Вверх

Тихомиров С. А. 1812 год: отражение эвакуации московских церковных древностей в документальных памятниках (историко-археографическое исследование)

Московские события периода наполеоновского нашествия сопряжены со многими сложностями военного времени…1


Литературный критик В. Г. Белинский в одном из своих сочинений писал: «У всякого народа своя история, а в истории свои критические моменты, по которым можно судить о силе и величии его духа». Отступление русской армии, Совет в Филях, эвакуация, оставление и оккупация Москвы французами — критические моменты в истории дворянской столицы времен александровского царствования — показали величие духа русской нации… Народ показал, что победить его невозможно, несмотря даже на самые сильные ранения: разграбление, пожар и гибель Первопрестольной2.


Историк И. И. Полосин в статье «Кутузов и пожар Москвы 1812 года», опубликованной более полувека назад, впервые за многие десятилетия в отечественной историографии поставил «вопрос о том, как проходила эвакуация Москвы в 1812 году»3. Исследователь подчеркивал, что вряд ли «историки знают, когда и как началась, и как протекала эвакуация столицы, как и где размещались беженцы? Кто, почему и зачем оставался в Москве, оккупированной французами? Каково было отношение общественного мнения, гражданской эвакуации, Ростопчина и командования армией (Кутузова) к оставлению Москвы, к пребыванию русских в Москве при французах? Как после, по очищении Москвы от французов, протекала работа комиссии по рассмотрению дел о лицах, оставшихся в оккупированной французами Москве? Как происходила реэвакуация? Как решались вопросы размещения реэвакуированных?»4.


Высказанные И. И. Полосиным суждения о малоизученности вопросов московской эвакуации опирались на отсутствии историографической традиции, поскольку, при всей полноте освещения судьбы первопрестольного града Москвы в событиях Отечественной войны 1812 года, обстоятельные научные сочинения о судьбе московского имущества — и светского, и церковного, и гражданского, и военного — накануне отступ­ления российской армии из Москвы долгое время практически отсутствовали. Единственное исключение составляет вышедшая накануне столетия войны 1812 года в Москве брошюра С. Н. Цветкова, который впервые в центральной печати подготовил специальное исследование об эвакуации ценностей Московского Кремля в Вологду5.


Источники, о которых пойдет речь в этой публикации, частично расскажут в московских монастырях, в основном о хронологии эвакуации и последствиях для православных обителей оккупации первопрестольной в эпоху наполеоновского нашествия.


В документе, составленном в 1892 году, сохранившемся в Государственном архиве Вологодской области «Из сведений о состоянии Вологодскаго второкласснаго Спасо-Прилуцкаго монастыря за 1892 год», имеется краткая запись: «В историческом отношении монастырь сей замечателен тем, что неоднократно был разоряем Литовцами, Поляками, Вятчанами, Устюжанами и другими народами, а нынешний Собор — тем, что во время нашествия Наполеона в Москву, в нем хранились сокровища Московской Патриаршей ризницы и монастырей, о чем свидетельствуют надписи в зимних настоятельских келиях, и на кровле их поставленный щит"6.


Современники вспоминали, что для тихого северного городка, коим являлась Вологда, осень 1812 года оказалась необычайно оживленной. По большой московской дороге к Вологде тянулись обозы с эвакуированными жителями первопрестольной столицы. Отправленный в Вологодскую губернию отцом в августе 1812 года будущий декабрист Д. И. Завалишин отмечал в воспоминаниях: «Вологду мы нашли набитую уже битком приезжими, удалившимися из губерний, ближайших к Москве и Петербургу и из находившихся по пути движения ­неприятеля"7.


Одновременно с жителями Первопрестольной в Вологду были эвакуированы ценности Московского Кремля8. Погружен­ные вместе с ризницами самых старинных монастырей, Патриаршей библиотекой, архивными делами Московской консистории и Московской конторы Святейшего Синода, они отправились под началом высшего московского духовенства в Спасо-Прилуцкий монастырь под Вологдой, где сохранялись в конце 1812 года.


Главнокомандующий в Москве, граф Ф. В. Ростопчин незадолго до отступления русской армии от Москвы и эвакуации жителей выпустил «Афиши 1812 года, или Дружеские послания от Главнокомандующего в Москве к жителям ее», в которых уверял москвичей в безопасности города. По мере приближения неприятеля к Москве обстановка там становилась все тревожнее. Началась подготовка к эвакуации церковных и монастырских ризниц. Сохранившиеся источники позволяют восстановить этот процесс с точностью до последнего дня.


26 августа. Обер-прокурор Святейшего Синода, князь А. Н. Голицын в письме к викарию Московскому, епископу Дмитровскому Августину (Виноградскому) интересовался о предпринятых мерах по сохранению московских ризниц на случай оккупации Москвы. Преосвященный в ответе А. Н. Голицыну сообщил, что в данном мероприятии руководствуется указаниями графа Ф. В. Ростопчина. В письмах к главнокомандующему викарий справлялся о необходимости отправить из столицы «во всех церквах и монастырях обобрав серебреные утвари и другие драгоценности». Граф на это мероприятие не согласился, «ибо все церковное серебро, ежели попадет в руки неприятелю, не может зделать значительного для России убытка, а между тем обобрание церковных утварей может произвести в народе волнение и опасное смятение». Главнокомандующий предложил викарию Августину приготовить соборную ризницу к отправлению. Исключением из отправляемых ценностей были особо почитаемые иконы и церковные сокровища, «что всегда открыты народу». Московский викарий поручил ректору Духовной академии и Симоновскому архимандриту Симеону собрать Патриаршую ризницу и библиотеку, святое миро в серебряных кувшинах, все хранящиеся в ризницах драгоценности.


С 27 августа на фронте продолжается отступление. Светлейший князь М. И. Голенищев-Кутузов просит Ф. В. Ростопчина и Д. И. Лобанова-Ростовского помочь армии новыми силами. В Москве полным ходом идет подготовка к отправлению церковных святынь.


30 августа. Обстановка на фронте угрожающая. М. И. Кутузов просит у Ф. В. Ростопчина «помощи скорейшей». Главнокомандующий в Москве письменно указал викарию Августину отправить соборную ризницу в Вологду.


31 августа. Отступление русской армии продолжалось. До Москвы оставался один переход. Викарий Августин «имел личное сношение» с графом Ф. В. Ростопчиным. Предметом разговора стал вопрос о месте приходских священников Москвы в ходе эвакуации церковных ценностей. Им поручено было отвозить «с собою из церквей, сколько могут, серебреные утвари». Священники, в соответствии с согласием главнокомандующего, «вывезли с собою некоторые утвари значительной цены или скрыли их в местах удобных».


1 сентября. Русская армия подходит к Москве: уже были видны Замоскворечье и Кремль, многие соборы и монастыри. Ставка М. И. Кутузова на Совете в Филях принимает решение об оставлении Москвы. В этот день викарий служил в Успенском соборе. Москва, по свидетельству епископа Августина, представляла собою фронтовой город: «Дорога от моего подворья до Кремля покрыта была пушками и прочими воинскими снарядами». Собранные для отправления обозы с церковным имуществом во главе с ректором Духовной академии Симеоном отправились в Вологду. Сопровождали в поездке ректора Симеона протоирей Архангельского Кремлевского собора Алексей Шумилин и настоятели ряда московских ­монастырей.


В ночь с 1 на 2 сентября. Русская армия начала отходить от Москвы. По настоянию графа Ф. В. Ростопчина высшее московское духовенство во главе с викарием Августином «немедля оставило Москву и отправилось во Владимир», взяв с собой иконы Владимирской, Иверской и Смоленской Божией Матери. Перед отъездом из города Августин отдал инструкции о сохранении святых мощей и икон во время наполеоновской оккупации. Так, святые мощи, почивающие в Успенском и Архангельском соборах, по настоянию викария были вынуты из своих рак и спрятаны только перед вступлением неприятеля в Москву. Из города были вывезены иконы Божией Матери всех Скорбящих, Грузинской Божией Матери, образ «Утоли моя печали», икона Дмитрия Ростовского, написанная еще при его жизни.


2 сентября. В Москве началась массовая эвакуация. Обозы с церковными ценностями направились по дороге на Ярославль и Вологду… Помещены ценности были в том самом соборе, где всегда находилась почитаемая вологжанами икона Преподобного Димитрия Прилуцкого, написанная Преподобным Дионисием Глушицким, которую еще в 1503 г. брал с собой в поход на Казань Великий Князь Иоанн III Васильевич. Икона эта в 1811 г., ровно за год до наполеоновского нашествия, случайно была вынесена и спасена монахами монастыря из обгоревшей церкви.


В декабре 1812 года сокровища Московского Кремля были отправлены обратно в первопрестольную.


Захваченная войсками Наполеона Москва оказалась в бедственном положении. В покинутом жителями городе целую неделю свирепствовали пожары, уничтожившие большую часть его застройки. Многие здания, ценнейшие памятники зодчества, в том числе Кремлевские соборы, были осквернены и разграблены. Однако самые ценные памятники русской церковной старины были спасены. И спасены они были в Муроме и в Вологде…


Публикуемые в настоящем сообщении документы возникли осенью 1812 года, когда наполеоновская армия подходила к Москве.


