Купряшина Т. Б. Два цензора «Волшебного фонаря»

«Волшебный фонарь», один из первых в России иллюстрированных журналов, выходил почти два столетия назад. Нам теперь трудно представить себе эпоху без иллюстраций. Разумеется, можно считать иллюстрациями и фрески, и иконы, и картины, и гобелены, и одежду, и посуду. Практически все, что окружало человека, несло изобразительную информацию. Наличие и уровень этой информации зависели от состоятельности пользователя. Появление печатной иллюстрации на бумаге означало резкий шаг к демократизации информации. Но тут-то и стояли на чеку цензоры! Мы еще застали время (советское время), когда каждое печатное слово даже в музее полагалось «залитовать», поскольку слово «цензура» не употреблялось. Никто не любит цензоров. Не любили их и двести лет назад.

«Волшебный фонарь» — аппарат для проекции изображений, изобретенный, вероятно, в середине XVII века и очень распространенный в XVII-XX вв. Он состоит из корпуса с отверстием и/или объективом, в корпусе размещен источник света — свеча, а позднее — электрическая лампа. Изображения, нанесенные на пластины из стекла, проецируются через оптическую систему и отверстие. Печатное издание «Волшебный фонарь» позаимствовало название у популярного аппарата. Представив совершенно новую, почти незатронутую тему о жизни простолюдинов, оно было обречено на успех. Вот уже почти двести лет исследователи выясняют, кто же все это так удачно придумал. «Волшебный фонарь или зрелище С. Петербургских расхожих продавцов, мастеров и других простонародных промышленников, изображенных верною кистию в настоящем их наряде и представленных разговаривающими друг с другом, соответственно каждому лицу и званию. Ежемесячное издание на 1817 год. №№ 1−12. Санктпетербург, в типографии В. Плавильщикова, 1817 года» — так последовательно на русском, французском и английском языках раскрывает содержание титульный лист. Все тексты — также на трех языках. Несколько запоздали № 11 и 12, они вышли в 1818 году. Журнал выходил отдельными брошюрами, которые, как правило, владельцы потом объединяли под одним переплетом. В полном экземпляре должно быть 187 с., 1 л. цветной фронтиспис, 40 л. цветных иллюстраций, 1 л. — не крашеный. Всего 42 иллюстрации. Очень быстро журнал сделался библиографической редкостью, а споры об авторстве литографий и текстов продолжаются до сих пор. Во всех антикварных каталогах он числится как величайшая редкость, «в полном виде даже нет в Имп. пуб. библиотеке. Чертков 38 г. стр. 233. Генн. № 239. Верещаг. № 119. Клочк. № 92 (неполн.) — 25 р. Готье № 1104 (неполн.) — 25 р.»¹.

Завод Гарднера выпустил серию фарфоровых фигурок, воспроизводящих персонажи из «Фонаря». Ни в каком другом издании того времени не представлено столько подробностей повседневной жизни. Действительно, будто на экране возникают уличные сценки и разговоры. Вот они первые всплески интереса к повседневности! Автором литографий не без основания считали то А. Венецианова, то его последователя К. Зеленцова. Раскрашивали литогравюры вручную и не всегда достаточно аккуратно. Еще более споров было вокруг авторства текстов. Называют и Николая Греча, и Федора Глинку, и Павла Ивановича Петрова, и Петр Вяземский вроде как участвовал. Считали несомненным, что это кто-то, причастный к изданию другого журнала — «Сын отечества», издателем которого был Николай Греч. Этот журнал тоже есть в редком фонде библиотеки Муромского музея.

