.

Вторым вопросом, вызывавшим активное неприятие автохтонов-язычников, среди которых, видимо, жили и отдельные представители ислама⁵⁰, было христианство, настолько интенсивно внедрявшееся новой властью, что это дало повод некоторым историкам считать стычки X-XI вв. вокруг Мурома и восстания муромцев конфессиональными по своему характеру⁵¹. Даже с внедрением христианства присутствие язычества весьма ощущалось в менталитете муромских жителей⁵². Сами жители получили прозвище «святогонов», а известные на Руси защитные заклинания уберегали от «ведьмы Киевской и от сестры ее Муромской»⁵³, что свидетельствует о широко распространившейся славе Мурома как языческого центра. Кстати сказать, остатки языческого святилища были обнаружены при производстве земляных работ в марте 1878 года на Воеводской (Кремлевской горе)⁵⁴.

Внешняя угроза способствовала консолидации местного населения, и не случайно по преданию первый муромский князь Глеб из-за противодействия местных жителей даже вынужден был основать свою резиденцию в нескольких «поприщах» от города⁵⁵.

Так или иначе, и княжеская экспансия, и христианизация Мурома, несомненно, явились факторами, способствовавшими процессу ассимиляции автохтонного населения. Из работ большинства российских ученых следует вывод, что окончательная ассимиляция муромы произошла именно в этот период. В пользу этого свидетельствует то, что Муром играет роль плацдарма славянской колонизации Нижегородского Поволжья, которая формируется по ходу развития города⁵⁶. Это подтверждается и данными исторической лингвистики⁵⁷. Однако финский историк Х. Киркинен предполагает, что процесс ассимиляции был более длительным, т. к. с точки зрения лингвистики она невозможна в столь краткое время, а потому обращает внимание еще на один фактор, по его мнению, усиливший в XIII в. слияние муромы со славянами — монголо-татарское владычество⁵⁸. Это вполне возможно, тем более, что не исключается вероятность того, что с середины XIII до середины XIV вв. в Муроме находилась резиденция представителя Орды — «великого баскака владимирского»⁵⁹. И, хотя никаких очевидных влияний татаро-монгольской общины не прослеживается (следует, правда, оговориться, что этот период — самый темный в истории Мурома), археологически факт возможности существования ордынской резиденции подтверждается находкой в 1869−70 гг. печати баскака⁶⁰.

По всей вероятности, именно в XIII-XIV вв. завершается формирование антропологического и этнического облика жителей Мурома; при этом они сохраняют локальное название. Во всяком случае, С. Герберштейн в своих «Записках» называет их муроманами (Muromani)⁶¹. (Полковник генштаба Талызин, описавший Владимирскую губернию в «Военно-статистическом обозрении Российской империи» отмечал: «В переделах Владимирской губернии жили в древности, в диком состоянии, два народа: Мурома и Меря (Чудь)… Время не могло совершенно изменить одного — наружного вида, и действительно, тип Финского племени и народа Мурома, сходного с ним, сохранился еще в некоторых местах. Так, жители уездов: Муромского, Меленковского, Гороховецкого, Судогодского и южной части Покровского резко отличаются, по наружному виду, от жителей уезда Владимирского и прилежащих к нему частей Суздальского, Александровского, Юрьевского и верхней части Покровского: первые малорослы, уродливы и носят на себе известный отпечаток Финского племени»⁶². Этнограф XIX в. описывал жителей Муромского уезда так: «Как правило, роста среднего, волосы имеют темнорусые, глаза — серые. Физически сильны, здоровы, проворны, ловки»)⁶³. Представляется, что к этому следует добавить и несомненный процесс обратного влияния — муромы на славян, до настоящего времени не только не изученный, но практически и не обозначенный в специальной литературе, за исключением, может быть, арабеска на эту тему С. К. Кузнецова. Во всяком случае, по мнению специалиста Центра русского фольклора В. Е. Добровольской, высказанному при обсуждении докладов на VI «Уваровских чтениях», финно-угорская составляющая до сих пор весьма заметно проявляется в комплексе традиционных обрядов населения Муромского округа. Проведенное несколько лет назад генетическое исследование, для которого по специальной методике были отобраны представители коренного населения региона, показало, что «этническое облако популяции Мурома слегка выдвигается из ядра центральных русских популяций, и выдвигается в сторону финно-угорских народов. Возможно, что таким образом здесь проявляется влияние генофонда племени мурома, которое вошло в состав современного населения региона и относилось к финно-угорскому миру… Возможно, что после полной расшифровки генома… этих индивидуумов мы сможем увидеть более детально сохранившиеся в их геноме финно-угорские ­особенности»⁶⁴.