Вышли они из-под пера московского церковного иерарха — епископа Дмитровского и викария Московского Августина (Виноградского) и повествуют о радении светских и церковных властей о сохранении московских православных святынь в грозную для страны годину… Получается, что спасение московских древностей стало делом государственной важности!


Московской митрополией тогда управлял преосвященный Платон (Левшин). По состоянию здоровья он уже не мог в полную силу окормлять вверенные ему церковные территории и с позволения монарха — императора Александра Первого передал большую часть своих обязанностей епископу Августину, почему под многими приводимыми здесь документами значится его подпись.


Насколько видно из сохранившейся переписки, в сентябре 1812 года ценности Московского Кремля, московских монастырей и церквей отправились в эвакуацию, подальше от оккупированной исторической столицы империи, в Вологду. При внимательном прочтении документов окажется, что ценности собирались в поспехах. И многие святыни в ходе подготовки к отправлению, во время транспортировки меняли свой адрес временного пристанища, как это получилось с чудотворными иконами Иверской и Владимирской Божией Матери.


Первоначально помянутые чудотворицы планировались к отвезению в Вологду. Их под прикрытием необходимости отведения в расположение действующей армии для моления русских солдат отправили из города в сопровождении преосвященного Августина. В одном из документов ему было сказано кратко и четко: «Путь Ваш — на Владимир».


Далее при изучении судеб чудотворных икон Иверской и Владимирской Божией Матери на помощь пришло «Воспоминание о пребывании московских святынь в городе Муром в 1812 году» муромского историка и краеведа Николая Гавриловича Добрынкина (1835−1902)9. Иконы в Муроме пробыли сорок дней. И молебствия чудотворным иконам совершались постоянно. Когда стало известно об освобождении первопрестольной, святыни стали собирать в обратный путь…


№ 1


1812 года, сентября 1. — Копия с предписания Главнокомандующего в Москве, графа Федора Васильевича Ростопчина епископу Дмитровскому, викарию Московскому Августину (Виноградскому) с требованием об его эвакуации и икон Владимирской, Иверской и Смоленской Божией Матери во Владимир10.


Нечаянное решение князя [Михаила Илларионовича] Кутузова оставить Москву злодею должно решить и Ваше<> Преосвященству отправиться немедля. Но имянем ГОСУДАРЯ сообщаю Вам, чтобы Вы Владимирскую, Иверскую и Смоленскую Богоматери взяли с собою. Народ ночью сего не приметит, а предлогом [будет то], что им хочет молиться войско. Путь Ваш — на Владимир.


С почтением [к] Вам, преданный граф Ф<> Ростопчин.


Верно: Августин, е<> Д<>.


[2-го] сентября 1812 [года].


Москва.


№ 2


1812 года, не позднее сентября 5. — Черновой вариант письма Обер-прокурора Святейшего Синода Александра Николаевича Голицына Императору Александру Первому о получении письма от епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) о принятых мерах по эвакуации ценностей ризниц московских монастырей и церквей11.


Имею щастие донести до сведения ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА о получении мною от викария Московскаго [Августина (Виноградского)] известии о принятых мерах в разсуждении сокровищ церковных в Москве, долгом считаю поставить в виду Комитета господ министров письмо Преосвященнаго [Августина], викария [Московского] по сему предмету писание и копию с отношения к нему Главнокомандующаго [в Москве], графа [Федора Васильевича] Ростопчина.


№ 3


1812 года, сентября 6. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Святейшему Синоду о подготовке к отправлению ризниц московских монастырей в Вологду, о своем отъезде из Москвы во Владимир и вывозе ценностей в связи с готовящейся сдачей Москвы французской армии12.


Тридцатого числа прошедшаго августа Главно­командующий в Москве, граф Федор Васильевич Ростопчин писменно отнесся ко мне, что драгоценныя ризничные вещи монастырей и соборов, о приготовлении коих для отвезения из Москвы в случае опасности от неприятеля за несколко прежде словесно сообщил мне, были отвезены немедля в город Вологду. Вследствие чего, драгоценныя утвари, состоящия в каменьях, жемчугах, золото и сереб­ро из ризниц митрополии Московской, Савина, Петровскаго, Богоявленскаго, Кростовоздвижескаго, Знаменскаго и Перер­винскаго монастырей, из собора Архангельскаго и других соборов и церквей, собраны и отправлены в город Вологду вместе с Патриаршею ризницею под надзором академии ректора, архимандрита Симеона 31-го августа. Туда же отправлены и дела консисторския важнейшия, как-то: указы, книги метрическия и ведомости о суммах церковных. Серебряныя оклады на иконах и паникадилах в монастырях и соборах оставлены, ибо граф Федор Васильевич Ростопчин не мог согласиться на обобрание оных, дабы не зделать волнения и безпокойства в народе.


Первого сентября Его Сиятельство, граф Федор Васильевич Ростопчин писменно отнесся ко мне, чтоб по нечаянному решению князя [Михаила Илларионовича] Кутузова оставить Москву неприятелю, я решился ни мало немедля отправиться из оной в город Владимир, взяв с собою икону Владимирския Богоматери из Успенскаго собора, а также иконы Иверския и Смоленския Богоматери, вследствие чего, взяв с собою оные иконы, кроме Смоленской, которая Преосвященным Смоленским еще прежде увезена в Ярославль.


Второго числа сего месяца я оставил Москву.


Во Владимир приехал 5-го числа и остановился в доме Преосвященнаго Владимирскаго.


При мне из настоятелей [находится] Златоустовский архимандрит Лаврентий, а прочия настоятели отправились в город Вологду вместе с ризничными драгоценностями, о чем Святейшему Правительствующему Синоду сим благопочтеннейше репортую.


Вашего Сиятельства послушный Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


Сентября, 6 дня, 1812 года.


Владимир.


№ 4


1812 года, сентября 6. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Обер-проку­рору Святейшего Синода, князю Александру Николаевичу Голицыну о своих действиях в связи с оставлением и сдачей Москвы французской армии и эвакуации ценностей московских монастырей в Вологду13.


Сиятельнейший Князь!


Милостивейший Благодетель мой!


Почтеннейшее письмо Вашего Сиятельства от 26 августа, [в] котором изволили требовать от меня уведомления, какия меры приняты в Москве в рассуждении сокровищ духовных и сносился ли я о сем предмете с графом Федором Васильевичем [Ростопчиным], я имел честь [отрапортовать] 1-го сентября.


Вследствие чего, имею честь донести Вашему Сиятель­ству, что я во всем следовал совету графа, а потому драгоценности, в ризницах находящиеся, собраны и отправлены в город Вологду, а серебряныя утвари, которые в церквах всегда открыты были народу, оставлены, ибо граф согласился, что и обобранием святых не зделать смущения и безпокойства в народе.


По отношении графа, коего при сем прилагаю копию, 2-го числа сего месяца я оставил Москву и отправился во Владимир. Слышно, что того же дня неприятель занял столицу.


Преосвященный Владимирский принял меня с братской любовию.


Настоятели монастырей отправились также в Вологду.


О всем репортовано от меня Святейшему Синоду.


С глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть Вашего Сиятельства, милостивейшаго благодетеля моего покорнейший и преданнейший слуга Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


1812 года, сентября, 6 дня.


Город Владимир.


№ 5


1812, октября 18. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Обер-прокурору Святейшего Синода Александру Николаевичу Голицыну об обстоятельствах, предшествовавших эвакуации ценностей московских монастырей в Вологду14.


Сиятельный князь! Милостивый благодетель мой!


Почтеннейшее письмо Вашего Сиятельства я имею честь получить 13 [числа] сего месяца, и по первой почте спешу ответствовать на оное.


Ваше Сиятельство изволили удостоить меня уведомления Вашего, что по отношению моему о вывозе из Москвы ризничных драгоценностей Вы докладывали ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ, но о репорте моем в Святейший Синод упомянуть не изволили. Я в нем излагал о всем подробнее, и отправил его по одной с отношением моим к Вашему Сиятельству.


Чтоб представить Вашему Сиятельству еще подробнейшее о сем донесение, я начну с тех обстоятельств, которые предшествовали плачевной минуте, в которую принужден я был оставить несчастную столицу.


Известно всем, что Главнокомандующий в Москве, граф Федор Васильевич Ростопчин печатными афишками непрестанно уверял жителей Москвы, что она безопасна и никогда не сможет достаться в руки злодею. Князь [Михаил Илларионович] Кутузов клялся в том сединами своими, а граф — головою. Однако, не смотря на то, я лично относился с графом [Федором Васильевичем] Ростопчиным, и представлял ему, чтоб во всех церквах и монастырях, обобрав серебреные утвари и другие драгоценности, отправить из Москвы, куда заблагорассудят. Но граф не мог на сие согласиться, сказав, что все церковное серебро, ежели попадет в руки неприятелю, не может зделать значительнаго для России убытка, а, между тем, обобрание церковных утварей может произвести в народе волнение и опасное смятение, а паче когда Москва угрожаема и потрясаема была приближением неприятеля. Впрочем, граф охотно согласился и даже советовал, чтоб соборную ризницу я приготовил к отправлению из Москвы и обещал дать для того лошадей, но не приказал ничего убирать, что всегда открыто народу.