Данное исследование не ставит целью расставить все точки над i. Возможные варианты авторства перебрал Евгений Осетров в 1988 году во вступительной статье «Рождение и жизнь «Волшебного фонаря»» к факсимильному изданию². Тем не менее, назовем еще одно имя, тогда не прозвучавшее — Фаддей Булгарин. Вот что пишет Н. Греч в своих мемуарах о Булгарине: «Набрав несколько исторических материалов, стал он издавать «Северный Архив», печатал в нем статьи интересные, но впадал в страшные промахи, особенно по недостаточному знанию иностранных языков, коверкал имена собственные, смешивал события, и если бы издавал теперь, то не избежал бы обличений и насмешек, но в те блаженные времена, когда печатный каждый лист казался нам святым, и не то сходило с рук. Желая придать сухому журналу более интереса для читающей публики, Булгарин вздумал издавать при нем особые листки, под заглавием «Волшебный Фонарь», и тут попал в свою колею. Небольшие, вообще сатирические, картины нравов и исторические очерки понравились публике и поощрили его усердие. Занявшись легкой литературой, он оставил ученую, для которой не имел ни основательных познаний, ни особенного дарования. Я помогал ему усердно, особенно сглаживая слог, который отзывался полонизмами и галлицизмами»³. Записки составлены через несколько десятилетий после событий, и многое забылось. Отношения были очень испорчены у всех литераторов, можно сказать, со всеми, репутации подмочены. Именно поэтому свидетельство кажется правдивым, иначе зачем бы отдавать авторство столь прославленного журнала одиозному Фаддею Булгарину. Итак, несмотря на обильную литературу, посвященную изданию, достоверно можно назвать лишь имена его типографа — В. А. Плавильщикова и цензора — И. О. Тимковского.

В редком фонде библио­теки Муромского музея хранится полный экземпляр «Волшебного фонаря»⁴: книга в картонном переплете с зеленым тисненым кожаным корешком, характерным для второй половины девятнадцатого века. Экземпляр этот совершенно уникален — он весь испещрен заметками и зачеркиваниями цензора. Дата под рукописной резолюцией цензора — 30 июля 1856 г. Остается предположить, что готовилось переиздание, но не было осуществлено. Кем? Возможно, в архивах Петербургского цензурного комитета можно найти документы. Кто-то должен был обратиться за разрешением. Например, именно в 1850-е годы была издана детская азбука «Крики Петербурга». Цветные иллюстрации и разговоры (крики) персонажей из журнала «Волшебный фонарь» послужили основой этой азбуке. Затем картинки с «криками» повторились в другом издании — наборе карточек, с изображениями и «криками», соответственно буквам русского алфавита. Дети легко угадывали на цветных картинках тех, кого они ежедневно видели и слышали на улицах. Возможно перед этими изданиями «Фонарь» и угодил повторно под цензурный колпак. Книга с цензурными пометами оказалась в коллекции графов Уваровых.

Середину XIX века называют эпохой цензурного террора. Сергей Семенович Уваров имел непосредственное отношение к цензурным комитетам по роду своей государственной деятельности. Став министром народного просвещения, С. С. Уваров вел политику ужесточения цензуры, обращая особое внимание на «повременные сочинения», т. е. журналистику, а также на произведения, обращенные к народу, массовой аудитории. Он считал, что дешевая литература препятствует умственному развитию, представляя собой поверхностное чтение, поэтому «необходимо отклонить введение у нас дешевых простонародных журналов». Николай I поддержал министра: «Совершенная истина, отнюдь не дозволять». Если учесть, насколько низок был уровень подобных изданий, то с ним можно и согласиться. Министр народного просвещения граф С. С. Уваров специально встречался с цензорами и, как он выражался, давал им наставления и «личные объяснения». К 1856 году Уварова уже не было ни на каких постах, и вообще не было в живых. Политика же, введенная им, развивалась. По распоряжению нового министра народного просвещения князя П. А. Ширинского-Шихматова в 1850 г. «лубочные картины», не проходившие ранее никакой цензуры, приравняли «к афишам и мелким объявлениям», подведомственным надзору полиции⁵.

Сын С. С. Уварова, будущий археолог и коллекционер граф Алексей Сергеевич, начинал службу на дипломатическом поприще. С 1853 года он перешел в Кабинет его императорского величества, который возглавил его родственник Перовский. Кабинет ведал личным имуществом русской императорской фамилии и некоторыми другими вопросами, едва ли имевшими отношение к цензуре. Книга могла попасть в знаменитую уваровскую коллекцию позже как библиографическая редкость.