---

¹ Уваров А. С. Археология России. Каменный период. — М., 1881. — Ч. 1. — С. 112; История Мурома и Муромского края с древнейших времен до конца двадцатого века. — Муром, 2001. — С. 29.

² История Мурома и Муромского края. — С. 13; Дубынин А. Ф. О племенной принадлежности населения северной окраины Муромской земли // СА. — 1966. — № 3. — С. 67−79.

³ См.: Альквист А. От Мурома до Муураме: происхождение этнонима мурома // Уваровские чтения — III. — Муром, 2001.

⁴ См., например: Кузнецов С. К. Русская историческая география. Вып. 1 (меря, мещера, мурома, весь). — М., 1910. — С. 109; Полевой П. Очерки русской истории в памятниках быта. — СПб., 1880. — С. 141−142; Семенов-Тян-Шанский В. Город и деревня в Европейской России. — СПб., 1910. — С. 20; Попов А. И. Названия народов СССР. Введение в этнонимику. — Л., 1973. — С. 101, 102; Убийственный удар по славянским теориям наносит историк из Мордовии Шарононь Сандра (Александр Шаронов) // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: rssmix.ru/visitor/readfeed/page/4₄₃; и др.

⁵ Макаров Н. М. Муром и Мурома [30-е гг. XIX в.] // НИОР РГБ. — Ф. 203. — Кн. 228. — Ед. хр. 2. — Л. 1−4об.

⁶ Генинг В. Ф. Этногенез удмуртов по данным археологии // Вопросы финно-угорского языкознания. — Ижевск, 1976. — Вып. IV; Кузнецов С. К. Русская историческая география. Курс лекций, читанных в Московском Археологическом институте в 1907—1908 гг. — М., 1910. — Вып. 1. — С. ­108−127.

⁷ Гераклитов А. А. К вопросу о национальности летописной «муромы» // Изв. Нижневолжского института краеведения им. М. Горького. — Саратов, 1931. — Т. IV.

⁸ Алихова А. Е. Мордва и мурома // КСИИМК. — М., 1949. — Вып. ХХХ. — С. 26−30; Дубынин А. Ф. Малышевский могильник (К истории нижней Оки I тысячелетия н. э.) // КСИИМК. — М., 1949. — Вып. XXV. — С. 134−136.

⁹ Смирнов А. П. Очерк древней истории мордвы // Тр. ГИМ. — М., 1940. — Вып. XI. — С. 159; Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья. Материалы и исследования по археологии СССР. — М., 1961. — Вып. 94. — С. 143.

¹⁰ Мартьянов В. Н., Надькин Д. Т. Об этнической принадлежности населения рязанского и муромского Поочья I тысячелетия н. э. // Археологические памятники мордвы I тысячелетия н. э. — Саранск, 1979. — С. 103−133.

¹¹ Голубева Л. А. Мурома // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. — М., 1987. — С. 82; подробнее см.: Бейлекчи В. В. Древности летописной муромы (погребальный обряд и поселения). — Муром, 2005.

¹² Корсаков Д. А. Об историческом значении поступательного движения великорусского племени на Восток. — Казань, 1889. — С. 12−13.

¹³ Кузнецов С. К. Русская историческая география. Вып. 1 (меря, мещера, мурома, весь). — С. 110.

¹⁴ Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. — М., 1982. — С. 143−145.

¹⁵ Щапов А. Историко-географическое распределение русского народонаселения. — С. 24

¹⁶ Семенов-Тян-Шанский В. Указ. соч. — СПб., 1910. — С. 11, 33.

¹⁷ Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А. Мурома VII-XI вв. — Йошкар-Ола, 1990. — С. 6.

¹⁸ Там же. — С. 7.

¹⁹ Мартьянов В. Н. Археологическая разведка в Мордовской ССР и южных районах Горьковской области // Труды МНИИЯЛИЭ. — Саранск, 1979. — Вып. 52. — С. 155−157.

²⁰ Голубева Л. А. Мурома // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. — С. 81, 83, 84−85; Спицын А. А. Древности бассейнов рек Оки и Камы // МАР. — 1901. — № 25. — С. 44−50, 105, 113; Бейлекчи В. В., Родин В. В. Поселения племени мурома // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: promurom.ru/infom/psel.php.