Вследствие сего я поручил отцу ректору академии [Симеону] с Симоновским архимандритом собрать всю Патриаршую ризницу и библиотеку, и укласть в ящики, для того приготовленныя, также и святое миро в серебряных кувшинах поставить в большой сундук и укрепить их в нем, что и было исполнено.


Сакеллариям Успенскаго собора, Благовещанскаго и Архан­гель­скаго приказал также собрать все хранящиеся в ризницах драгоценности и приготовить к отвезению из Москвы.


Тоже зделано в Чудове монастыре, в Ставропигиальных и епаршеских монастырях, и в других соборах и церквах, где были драгоценности, состоящия в золоте, каменьях и ­жемчуге.


О чем я уже репортовал Святейшему Синоду.


Наконец, 30 ч<> прошедшаго августа граф [Федор Васильевич] Ростопчин письменно отнесся ко мне, чтоб соборную ризницу я отправил в Вологду.


Вследствие сего того же 30 числа [августа] я требовал лошадей от гражданскаго губернатора Николая Васильевича Обрескова. Он прислал их ко мне 31 числа того же августа. Я поручил отцу ректору [Симеону], уклавши все собранныя драгоценности, везти в Вологду.


И он с огромным обозом выехал из Москвы 1-го числа сентября до разсвета.


Тридцать перваго августа я имел личное сношение с графом [Федором Васильевичем] Ростопчиным, и просил его, не можно ли духовных по прозьбам их уволять из Москвы, и священникам, отъезжающим, поручить, чтоб отвозили с собою из своих церквей, сколько могут, серебреные утвари.


Граф на сие согласился, но с тем, чтобы все это делано было скромнее.


Нимало не медля, я дал посему надлежащия, кому следовало, приказания. И многия из священников или вывезли с собою некоторыя утвари значительной цены, или скрыли их в местах удобных.


Первого числа сентября, которое был день воскресный, я служил в Успенском соборе. Народу было мало, и то одна чернь. Дорога от моего подворья до Кремля покрыта была пушками и прочими воинскими снарядами. Москва была уже град воюемый, но я еще не думал оставить ее, а ожидал, что будет назначен день, как обещал граф, в которой с Святыми иконами и с народом пойдем мы к армии своей.


Но вместо того, в полночь на второе число, я должен был немедля оставить Москву, по отношению графа [Федора Васильевича] Ростопчина, которое я имел уже честь в копии представить Вашему Сиятельству.


О Святых мощах, почивающих в Успенском соборе, я внушил, кому следовало, чтоб их, ежели злодей вступит в Москву, вынули из рак, и положили бы в гробницы, находящиеся под гробами Патриархов, подобно ему учинили бы с мощами и в Архангельском соборе.


Так же внушил я, чтобы и мощи Святителя Алексея, в Чудове [монастыре] находящиеся, скрыты были в Архан­гель­ской церкви.


Вывести с собою Святые мощи, или скрыть их, когда еще я был в Москве, никак не можно было.


Я скрыл, было, мощи Преподобного Саввы в Савин монастырь почивающия. Но народ, узнав о том, пришел в ужасное отчаяние и волнение. Почему тот час приказал я положить их на своем месте, а скрыть тогда, когда неминуемая будет опасность от неприятеля.


Звенигородский протопоп за то, что некоторым священникам своего уезда советовал убирать серебреные церковныя утвари, по репорту Звенигородского городничаго, господином гражданским губернатором [Николаем Васильевичем] Обресковым и самим графом [Федором Васильевичем Ростопчиным] требован был к ответу.


Образ Богоматери «Всех Скорбящих [Радость]» вывезен протопопом тоя церкви.


Образ Грузинския Богоматери вывезен священником с старостою тоя церкви.


Образ [Богоматери] «Утолимыя [Моя] Печали» вывезен протопопом тоя церкви.


Образ Святителя Димитрия Ростовскаго, который писан с него самаго, когда он был в живых, вывезен протоиереем Симоновской церкви, к которой принадлежит оный образ.


На вопрос о Преосвященном митрополите Платоне [Левшине] имею честь донести, что он был в Москве несколько дней прежде вступления в нее неприятеля, и отправился из нее в Вифанию 31 августа, а из Вифании — в приписной к Лавре Махрицкой монастырь, состоящий во Владимирской губернии, а от Лавры находящийся в двадцати пяти верстах, где пребывает доселе.


Вифания никак не имеет сокровищ, кроме собственной ­ризницы.


А Лаврския сокровища (ценности ризницы Троице-Сергиевой Лавры. — С. Т.) укладены и приготовлены к отвезению на Вологду. Но отвезенными, не могу донести. Да и нужды не предвидится отвозить их, ибо к Лавре неприятель не приближался (однако ценности Лавры были эвакуированы в Вологду, в том числе знаменитый образ «Троица» кисти Андрея Рублева. — С. Т.). И, судя по настоящим обстоятельствам, можно увериться, что Лавра не подвергнется той участи, какой подверглась несчастная Москва.


Католикос Грузинский выехал из Москвы через Коломну на Рязань, а где теперь находится, не могу донести.


Академий ректор, префект, два проповедника, префект Перервинской семинарии отправились на Вологду с ­ризницами.


Учители разъехались по разным городам, кто, куда нашел удобнее.


Студенты и ученики по причине вакациальнаго времени еще не собирались в академию.


Здание академическое, как уверяют выходцы из Москвы, уцелело от пожара, только в нижней церкви безбожные французы ставят лошадей.


Хотя всем настоятелям и настоятельницам объявлено от меня было, чтоб отправлялись в Вологду, но после услышал я, что архимандрит Симоновской и Греческой остались в Москве, и три игумении: Зачетеевская, Ивановская и Георгиевская.


Архимандритов, как слышно, злодеи употребляли в работу, а игуменьи-старухи живут в своих монастырях.


Также всем настоятелям и настоятельницам было объявлено, чтоб как монахов, так и монахинь уволяли, кто, куда удалиться пожелает, а паче приказал я настоятельницам, чтоб молодых послушниц (ибо молодых монахинь нет) выслали не только из монастырей, но советовали бы им удалиться из самой Москвы, что исполнено настоятельницами, кроме игумении Алексиевской, которая совсем бросила стадо свое, и уехала, неизвестно куда — самая безпечная и худая настоятельница.


Ежели, какие монахи и монахини еще остались в Москве, то или по беспечности, или по вере своей, нехотя оставить обителей своих.


Монахинь и послушниц наших много видел я во Владимире, здесь в Муроме, много живут в Юрьеве, и в других, как слышно, ближних городах.


О Преосвященном Серафиме (Глаголевском, епископе Смоленском. — С. Т.), куда он скрылся из Смоленска, я разведывал еще в Москве, но ничего узнать не мог, и доселе ничего не знаю.


Губернския московския места отправились в Нижней [Новгород], как я репортовал Святейшему Синоду [в рапорте] от 25 [числа] прошедшаго месяца (августа. — С. Т.) по случаю донесения моего о присланных ко мне церковных утварях от Светлейшаго Князя Махайлы Ларионовича Кутузова.


После отъезда моего из Москвы я не имел никакого сношения с графом [Федором Васильевичем] Ростопчиным.


По выезде своем из Москвы я находился в Главной квартире Армии, а недели с две приехал во Владимир, где пребываю доселе, и болен желчью, как меня уведомляют.


Сейчас здесь пронесся слух, что злодей оставил Москву, и наши войска вступили в оную. Ежели слух сей подтвердится, то я отселе поспешу в Коломну, как в город, принадлежащий Московской епархии, а из Коломны и в Москву, коли можно, чтоб, не упуская времени, возстановить в достодолжное почтение все то, что нечестием обругано, чтоб освятить оскверненное, собрать разточенныя, утешить страждущих и народ, верный своему Богу и своему Государю возбуждать на поражение злодея и на совершенное истребление его.


Когда Бог благоволил увидеть мне Москву, я немедлю обстоятельно донести Вашему Сиятельству, в каком найду состоянии сию несчастную столицу и святыню ея, так как непременно я почитаю обязанностию доносить Вам о всем, что до меня касательно будет.


С глубочайшим высокопочтением и совершенною преданностию имею честь быть, Сиятельнейший Князь! Милостивый благодетель мой.


Вашего Сиятельства покорнейший слуга Августин, Епископ Дмитровский, Московский викарий.


Октября, 18 дня, 1812-го года.


Муром.


№ 6


1812, октября 19. — Копия предписания Обер-прокурора Святейшего Синода Александра Николаевича Голицына епископу Дмитровскому, викарию Московскому Августину (Виноградскому) о необходимости возвращения в Москву после ее оккупации французскими войсками15.


В следствие полученнаго донесения об освобождении Москвы от врага, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, за первый долг поставил водворить в сем городе мир Церкви, неправедным оружием порушенный и возстановить свободное Богослужение, желает, чтобы Ваше Преосвященство по предварительному сношению с Главнокомандующим армии генерал-фельдмаршалом, князем [Михаилом Илларио­новичем] Кутузовым неумедлили возвратиться в столицу.


Присудствие архиерея, яко духовнаго вождя, полезно и необходимо.


От местнаго усмотрения Вашего зависеть будет избрать себе местопребывание.