В нашем экземпляре «Фонаря» зачеркнуто первичное цензурное разрешение, напечатанное, как полагалось, на обороте титульного листа: «С. П. Б. Декабря 19 дня 1816 года. Цензор, Стат. Сов. Кавалер Ив. Тимковский». Это цензор пушкинской поры и самого Пушкина, конечно. Все имена, так или иначе связанные с Пушкиным, не остались незамеченными. В том числе и этому цензору досталось внимания. Иван Осипович Тимковский — петербургский цензор — разрешил к печати семнадцать стихотворений Пушкина, поэму «Руслан и Людмила» и запретил «Русалку». «Как цензор был известен строгостью и мелочной придирчивостью»⁶. Тимковский был интереснейший человек: действительный статский советник, доктор медицины, цензор, директор гимназий и училищ Петербургской губернии. Родился он в 1768 году. Среднее образование получил в Московской университетской гимназии, затем закончил медицинский факультет Московского университета. В 1795 г. был отправлен врачом в Иркутское наместничество. Пробыв здесь полтора года, соскучился и попросил о переводе в Московский военный госпиталь, хотя бы сверх штата и без жалованья (!), что и было удовлетворено. В 1800 году по собственной просьбе переведен в Петербургский «физикат» (врачебная управа) без жалованья, которое стал получать лишь с 1802 года. В 1804 г. назначен петербургским цензором и оставался в этой должности до 1821 года. Жалованье цензора считалось хорошим, но чем же он жил до того? С. Экшкут в книге «На службе российскому левиафану» (М., 1998) отмечает, что служба без жалованья была не редкостью среди дворян. И. О. Тимковский женился на дочери известного морехода Г. Шелихова, получив с приданым хорошее состояние. По больницам работал из интереса. Тимковский заведовал больницами по обеим столицам. В 1810 г. за усердие по службе награжден был бриллиантовым перстнем. Затем занимал еще ряд чиновничьих должностей в сфере образования. Перевел с французского языка сочинение Тиссота «Врач светских людей». Умер в 1837 г., в один год с Пушкиным⁷.

Знал бы о таком трудовом поприще ненавистного цензора Пушкин, когда писал в эпиграммах:

«Об чем цензуру ни прошу,

Ото всего Тимковский ахнет»⁸

и

«Тимковский царствовал — и все твердили вслух,

Что в свете не найдешь ослов подобных двух.

Явился Бируков, за ним вослед Красовский:

Ну право, их умней покойный был Тимковский!»⁹.

Ага, брат Пушкин! Не так уж плох был Тимковский! Современники подливают масла в огонь! В 1826 году Вяземский ругается в письме к Тургеневу: «Они (цензоры) думают, что Россия только для них сотворена, и они могут смело купаться по уши в грязи. Клянусь честью, что вытащу их за уши из лужи и повешу на крюк. Как ни заступайся за Тимковского, но он первый повиснет, как только разрешится неволя печати. Я знаю, что он по штату должен невежничать, но, по излишнему усердию, он часто порывается и на сверхштатное невежество»¹⁰.

Известный библиофил Н. П. Смирнов-Сокольский подробно описал, как И. А. Крылов «подготавливал» первое издание своих басен. Подошел он к этому обдуманно и осторожно, все басни предварительно напечатал в «Драматическом вестнике», неоднократно читал их вслух в различных литературных салонах, в гостиных влиятельных лиц, в литературных кружках самых различных направлений. Тем не менее, книга, представленная в цензуру в 1808 году, была задержана цензором И. О. Тимковским почти на месяц. Басня «Парнас» вызвала резкое возражение цензора, и Крылов несколько раз ее переделывал и переписывал заново. При этом И. О. Тимковский считался приятелем баснописца¹¹.

Однако находим и иные свидетельства. Греч в «Записках» вспоминает историю, как обвиняли А. И. Галича за написанную им «Историю философских систем». Профессора университета разделились на две стороны — белую и черную. Директор училищ Тимковский оказался на белой¹². А в седьмой главе у Греча читаем: «Около 20 сентября приехал ко мне тогдашний начальник мой, Иван Осипович Тимковский, человек самый благородный и добрый, которому я многим в жизни обязан»¹³.