²¹ Горюнова Е. И. К истории городов Северо-Восточной Руси // КСИИМК. — М., 1955. — Вып. 59. — С. 14, 171; она же. Муромская экспедиция // КСИИМК. — М., 1949. — Вып. 27. — С. 101; она же. Итоги работ муромской экспедиции // КСИИМК. — М., 1950. — Вып. 33.

²² Седов В. В. Восточные славяне… — С. 143−145.

²³ Янин В. Боярская республика на Волхове // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.sciam.ru/2006/2/archeology.shtml.

²⁴ Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А. Мурома VII-XI вв. — Йошкар-Ола, 1990. — С. 3.

²⁵ См.: Воронин Н. Н. Муромская экспедиция // КСИИМК, XXI. — М., 1947. — С. 136−139; Е. И. Горюнова. К истории городов северо-восточной Руси // КСИИМК. — М., 1955. — С. 12−14; Успенская А. В., Фехтер М. В. Указатель к карте «Поселения и курганные могильники Северо-Западной и Северо-Восточной Руси X-XIII вв» // Очерки по истории русской деревни. Труды ГИМ. — М., 1956. — Вып. 32. — С. 146.

²⁶ Бейлекчи В. В., Родин В. В. Указ. соч.

²⁷ См., например: Добронравов В. Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. — Владимир, 1897. — Вып. 4. — С. 136; Галкин В. А. Суздальская Русь. — Иваново, 1939. — С. 26.

²⁸ Цит. по: там же. — С. 27.

²⁹ Тихомиров М. Н. Древнерусские города. Ученые записки МГУ. Вып. 99. — М., 1946. — С. 9−10, 12.

³⁰ Там же. — С. 431.

³¹ Монгайт А. Л. Указ. соч. — С. 247−248.

³²См: Бейлекчи В. В. Исследования на Кремлевской горе Мурома // Археологические открытия 1998 года. — М., 2000. — С. 76−77; Бейлекчи В. В., Родин В. В. Новые археологические исследования в муромском кремле // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003. — С. 9−17; Воронин Н. Н. Муромская экспедиция // КСИИМК. — М., 1947. — Вып. XXI; Воронин Н. Н., Горюнова Е. И. Отчет муромской археологической экспедиции АН СССР в 1946 г. // НА МИХМ. № 343. — 1947; Чалых Н. Е. Археологические исследования в кремле г. Мурома // Задачи советской археологии в свете решений XXVII съезда КПСС. Тез. докл. — М., 1987; История Мурома и Муромского края. — С. 41.

³³ Горюнова Е. И. К истории городов Северо-Восточной Руси. — С. 14, 171; она же. Муромская экспедиция. — С. 101; она же. Итоги работ муромской экспедиции // КСИИМК. 1950. — Вып. 33.

³⁴ Фроянов И. Я. Спорные вопросы образования городов на Руси // Историческая этнография. — Л., 1985. — Вып. 3. — С. 114, 115; Кривошеев М. В. Муромо-Рязанская земля. Очерки социально-политической истории XI начала — XIII вв. по материалам повестей. — Гатчина. — 2003. — С. 34−35.

³⁵ См.: Лодыгина Е. В. Обзор археологических исследований Мурома и Муромского района // Уваровские чтения — V. — С. 78−82.

³⁶ Кривошеев М. В. — Указ. соч. — С. 30.

³⁷ Зиборов В. К. Домашнее прочтение Муромского сборника. Приложение // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. — СПб., 2000. — Вып. 3. — С. 67.

³⁸ Богатов И. П. О времени возникновения Мурома // СА. — 1959. — № 3. — С. 223−226.

³⁹ Богатов В. И. «…Во власти двух стихий» (Н. Н. Воронин в Муроме) // Муромский сборник. — Муром, 1993. — С. 11.

⁴⁰ См.: Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. — М., 1951. — С. 197−200; 217.

⁴¹ Рапов О. М. Русская церковь в IX — первой трети XII в. Принятие христианства. — М., 1988. — С. 399−400; Тихомиров М. Н. Начало христианства на Руси // Тихомиров М. Н. Древняя Русь. М., 1975. — С. 261; Чернышев В. Я. Исторические предпосылки крещения Муромской земли // Рождественские чтения — VII. — Ковров, 2000. — С. 46−48.

⁴² См., например: Кривошеев М. В. Указ. соч. — С. 36−39; Кузнецов С. К. Русская историческая география. Вып. 1 (меря, мещера, мурома, весь). — С. 110; Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. — М., 1984. — C. 60; Насонов А. Н. Указ. соч. — С. 197−200, 205; Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. — СПб., 1909. — С. 103−104; Пресняков А. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X-XII столетий. — СПб., 1909. — С. 39−40, 41, 75−76, 120.