По власти Божией спасены соборы и некоторыя церкви от разрушения. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР поручает Вашему Преосвященству, уготовав и устроив оныя к принесению в них безкровныя оружие, освятить по чиноположению. После сего должно быть Крестное хождение по городу в очищение от всяких скверных иноплеменных. Распоряжению Вашего Преосвященства предоставляется собрать столько духовных, сколько можно будет на первый раз, и снабдить храмы Божии священно- и церковнослужителями.


ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР надеется, что Вы, яко архипастырь, употребите в сем случае возможное попечение о благе Церкви и пользе Отечества.


Во всяком случае, можете сноситься с Главно­командую­щим армии, или также с генерал-адъютантом Павлом Васильевичем Голенищевым-Кутузовым, заступающим [на] место барона [Фердинанд Федорович] Винценгороде, который будет содействовать Вам по мере Ваших ­требований.


В заключение я имею честь с моей стороны присоединить к тому искреннее желание, чтобы Церковь Христа отныне ограждена была от лукавствий врага. А Вас, Преосвященный Владыко, прошу усердно не оставлять меня Вашими молитвами и уведомлять почаще о действиях Ваших по предмету устройки Божиих храмов и улучшения участи духовных.


Честь имею и быть и пр<>.


Подписано: Покорнейший слуга, князь Александр Голицын.


Верно: коллежский регистратор Хованский.


№ 7


1812, октября 24. — Письмо викария Московской епархии, епископа Дмитровского Преосвященного Августина Главнокомандующему в Москве графу Федору Васильевичу Ростопчину об отправке наместника и ризничего Чудова монастыря в Москву для осмотра зданий монастыря и ­соборов16.


Сиятельнейший Граф!


Милостивый Государь мой!


Вследствие отношения Вашего Сиятельства, чтоб я направил путь в Первопрестольный град Москву, 20-го числа сего месяца я отправился из Мурома и приехал во Владимир 22-го числа. Здесь Его Превосходительство Авдей Николаевич [Супонев] от имени Вашего объявил мне, чтоб я остановился во Владимире и ожидал от Вас нарочнаго. Посему и по причине сильной простуды, постигшей меня в пути, я удерживаюсь доселе отправиться к Москве. Однако, ежели будет мне лучше, решаюсь выехать 26-го числа сего месяца. А между тем послал я Чудова монастыря наместника с моим Ризничим, чтоб осмотрели Чудов монастырь, соборы и прочее и мне бы донесли, что усмотрят. Также приготовили бы для меня какое-нибудь ­пристанище.


Покорнейше прошу Ваше Сиятельство принять их милость и оказать им Ваше Покровительство и дать наставления, в чем нужно будет.


С глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь быть,


Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь мой,


Вашего Сиятельства покорнейший слуга и усердный богомолец Августин, епископ Дмитровский, Московский ­викарий.


№ 8


1812, октября 25. — Рапорт епископа Дмитровского, ­викария Московского Августина (Виноградского) Святей­шему Синоду о получении предписания Главнокомандующего в Москве, графа Федора Васильевича Ростопчина о возвращении в Москву17.


Сиятельный Князь! Милостивый Благодетель мой!


Имею честь доносить до сведения Вашего Сиятельства, что 19-го числа сего месяца (августа. — С. Т.) я получил от Главнокомандующаго в Москве графа Федора Васильевича Ростопчина отношение, которым извещает меня, что враг рода человеческаго, нечестивый и богоотступный галл оставил Москву, а потому приглашает меня отправиться в оную.


Вследствие чего, 20-го числа [октября] из Мурома, где было мое пребывание, я отправился во Владимир, куда приехал 22-го числа (августа. — С. Т.) — того же дня.


По утру граф [Федор Васильевич] Ростопчин из Владимира выехал, но здешнему гражданскому губернатору г<> [Авдею Николаевичу] Супонину (правильно читать Супонев. — С. Т.) поручил объявить мне, чтоб я ожидал от него во Владимире вторичнаго отношения с нарочным. Слыша, сколь поругана святыня в первопрестольном граде, как древностию, так [и] святынею знаменитом, я, нетерпеливо желая поспешить в оную, хотя здоровье мое очень разстроено от поступивших морозов.


Все было отправлено на Вологду, куда и я сам последовать надеялся.


Ежели сего дни не будет от графа нарочнаго, завтра я выеду в Москву, жалость дому Господня…


Я намерен внести в нещастную столицу чудотворныя иконы, при мне находящиеся, с надлежащею духовною церемониею.


Подвиг велик, предлежит мне.


По осмотрении всех монастырей, соборов и церквей, что окажется, не умедляя репортовать Священному Синоду, и испрашивать в чем нужно будет, указнаго предписания.


Поручая себя милостивому покровительству Вашему, с глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть.


Сиятельнейший Князь! Милостивый Благодетель мой!


Вашего Сиятельства нижайший и покорнейший слуга Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


Октября, 25 дня, 1812 года.


Владимир.


№ 9


1812 года, ноября 4. — Из рапорта Святейшему Синоду викария Московской митрополии Августина, епископа Дмитровского об окончании оккупации Первопрестольной и приглашении Главнокомандующем в Москве, графом Федором Васильевичем Ростопчиным его вернуться в ­столицу18.


Имею честь донести Вашему Святейшеству, что 19-го числа прошедшаго октября получил я отношение от Главнокомандующаго в Москве, графа Федора Васильевича Ростопчина, который приглашает меня направить путь к первопрестольному граду, коего жители желают возвращения моего, церкви — освящения, и все истинные христиане — присутствия чудотворных икон.


Вследствие чего 20-го числа того же месяца из Мурома, где было мое пребывание, я отправился в предлежащий путь и приехал во Владимир 22-го числа.


Во Владимире г<> гражданский губернатор [Авдей Николаевич] Супонин, от имени графа [Федора Васильевича] Ростопчина, объявил мне, чтобы я остановился во Владимире и ожидал от него другаго отношения с нарочным. Я ожидал онаго пять дней, но, не получив, 27-го числа отправился в Москву, к которой приближаясь, получил от Его сиятельства отношение следующаго содержания: «По приезде моем в Москву узнал я, что при первом обозрении собора открылось, что все мощи святых угодников вынуты и разбросаны, а у некоторых оторваны члены, в том числе у царевича, Дмитрия отрублена голова, а Алексия Митрополита мощей и совсем нет. О чем третьяго дня с отправленным мною курьером я представил Его Императорскому Величеству на разрешение тайно или открытым образом при народе собрать святыя мощи и положить в раки. Почему и прошу покорнейше Ваше Преосвященство остановиться в [селе] Богородск[о]е и ожидать от меня уведомления».


По сему отношению я в Москву еще не въехал, а остановился в загородном Черкизовском доме, принадлежащем Митрополии московской. 31-го прошедшаго октября, явившись ко мне, Успенскаго собора сакелларий протоиерей Александр подал рапорт следующаго содержания: «Как только услышал я, что неприятель 11-го числа сего месяца очистил Кремль, тотчас поутру же и пошел в собор, убедя с собою кладбищенскаго, что на Ваганкове, священника и портнаго, жившаго со мною Матвея Жукова. По входе моем в собор нашел я немало чернаго народа, котораго с нуждою выгнав запер собор своим замком. На другой день, по требованию генералов Иловайскаго и Бенкендорфа, ходил я также с помянутым портным, за неимением при мне сторожей, не зная, где кто и живет. Ожидая их, сколько мог, при сем случае усмотрел я, что собор совершенно неприятелем разграблен. Не только оборвал он со всех святых икон, не оставляя и верхние, оклады в иконостасе со всеми их украшениями, но и самыя местныя и около передних столпов большия иконы, древностию своею доселе прославлявшияся, похитил или истребил, оставляя одни пустыя места. Ковчеги с частьми разных святых мощей, три сосуда повседневно употребляемые, два креста серебряные, подсвещники выносные и малые, лампады, большое паникадило, кадилы, блюды, ковши, также всегда употребляемые, также похитил. Не оставил никакой утвари, как-то: евангелиев, риз, стихарей, подризников и прочих вещей, потребных к священнослужению, равно напрестольных, жертвеничных и налойных одежд, пелен, покровов, что все истребил или сжег, как свидетельствует найденный в соборе на полу, бывшим со мною помянугым Жуковым, небольшой сверток выжиги. Драгоценныя же различныя вещи, состоявшия в золоте, каменьях, жемчуге и много разных серебряных утварей отправлены на Вологду с патриаршею ризницею. Коснулся и святительских мощей. Святителя Петра раку открыл, но святые останки его остались в раке; святителя Филипа раку изломал и мощи выбросил, которыя я, подняв, положил на святой престол, который неприятелем обнажен. Мощи же святителя Ионы остались неприкосновенными и все в целости. Наконец подорвал колокольню, кроме столпа, под которым имеется церковь Иоанна спасителя лествицы; но и тот поврежден, от чего все окончины выбиты. По выходе же помянутых генералов паки запер я собор и просил, чтобы к дверям поставлен был караул, который и поставлен. И я более в Успенский собор не входил, потому что в Кремль никого не впускали».


Когда мне открыт будет Кремль и соборы, то, лично освидетельствовав соборы, монастыри и церкви в нем находящияся, не умедлю сделать подробное о всем донесение Вашему Святейшеству; также о всех монастырях, соборах и церквах в Москве состоящих, собрав от кого следует надлежащия подробныя сведения, в каковом они остались состоянии после неприятеля.


№ 10


1812, ноября 4. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Обер-прокурору Святейшего Синода Александру Николаевичу Голицыну о ревизии московских монастырей и осмотре Святых мощей Угодников Божиих19.


Сиятельный Князь!


Милостивый Благодетель мой!


От 25-го числа прошедшаго октября я доносил Вашему Сиятельству, что Владимирский губернатор Супонин (правильно читать Супонев — С. Т.) от имяни графа Федора Васильевича Ростопчина объявил мне, чтоб я остановился во Владимире, и ожидал вторичнаго отношения с нарочным.


Я ожидал онаго пять дней, но не получив, выехал из Владимира к Москве 27-го числа того же месяца. Приближаясь к несчастной столице, я получил от него отношения следующаго содержания: «по приезде моем в Москву узнал я, что при первом обозрении соборов открылось, что все мощи Святых угодников вынуты и разграблены, а у некоторых оторваны члены, в том числе у царевича Димитрия — отрублена голова, а Алексия Митрополита мощей и совсем нет, о чем третьего дня с отправляемым мною курьером я представил Его Императорскому Величеству на разрешение, тайно, или открытым образом при народе, собрать Святыя мощи и положить в раки.


Почему и прошу покорнейше Ваше Превосходительство остановиться в Богородске и ожидать от меня ­уведомления».


Вследствие отношения сего я удержался выехать в Москву, и остановился в загородном Черкизовском доме, принадлежащем Митрополии Московской, где пребываю доселе.


Отсюда я еще писал к Его Святейшеству, что имею сильныя и важныя причины иметь с ним личныя сношения, и что долг служения моего обязывает меня, не опуская времени, быть в Москве.


Но на сие получил ответ такого же содержания, какого было вышепрописанное отношение.


Я смею представить Вашему Сиятельству заключения мои на отношение ко мне графа Федора Васильевича. Он изволил писать, что все мощи Святых угодников вынуты и разбросаны.


Но сакелларий Успенскаго собора поданным мне репортом удостоверяет меня, что мощи Святителя Ионы лежат в раке, как лежали прежде, и все в целости.


Тоже подтвердил и настоятель университетской церкви иеромонах Иона, который при твердом вступлении в Кремль господ генералов [Ивана Дмитриевича] Иловайскаго [4-го] и [Александра Христофоровича] Бенкендорфа, был приглашен оными в Успенский собор.


Далее пишет граф, что «у некоторых оторваны члены, в том числе у Царевича Димитрия — отрублена голова».


Но кто свидетельствовал Cвятыя мощи прежде нашествия неприятельскаго?


Кто утвердит, что все члены были крепко между собою с­вязаны?


Православная вера наша научает нас почитать Святыя останки праведников потому наипаче, что они носили в себе Богоугодную душу и были жилищем Духа Святаго.


О мощах Царевича Димитрия я ничего сказать не могу. Ибо ни меня, ни секаллария в Архангельский собор еще не пускали.


Симоновский архимандрит сказывал мне, что граф [Федор Васильевич] Ростопчин показывал ему какую-то голову, говоря, что она от мощей Царевича Димитрия. Но тот же архимандрит утверждает, что голова оная должна быть человека лет совершенных, а Царевич Димитрий — убиен в младенчестве.


Мощи Святителя Филиппа подлинно выкинуты из раки и лежали на полу. Ключарь их поднял и положил [на] Святый престол.


Мощи Святителя Петра были всегда от нас сокрыты. Но нечестивый и Богоотступный галл открыл их, и сакелларий видел Святыя останки сего Святителя.


Мощей Святителя Алексея не явилось. Но никто еще и не отыскивал их.


Наместник Чудова монастыря, будучи допущен в Кремль, осмотреть монастырь оный, репортовал мне, что как в церквах монастырских, так и предо монастырем навалены кучи разных утварей церковных, домовых мебелей и прочаго. Кажется, надобно все разобрать и разсмотреть, и тогда удостоверимся, что есть, и чего нет. То те же наместник донес мне, что по Кремлю много разбросано святых икон, много из них наделано биваков, где караульныя греются у огня.


Я о сем посылаю отношение к графу и прошу его, чтоб, ежели не можно мне самому, по крайней мере, некоторым духовным от меня доверенным все оные иконы пересмотреть, переписать и убрать в приличное и безопасное место. Слышал я, что многие из русских, а паче из раскольников были похитителями святых икон. Даже могли покупать их у безбожнаго врага, а паче кладбищенские раскольники по секте Илюшкиной. Сие скопище во все время неприятельскаго пребывания в Москве было под особенным покровительством Антихриста. Так же о сем я отношусь к графу, и прошу его употребить все средства к отысканию похищеннаго раскольниками.


Мощей святых убрать не успели, потому что так скоро не ожидали неприятеля. Едва кончили вечерню в Успенском соборе — французы вступили в Кремль.


Духовная типография и с книгами цела.


Духовенство, которое оставалось в Москве, много пострадало от безбожнаго злодея. Иные биты, иные обриты, а все без изъятия ограблены.


Испрашивая продолжения милостей Вашего Сиятельства, с глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть.


Сиятельнейший Князь! Милостивый Благодетель мой!


Вашего Сиятельства покорнейший слуга Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


Ноября, 4 дня, 1812 года.


Село Черкизово.


№ 11


1812, ноября 7. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Обер-прокурору Святейшего Синода Александру Николаевичу Голицыну о необходимости своего участия в восстановлении поруганных французской армии московских святынь20.


Сиятельнейший Князь!


Милостивый Благодетель мой!


Наконец, горестная разлука с несчастною Москвою прекратилась.


Я вступаю в нее. Духовенство и жители давно горели желанием видеть меня. Они ежедневно приходили в место пребывания моего, неотступно умоляли, чтоб я немедлил явиться по среде их, благословил пораженный и опустошенный град, возстановил и освятил разрушенныя и оскверненныя храмы, принес безкровную жертву Богу мира и любви и на раны их излил целительный елей Евангельскаго утешения. И их, и мои желания совершились.


Почтеннейшее письмо Вашего Сиятельства от 19-го числа прошедшаго октября я имел счастие получить 6-го числа сего месяца. Изображенную в нем Высочайшую волю Его Императорскаго Величества, Всемилостивейшаго Государя нашего, я поспешу исполнить, сколько силы и способности мои мне дозволят. Благо Церкви и польза Отечества будут единственным предметом всех действий моих и трудов, как всегда и были. Благоустроением храмов Божиих, введением Боголепнаго Священнослужения я постараюсь утешить несчастных и сетующих жителей разоренной столицы. Они паки узрят величие благочестия помазанника Божия, они наиболее возчувствуют нежное его к себе сострадание и отеческое о утешении их попечение, они возрадуются о Царе своем. Все едиными усты и единым сердцем будем молить Господа, да вознесем рог Христа своего, и нечестиваго врага покорит под нозе Его.


Прежде всего, осмотрев соборы, монастыри и церкви в Кремле находящиеся, я поспешу подробнее зделать донесение Вашему Сиятельству о всем, что мною усмотрено будет. Я оставлю сколь необходимою, столь приятною для себя обязанностию, каждую почту доносить Вашему Сиятельству о действиях моих, и во всяком трудном случае просить Вашего наставления и содействия.


Поручая себя милостивому покровительству Вашего Сиятельства, с глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть.


Сиятельнейший Князь! Милостивейший Благо­детель мой!


Вашего Сиятельства покорнейший слуга и усерднейший Бога молец Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


Ноября, 7 дня, 1812 года.


Москва.


№ 12


1812 года, ноября первая декада. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Святейшему Синоду о возвращении в Москву и об обстановке в московских монастырях после оккупации первопрестольной французскими войсками21.


Имею честь донести Вашему Святейшеству, что 19 числа прошедшаго октября получил я отношение от Главнокомандующаго Москвою графа Федора Васильевича Ростопчина, которым приглашают меня направить путь к первопрестольному граду, коего жители желают возвращения моего, церкви освящения и все истинные христиане — присутствия чудотворных икон. Вследствие чего, 20 числа того же месяца из Мурома, где было мое пребывание, я отправился в предлежащий путь, и приехал во Владимир 22 числа.


Во Владимире господин гражданский губернатор Супонин (правильно читать Супонев. — С. Т.) от имени графа [Федора Васильевича] Ростопчина объявил мне, чтоб я остановился во Владимире и ожидал от него другаго отношения с нарочным. Я ожидал онаго пять дней, но не получил, [и] 27 числа отправился к Москве, к которой приближаясь, получил от Его Сиятельства отношение следующаго содержания: «по приезде моем в Москву, узнал я, что при первом обозрении соборов открылось, что все мощи Святых угодников вынуты и разбросаны, а у некоторых оторваны члены, в том числе у царевича Димитрия отрублена голова, а Алексея митрополита мощей и совсем нет, о чем третьяго дня с отправленным мною курьером я представил Его Императорскому Величеству на разрешение тайно или открытым образом при народе собрать Святые мощи и положить в раки. Почему и прошу покорнейше Ваше Преосвященство остановиться в Богородске и ожидать от меня уведомления».