⁴³ Пресняков А. Е. Образование великорусского государства. Очерки по истории XIII-XV столетий. — Петроград, 1918. — С. 224−225, прим.

⁴⁴ Родина М. Е. Международные связи Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. (по материалам Ростова, Суздаля, Владимира и их округи). Историко-археологические очерки. — Владимир, 2004. — С. 62.

⁴⁵ См.: Кривошеев М. В. Указ. соч., 2003. — С. 36−39.

⁴⁶ Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — С. 75.

⁴⁷ Новиков М. П. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. — М., 1991. — С. 74−75.

⁴⁸Насонов А. Н. Указ. соч. — С. 10. Прим. 3; Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. — М., 1968. — С. 22;

⁴⁹ Лавр. Цит. по: Тебеньков М. М. Происхождение Руси. — Тифлис, 1894. — С. 137.

⁵⁰ См., например: Кузнецов С. К. Русская историческая география. Вып. 1 (меря, мещера, мурома, весь). — С. 113.

⁵¹ См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — С. 75−77; Тихомиров М. Н. Древняя Русь. — М., 1975. — С. 94−95; 270.

⁵² См.: Кривошеев М. В. Указ. соч.; Алексеева Л. М. Характер менталитета создателей муромской повести о Петре и Февронии // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003. — С. 103−106; она же. Легенда о Петре и Февронии как возможный ключ к расшифровке древнейшей мифологии Европы // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003. С. 116−120; Смирнов Ю. М. Христианство и язычество в «Повести о Петре и Февронии муромских» // Рождественские чтения — VII. — Ковров, 2000. — С. 42−45; он же. Повесть о благоверной деве Февронии, христианском и языческом менталитете и о реабилитации муромских «святогонов» // Уваровские чтения — IV. — Муром, 2003. — С. 75−81.

⁵³ Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. — М., 1880. — С. 241.

⁵⁴ Протокол № 142 // Древности. Труды Московского Археологического Общества. — М., 1880. — Т. VIII. — С. 41, 42.

⁵⁵ Следует, однако, отметить, что ситуация, когда князь селился вне города, была достаточно типичной для древнерусских городов. См.: Алешковский М. Х. Повесть временных лет. — М., 1971. — С. 126; Щенков А. С. Функциональная структура городов // Древнерусское градостроительство X-XV вв. — М., 1993. — С. 41.

⁵⁶ См.: Каптерев Л. М. Нижегородское Поволжье X-XVI веков. — Горький, 1939; Грибов Н. Н. Сельская округа средневекового Мурома на правобережье р. Оки // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003. — С. 18−22; Монгайт А. Л. Рязанская земля. — М., 1961. — С. 247−248. В. Т. Пашуто также считает Муром одним из центров славянской колонизации Поволжья. См.: Пашуто В. Т. О некоторых путях изучения древнерусского города // Города феодальной России. — М., 1966. — С. 96. Ср.: Корсаков Д. А. Об историческом значении поступательного движения великорусского племени на Восток. — Казань, 1889. — С. 12−13. По его мнению, «расселением славян с юга в верховья Оки и в среднее ее теченье — из земли Ростовско-Суздальской — сложилось великорусское население Муромо-Рязанской земли».

⁵⁷ Русинов Н. Д. Этническое прошлое Нижегородского Поволжья в свете лингвистики. — Н. Новгород, 1994. — С. 123, 143.

⁵⁸ Цит. по: Альквист А. Указ. соч. — С. 234.

⁵⁹ Аверьянов К. А. К вопросу о «белых пятнах» в средневековой истории Мурома // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003. — С. 70.

⁶⁰ Добрынкин Н. Н. Следы пребывания доисторического человека в пределах Муромского уезда Владимирской губернии. Доисторическая эпоха древнейшего каменного века и бронзового периода. — Владимир, 1896. — С. 27.

⁶¹ Герберштейн С. Записки о Московии. — М., 1988. — С. 134.

⁶² Военно-статистическое обозрение Российской империи. Владимирская губерния / Сост. полковник генштаба Талызин. — СПб., 1852. — Т. VI. — Ч. 2. — С. 141−142.

⁶³ Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева (на примере Владимирской губернии). — СПб., 1993. — С. 34.

⁶⁴ Лимборская С. А. Использование новейших технологий геномного анализа для изучения генофонда народов восточно-европейского региона, включая Муромский район Владимирской области // Уваровские чтения-IX. — Владимир, 2014. — С. 205.