По сему отношению я в Москву еще не выехал, а остановился в загородном Черкизовском доме, принадлежащем митрополии Московской.


Тридцать первого числа прошедшаго октября, явившись ко мне Успенскаго собора сакелларий протоиерей Александр, подал рапорт следующаго содержания: «как только услышал я, что неприятель 11 числа сего месяца очистил Кремль, тот же час поутру же и пошел в собор, уведя с собою кладбищенскаго, что на Ваганькове, священника и портнаго, жившего со мною, Матвея Жукова. По входе моем в собор, нашел я немало чернаго народа, котораго с нуждою выгнав, запер собор своим замком. На другой день, по требованию господ генералов [Ивана Дмитриевича] Иловайскаго [4-го] и [Александра Христиановича] Бенкендорфа, ходил я также с помянутым портным, за неимением при мне сторожей, не зная, где кто и живет.


Ожидая их, сколько мог, при сем случае усмотрел я, что собор совершенно неприятелем разграблен. Не только оборвал он со всех Святых икон, не оставляя и верхния, оклады в иконостасе со всеми их украшениями, но и самыя местныя и около передних столпов большия иконы, древностию своею доселе прославлявшиеся, похитил или истребил, оставя одни пустыя места. Ковчеги с частями разных Святых мощей, три сосуда, каждодневно употребляемые, два креста серебряные, подсвечники выносные и малые, лампады, большое паникадило, кадило, блюда и ковши, также всегда употребляемые, также похитил. Не оставил никакой утвари, как-то: Евангелиев, риз, стихарей, подризников и прочих вещей, потребных к священнослужению, равно напрестольных, жертвенничных и налойных одежд, пелен, покровов, что все истребил или сжег, как свидетельствует найденный в соборе на полу бывшим со мною помянутым Жуковым небольшой сверток выжиги.


Драгоценныя же ризничные вещи, состоящия в золоте, каменьях, жемчуге, и много разных серебряных утварей отправлены в Вологду с Патриаршею ризницей.


Коснулся и святительских мощей.


Святителя Петра раку открыл, но [мощи] его остались в раке.


Святителя Филиппа раку изломал и мощи выбросил, которыя я поднял, положил на святой престол, который неприятелем обнажен.


Мощи же Святителя Ионы остались не прикосновенными и все в целости.


Наконец, подорвал колокольню, под которой имеется церковь Иоанна Спасителя Лествицы, но и тот поврежден, отчего все окончины выбиты.


По выходе же помянутых генералов, паки запер я собор и просил, чтобы к дверям поставлен был караул, который и поставлен.


И я более в Успенский собор не входил, потому что в Кремль никого не впускали».


Когда мне открыт будет Кремль и соборы, то лично освидетельствовав соборы, монастыри, в нем находящиеся, не умедлю сделать подробное о всем донесение Вашему Святейшеству, также о всех монастырях, соборах и церквах, в Москве состоящих, собрав, от кого следует надлежащия и подробныя сведения в каком они остались состоянии после неприятеля.


№ 13


1812, ноября 12. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Святейшему Синоду о получении предписания Императора Александра Первого о восстановлении московских монастырей после оккупации первопрестольной армией Наполеона и осмотре Святых мощей22.


Шестого числа сего месяца я имел честь получить отношение Его Сиятельства, господина Синодального обер-прокурора, тайнаго советника, Государственнаго Совета члена, Его Императорскаго Величества статс-секретаря, действительнаго камергера, комиссии духовных училищ члена и разных орденов кавалера, князя Александра Николаевича Голицына, от 19 числа прошедшаго октября, за № 953, с изображением Высочайшей Его Императорскаго Величества воли, следующаго содержания: «вследствие полученнаго донесения об освобождении Москвы от врага, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, за первый долг поставляя водворить в сем граде мир Церкви, неправедным оружием потрясенный, и возстановить свободное Богослужение, желает, чтобы Ваше Преосвященство, по предварительному сношению с Главнокомандующим армиями, генерал-фельдмаршалом князем Кутузовым, не умедлили возвратиться в столицу. Присутствие архиерея, яко духовнаго вождя, полезно и необходимо. От местнаго усмотрения Вашего зависить будет избрать себе место пребывания.


По власти Божией спасены соборы и некоторыя церкви от разрушения.


ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР поручат Вашему Преосвященству, уготовав и устроив оныя к принесению в них безкровныя жертвы, освятив по чиноположению. После сего должно быть Крестное хождение по городу, в очищение от всяких скверных иноплеменных. Распоряжению Вашего Преосвященства предоставляется собрать столько духовных, сколько можно будет в первый раз, и снабдить храмы Божии священно- и церковнослужителями.


ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР надеется, что Вы, яко архипастырь, употребите в сем случае возможное попечение о благе Церкви и пользе Отечества.


Во всяком случае, можете сноситься с Главнокомандующим армиями, наипаче же с генерал-адъютантом Павлом Васильевичем Голенищевым-Кутузовым, заступающим [на] место барона [Фердинанд Федорович] Винцингероде, и который будет содействовать нам по мере Ваших требований».


Вследствие чего, 7-го числа сего месяца я выехал в Москву. [Так] как я возвращаю Москве чудотворныя иконы Владимирския и Иверския Богоматери, то посему остановился я в Сретенском монастыре, который создан в память Сретения Владимирския Богоматери.


При перенесении оныя из Владимира в Москву, 8 числа, в день архистратига Михаила, Святыя иконы Владимирския и Иверския Богоматери пред Литургиею я внес в теплую церковь Сретенскаго монастыря. Совершив молебное пение Божией Матери, потом пето многолетие Государю Императору и всей Высочайшей фамилии, Вашему Святейшеству, Правительствующему сигклиту и воинству. Затем совершалась Литургия и молебен по случаю тезоименитства Его Высочества Великого Князя Михаила Павловича.


Вечером того же дня с Главнокомандующим в Москве, графом Федором Васильевичем Ростопчиным, мы были в Успенском и Архангельском соборах.


Мощи Святителя Ионы мы нашли так, как они были до нашествия неприятельскаго. Рука нечестия не дерзнула коснуться их. Осматривали главу, руки, ноги, и все нашли неповрежденным сколько от времени, столько и от злодея. Самая рака ничем не тронута. Серебро, которым она обита, нимало не оборвано, решетка, ее ограждающая, на своем месте, оклад округ образа, на стене написанного, цел и не поврежден.


Рака Святителя Филиппа стоит также на своем месте, только передняя дольная доска отколона. И потому Святыя мощи сдвинулись на помост церковный, который, как я уже рапортовал Вашему Святейшеству, ключарь, поднявши, положил на Святый престол, где я и нашел их. И по освидетельствовании оказалось, что они в таком же состоянии, в каком были до неприятеля, даже политура, которая накладывалась на главу его, саккос кресчатый из золотой материи, покров на подобие передней части саккоса, по малиновому бархату богато вышитый, целы и невредимы.


Мощи Святителя Петра всегда были сокрыты и запечатаны, но безбожный злодей открыл их. Мы взяли смелость освидетельствовать их, и нашли в совершенной целости. Хищная рука нечестиваго врага совсем не касалась их.


Мощей царевича Димитрия в Архангельском соборе не оказалось. По выходе неприятеля из Москвы, священник Воскресенскаго девичьяго монастыря Иван Яковлев, желая спасти их от расхищения благочестиво буйной черни, сокрыл их в Воскресенском монастыре, в соборной церкви, над царскими дверьми, за иконостасом, о чем после мне было объявлено, и Святыя мощи возвращены в свое место.


Девятого числа сего месяца с Симоновским архимандритом и еще с четырьмя духовными я опять вошел в Успенский собор для отыскания местных икон, и благодарение Богу, — почти все отысканы, а паче уважаемая по древности своей. Не нашли мы только Иерусалимския Богоматери, которая стояла на правом столпе, надеюсь и ее найти. Думаю, что она похищена раскольниками — много древних икон отыскивается у них. Расколотых икон очень мало, и те исправить весьма удобно. Следует только все почистить и исцарапанное исправить.


Десятого числа я служил в Сретенском монастыре и после Литургии с духовенством, какое собрать мог, с Крестным ходом перенес икону Иверския Богоматери в ея часовню. Перед часовнею я освятил воду и, окроплением оныя, освятив часовню, внес икону и поставил на своем месте.


В соборах, прежде всего, надобно сделать окончины, которыя от подкопов все вышиблены.


Ищу мастеров и стекол, но и того, и другаго еще мало в Москве. Денег для сего занимаю у Главнокомандующаго, графа Федора Васильевича Ростопчина.


Одиннадцатого числа Симоновский архимандрит, по совету и настоянию моему, дал заимообразно из монастырской суммы две тысячи рублей директору духовной типографии на поправки оной и на содержание работников.


Монастыри мужские: Чудов ограблен, но не созжен, Новоспасский — разграблен и созжен, Симоновский и Донской — только разграблены, Заиконоспасский, Петровский — целы, но ограблены, в Богоявленском — братския кельи сгорели, Греческий и Златоустов — целы, только разграблены, Данилов — весь цел, все в нем спасено, и мощей Благовернаго князя Даниила рука вражия совсем не касалас, Андроньев — сгорел, также Крестовоздвиженский, Перервинский и Угрешский — целы, только разграблены, Покровский — цел, в Знаменском — сгорели братския кельи.


Монастыри женские: Вознесенский — цел, только разграб­лен, Новодевичий — цел, только разграблен, Алексеевский, Зачатиевский, Никитский, Ивановский и Георгиевский — сгорели, Страстной, Рождественский — целы, только разграблены.


Духовенство московское собирается.


Многия церкви, которыя менее потерпели от неприятеля, и при коих осталось сколько-нибудь прихода, освящаются.


О чем Святейшему Правительствующему Синоду благопочтеннейше репортую.


Подробнейшее же о всем донесение имею представить Вашему Святейшеству по собрании обстоятельных сведений о всех монастырях и церквах.


Вашего Святейшества послушный Августин, епископ Дмитровский, Московский викарий.


Ноября, 12 дня 1812 г<>.


№ 15


1812, ноября, не позднее середины месяца. — Рапорт епископа Дмитровского, викария Московского Августина (Виноградского) Обер-прокурору Святейшего Синода об увиденном в московских монастырях после ухода неприятеля из столицы23.


Сиятельнейший Князь!


Милостивый Благодетель Мой!


От 7-го числа сего месяца я имел честь писать к Вашему Сиятельству.


Восьмого числа, в день Архистратига Михаила, Святыя иконы Владимирския и Иверския Богоматери пред Литургиею я внес в теплую церковь Сретенскаго монастыря, в котором стою, и совершил молебное пение Божией Матери, молитву читал с коленопреклонением, потом пето многолетие Государю Императору и всей Высочайшей фамилии, Святейшему Синоду, Правительствующему сигклиту и воинству.


Народа было много, плач и рыдания наполняли Святый храм, и я к предстоящим едва мог сказать самое краткое утешение. Затем совершалась Литургия и молебен по случаю тезоименитства Его Высочества, Великаго Князя Михаила Павловича.


Вечером того же дня был я у Главнокомандующаго, графа Федора Васильевича Разтопчина, Его Сиятельство начал разговор свой оправданием себя и обвинением князя [Михаила Илларионовича] Кутузова, что неприятель застал в Москве много, как жителей невышедших, так и сокровищ не вывезенных. Но я просил его о том только, чтоб тот же час впустил меня в Кремль и в соборы. Граф на сие, немедля согласился, и я при глубокой темноте вошел в Кремль с коммендантом Кремля и адъютантом графским.


Увидел развалины, но слабо, по причине темноты.


Потом, осмотрев печати Успенскаго собора и снявши их, вошли мы в него, вступив в собор, я положил три земных поклона. И громко сказал: «Да возкреснет Бог, и расточатся врази его». Причем, как я, так духовныя и светския залились слезами.


Прежде всего, пошли мы к раке Святителя Ионы, нашли ее в совершенной целости, серебро, которым она обита, нимало не оборвано. Самая решетка, ограждающая раку, ничем не тронута. Оклад округ образа Святителя, на стене написанного, цел и не поврежден. Открыв раку, Святыя мощи мы нашли так, как они были до нашествия неприятельскаго. Рука нечестия не дерзнула коснуться их. Осматривали главу, руки, ноги, и все нашли неповрежденным, сколько от времени, столько же и от злодея. Закрыв раку, я запечатал [ее] до времяни.


Потом обратились к раке Святителя Филиппа, она стоит на своем месте, только передняя дальняя доска отколона, и потому мощи сдвинулись на помост церковной, которыя, как я уже репортовал Святейшему Синоду, ключарь, поднявши, положил на Святый престол. Я с духовными вошел в алтарь и, осмотрев Святыя мощи, нашел их в таком же состоянии, в каком они были до неприятеля. Даже полумитра, которая накладывалась на славу его, сакос кресчатой из золотой материи, покров на подобие передней части саккоса, по малиновому бархату, богато вышитый, целы и невремдимы.


Мощи Святителя Петра всегда были сокрыты и запечатаны, но безбожный злодей открыл их. Мы взяли смелость освидетельствовать и их. Нашли в совершенной целости. Хищная рука нечастиваго врага совсем не касалась их.


Сиятельный Князь! Позвольте мне пред Вами быть ­откровенным.


Желал бы я, чтоб мощи Святителя Петра не сокрывались паки, а зделать открытыми, и чрез тобы злодей, который хотел лишить нас святыни, демножил оную, и более бы прославился Бог, дивный во Святых своих.


Наконец, свидетельствовал я мощи Димитрия Царевича в Архангельском соборе.


Здесь явился и граф.


В раке нашли мы некоторыя части. Но как я был предуведомлен, что их надобно искать за ракою и за решеткою ограждающей раку, то по причине ночной темноты отложил их отыскивать до другаго дни.


Граф захотел удостовериться о целости мощей Святительских, почивающих в Успенском соборе.


Я принужден был опять идти туда, и все показал графу.


Девятого числа сего месяца с Симоновским архимандритом и еще с четырьмя духовными я опять вошел в Успенский собор для отыскания местных икон.


И Благодарение Богу, почти все отысканы, а паче, уважаемыя по древности своей, не нашли мы только иконы Иерусалимския Богоматери, которая стояла на правом столпе.


Надеюсь и ее найти, думаю, что она похищена раскольниками: много древних икон отыскивается у них.


Расколотых икон очень мало. И те исправить весьма удобно. Следует только все почистить и исцарапанныя поправить.


По отыскании икон обратился в Архангельский собор отыскивать мощи Царевича Димитрия, которыя и отыскал, кроме некоторых частей. Нашел даже принадлежности их, как то: платочик, кошелечик и в нем орешек, и четырнадцать серебреных копеечек, рожечек, из котораго в младенчестве питали его.


Диакон московской церкви Марона Чудотворца показал мне, что он в скорости, по выходе французов из Кремля, был в оном, был и в Архангельском соборе. Мощи Царевича Димитрия видел у раки за решеткою. Как Кремль, так и собор Архангельский, наполнены были нашими русскими. Диакон слышал, что некоторыя говорили: «Берите, кто хочет, мощи царевича Димитрия». Он видел, что некоторыя женщины рвали платье сего Святаго младенца, и старался удерживать их от такого благочестиваго грабежа. Какой-то подлекарь хватился, что он имеет часть мощей Царевича Димитрия. Все способы употреблю отыскать его со всякою скромностию и верностию.


Десятого числа я служил в Сретенском монастыре, и после Литургии с духовенством, какое собрать мог, с Крестным ходом перенес икону Иверския Богоматери в ея часовню.


Пред часовнею я освятил воду, и окроплением оныя, освятив часовню, внес икону и поставил на своем месте.


Вечером того же дня осмотрел я Чудов монастырь.


Мощи Святителя Алексия почти отысканы.


Вообразить не можно, сколько разстроен Чудов, сколько навалено в нем картофелю, капусты и всякой всячины.


Все употребляю силы сохранить часть святыни, отвратить соблазны и пощадить совести немощных.


В Чудове начинаем все разбирать, и разстроенное приводить в порядок.


В соборах, прежде всего, надобно зделать окончины, которые от подкопов все вышибины. Ищу мастеров и стекол, но и того, и другаго еще мало в Москве. Денег для сего занимаю у графа.


Сего дни Симоновский архимандрит по совету и настоянию моему дал заимообразно из монастырской службы две тысячи рублей директору Духовной типографии на поправки оной и на содержание работников.


Монастыри мужеские: Новоспаской разграблен и сожжен, Симоновской и Донской — только разграблены, Заиконоспаской и Петровской — целы, в Богоявленском — братския келии сгорели, Греческой и Златоустов — целы, только разграблены, Данилов — весь цел, и все в нем спасено, и Данилов — весь цел, и все в нем спасено, и мощей Благовернаго Князя Даниила рука вражия совсем не касалась, Андрониев — сгорел, так же Крестовоздвиженской, Перервинской и Угрешской — целы, только разграблены, Покровской цел, в Знаменском — сгорели братския келии.


Монастыри женския: Вознесенской цел, только разграблен, Новодевичей — цел, только ограблен: в нем французы оставили более пятисот книг на своем языке в хорошем переплете (не прикажите, Ваше Сиятельство, отдать их в Академическую библио­теку?). Алексеевской, Зачатиевской, Никитской, Ивановской и Георгиевской — сгорели, Страстной, Рождественской — целы, только разграблены.


В противность неприятных слухов я достоверно узнал, что ни одна монахиня и ни одна белица ничего оскорбительнаго целомудрию своему от неистоваго врага не видали. Монахинь и белиц тех монастырей, которыя сгорели, я разместил по монастырям не сгоревшим.


Духовенство московское собирается.


Многия церкви, которыя менее потерпели от неприятеля, и при коих осталось сколько-нибудь прихода, с благословения моего уже освящены.


Духовенство московское, образованное и преосвященное, по настоящим несчастным обстоятельствам приведено в ужасную нисчету. Я, пасущий их, смею прибегнуть к сострадательной и благотворительной душе Вашего Сиятельства и всеуниженнейше прошу исходотайствовать им какое-нибудь пособие у Всемилостивейшаго Государя нашего, благостию и милосердием великаго.


Поругая самаго себе, Милостивому Покровительству Вашего Сиятельства с глубочайшим Высокопочитанием и совершенною преданностию имею честь быть.


Сиятельнейший Князь! Милостивый Благодетель мой!


Вашего Сиятельства покорнейший слуга и усердный Богомолец Августин, епископ Дмитровский, Московский ­викарий.




1 Историография вопроса имеет давнюю исследовательскую традицию. О московских событиях эпохи наполеоновского нашествия писали много, плодотворно и с разных методологических точек зрения. Первые публикации появлялись сразу же или в недалеком будущем после оставления Москвы французами войсками. Рассмотрение историографии московских событий 1812 г. заслуживает особого внимания и в настоящей публикации не является предметом особого изучения. Однако для полноты ясности данного вопроса приведем отдельные примеры проявления научной мысли: Кичеев П. Г. Воспоминания о пребывании неприятеля в Москве в 1812 году. — М., 1858; Бестужев-Рюмин А. Д. Краткое описание происшествиям в столице Москве в 1812 году // Чтения в Обществе истории и древностей российских. — 1859. — Кн. 2. — Отд. 5; Дубровин Н. Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году: (материалы для внутренней стороны 1812 года) // Военный сборник. — 1863. — № 7−8; Попов А. Н. Французы в Москве в 1812 году. — М., 1876; он же. Москва в 1812 году. — М., 1876; Конд­ратьев И. К. Седая старина Москвы: Исторический обзор и полный указатель ея достопамятностей… — М., 1893; Пожар Москвы: По воспоминаниям и запискам современников. — М., 1911. — Ч. 1−2; Апухтин В. Р. Сердце России — первопрестольная столица Москва и Московская губерния в Отечественную войну. — М., 1912; Белокуров С. А. Московский архив Министерства иностранных дел в 1812 году. — М., 1912; Матвеев Н. Москва и жизнь в ней накануне нашествия 1812 года. — М., 1912; Москва в 1812 году (Исторический очерк): К столетию Отечественной войны. — М., 1912; Москва спаленная… — М., 1912; Шамурин Ю., Шамурин З. Москва в ее старине. — М., 1913; Нечкина М. В. Москва в 1812 году. — М., 1947; Полосин И. И. Кутузов и пожар Москвы 1812 года // Исторические запис­ки. — М., 1950. — Т. 34; Кудряшов К. В. Москва в 1812 году. — М., 1962; Холодковский В. М. Наполеон ли поджег Москву? // Вопросы истории. — 1966. — № 4; Тартаковский А. Г. Показания русских очевидцев о пребывании французов в Москве // Источниковедение отечественной истории. — М., 1973. — Вып. 1; он же. Население Москвы в период французской оккупации 1812 года // Исторические записки. — М., 1973. — Т. 92; он же. Обманутый Герострат: Ростопчин и пожар Москвы // Родина. — 1992. — № 7; Москва в 1812 году. — М., 1997; Смирнов А. А. Эволюция взглядов отечественных историков на причины пожара Москвы в 1812 году // Москва в 1812 году. — М., 1997; Гуляев Ю. Н. Документы РГИА о пожаре Москвы в 1812 году // Калужская губерния на II этапе Отечественной войны 1812 года. — Малоярославец, 1998; Зайченко Л. В. Москва в Отечественной войне 1812 года. — М., 2006; Кузьминский К. Что осталось от Москвы после пожара 1812 года. — М., б. г.


2 Подробнее о московских событиях в период наполеоновской оккупации среди новейших исследований см.: Попов А. И. Великая армия в России: Погоня за миражом. — Самара, 2002; Искюль С. Н. Год 1812. — СПб., 2008. — С. 181−220; Земцов В. Н. 1812 год: Пожар Москвы. — М., 2010; и др.


3 Полосин И. И. Указ. соч. — С. 138.


4 Там же.


5 Цветков С. Н. Вывоз из Москвы государственных сокровищ в 1812 году. — М., 1912.


6 Государственный архив Вологодской области. — Ф. 512. — Оп. 1. — Д. 986. — Л. 2. Цит. по: Связь времен и поколений: По материалам документально-художественной выставки «Москва — Вологда — Великий Устюг — города ровесники: связь времен и поколений». — Вологда, 2008. — С. 9.


7 Из воспоминаний современника о 1812 годе // Вологодские епархиальные ведомости. — 1884. — № 10. — С. 207.


8 Об эвакуации ценностей Московского Кремля и Московской епархии, документации архивов столичных властей писали: Фортунатов Ф. Н. Памятные заметки вологжанина…; Шимко И. И. Московские департаменты Сената и подведомственные им архивы в 1812—1814 годах // Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. — М., 1889. — Кн. 6. — С. 1−25; Степановский И. К. Вологодская старина. — Вологда, 1890. — С. 72−73; Розанов Н. П. Московские святыни в 1812 году. — М., 1912; Белокуров С. А. Московский архив Министерства иностранных дел в 1812 году. — М., 1913; Мещерский И. А. Архив Межевой канцелярии // Журнал Министерства юстиции. — 1896. — № 7. — С. 229−233; Бухерт В. Г. Московские архивы в 1812—1813 годах // Отечественные архивы. — 1996. — № 1. — С. 94−98; Селедкина С. Н. Сведения о московских монастырях в 1812 году из фонда митрополита Московского Филарета (Дроздова) в РГИА // Отечественная война 1812 года: Источники. Памятники. Проблемы. — М., 2001. — С. 231−235; Болдина Е. Г. Московские архивы в 1812 году // Бородино и наполеоновские войны: Битвы, поля сражений, мемориалы. — М., 2003. — С. 294−299; Тихомиров С. А. «Я в Вологду попал бог весть какой печальною судьбою…» // Вологда в минувшем тысячелетии: Очерки истории города. — Вологда, 2004. — С. 87−88; Груцо И. А. Эвакуация ценностей Московского Кремля во время Отечественной войны 1812 года // Отечественная война 1812 года: Источники. Памятники. Проблемы. — М., 2007. — С. 134−143; Зарицкая О. И. Спасение ценностей Троице-Сергиевой Лавры в 1812 году // Церковь и общество в России на переломных этапах истории. — Сергиев Посад, 2012. — С. 178−179; Иов (Чернышов), иеродиакон. Николо-Угрешский монастырь в Отечественную войну 1812 года // Там же. — С. 179−183; Тихомиров С. А. Эвакуация ценностей московских монастырей и церквей в Вологду в период оккупации первопрестольной // Там же. — С. 188−193; он же. Неизвестные и малоизученные источники по истории московских монастырей в эпоху наполеоновского нашествия // Труды Коми отделения Академии военно-исторических наук. — Сыктывкар-Вологда, 2012. — Вып. 12. — С. 3−106; он же. Источники о судьбах московских монастырей в эпоху наполеоновского нашествия // Москва в Отечественной войне 1812 года. — М., 2013. — С. 139−158. Зарицкая О. И. Спасение лаврских ценностей во время Отечественной войны 1812 года // Церковь и общество в России на переломных этапах истории. — Сергиев Посад, 2014. — С. 253−263.


Известны археографические публикации, рассказывающие о судьбах православных святынь в 1812 году: Записка очевидца о сохранении драгоценностей Николаевского Перервинского монастыря, и достопамятных событиях в сей обители в 1812 году // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. — СПб., 1852. — Т. XCIV. — № 374. — С. 132−156; Перевоз вещей Оружейной палаты из Москвы в Нижний Новгород в 1812 году // Клятву верности сдержали. — М., 1987. — С. 279−288; Участник эвакуации ценностей Оружейной палаты в 1812 году рассказывал… / Публ. А. Н. Шаханова // Отечественные архивы. — 1993. — № 2. — С. 104−105 и др.


9 Добрынкин Н. Г. Воспоминание о пребывании московских святынь в городе Муроме в 1812 году // Памятная книжка Владимирской губернии на 1895 год. — Владимир, 1895. — С. 61−67.


10 РГИА. — Ф. 797. — Оп. 1. — Д. 4449. — Л. 3.


11 Там же. — Л. 4.


12 РГИА. — Ф. 796. — Оп. 93. — Д. 810. — Л. 1−1об.


13 РГИА. — Ф. 797. — Оп. 1. — Д. 4449. — Л. 1−2.


14 Там же. — Д. 4462. — Л. 5−8об.


15 Там же. — Л. 1−2.


16 ЦИАМ. — Ф. 16. — Оп. 3. — Д. 2944. — Л. 102−102об. Цит. по: Москва в Отечественной войне 1812 г. / Авт.-сост. Д. И. Горшков. — М., 2012. — Кн. 2. — С. 172−173.


17 РГИА. — Ф. 797. — Оп. 1. — Д. 4462. — Л. 9−10.


18 Дубровин Н. Ф. Отечественная война в письмах современников, 1812−1815 годы. — СПб., 1882. — С. 313−315.


19 РГИА. — Ф. 797. — Оп. 1. — Д. 4462. — Л. 11−13об.


20 Там же. — Л. 15−16.


21 Публ. по: Щукин П. И. Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года… — С. 261−262.


22 Там же. — С. 263−265.


23 РГИА. — Ф. 797. — Оп. 1. — Д. 4462. — Л. 17−20.