Цензор И. Тимковский в 1808 году так отзывался об оде Державина: «Хлестко, хлестко Гавриил Романович об ином начальстве: «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами, где должно действовать умом, он только хлопает ушами», — декламировал он «Вельможу» издателю Иверсону, выдавая билет на право выпуска в свет очередного номера «Карикатур». Не в бровь, а в глаз! — Не обиделся бы кто, — покачал головой тот, — уж больно жирен вельможа у Венецианова. А толстых начальников у нас пруд пруди. — Ничего, перетерпят, — закончил Тимковский. — Может, умерят свой аппетит и жрать поменьше будут»¹⁴.

Похоже, и к изданию «Волшебного фонаря» с картинками он отнесся подобным образом. Сатирические нотки порой просвечивают сквозь якобы простонародный разговор.

На титуле книги сверху надпись «№ 637 июня 8 — 1856 года»¹5, так крупно, размашисто обычно пишут при регистрации. Наверное, это записан входящий номер Цензурного ведомства. 30 июля цензором уже подписано разрешение. Оперативно — всего два месяца бюрократической канители. В 1856 году книга из Цензурного комитета, видимо, вернулась к владельцу с резолюцией о «дозволении печатать», заверенной печатью и неразборчивой подписью цензора. Читается только инициал «А» и конец: «…ганг» — явно нерусская фамилия¹⁶.

На эту загадочную подпись я смотрела неоднократно еще четверть века назад, в полной уверенности, что никогда не узнать, кто это был. Если б только добраться до архива Цензурного комитета. Но теперь удивительные возможности Интернета расширяют границы поиска. С 1998 г. идет подготовка биобиблиографического справочника «Цензоры России. Конец XVIII — начало XX в.». Это совместный проект семи научных учреждений С.-Петербурга (специалисты различных вузов и библиотек) по грантам РГНФ. Часть материалов уже опубликована. В аннотированном списке цензоров по дате, инициалу, и окончанию подбираем фамилию — Фрейганг Андрей Иванович (1805−1875). Весьма известная личность. Отличался гонением на литературу и бессмысленным формализмом. Опять ругают!

Происходил он из дворян, лютеранского вероисповедания. Образование получил в Благородном пансионе при Царскосельском лицее. В 1824-м определен в канцелярию МВД. С 1827 г. занимал должность журналиста. С 1828 г. — в цензурном ведомстве. С 27 апреля 1836 г. по 5 мая 1859 г. — сторонний цензор СПб. Цензурного Комитета¹⁷. О личной жизни находим лишь крупицы сведений, а деятельность в качестве цензора нашла оценку во многих сочинениях его ­современников.

Об отношении к нему в кругу литераторов можно судить из письма В. Н. Майкова к А. В. Дружинину (от 14 июня 1857 г.): «Фрейганга, хотя он и не очень свирепствует, все-таки приятно бы было вывести за городскую стену и побить ка­меньями»¹⁸. В автобиографии историк Н. И. Костомаров пишет: «Моего «Богдана Хмельницкого» я предназначал для печатания в «Отечественные записки», которые цензировал Фрейганг. Верный наставлению Дубельта, этот цензор был действительно ко мне очень строг: вымарал множество мест, не представлявших ничего подозрительного, если не прилагать особого желания толковать их с натяжкою в дурном смысле». Для данного расследования особенно любопытна дата — разрешение Петербургского цензурного комитета на печатание сочинения Костомарова было получено после изъятия 120 страниц текста 27 октября 1856, т. е. в том же году подписан наш «Фонарь»¹⁹. Владимир Федорович Одоевский в 1844 г. жаловался в письме С. С. Уварову на «нерасположение» к нему цензоров журналов: «Северной пчелы» (цензоры А. П. Крылов и А. И. Фрейганг и «Библиотеки для чтения» (А. В. Никитенко)²⁰. Министр в порядке исключения обещал «указать цензорам на возможность превратного истолкования его произведений»²¹.

Работа цензора неблагодарная. Посмотрим, что скажет цензор о цензоре. Александр Васильевич Никитенко, известный писатель, литератор, профессор кафедры русской словесности Санкт-Петербургского университета. Происходил из малорусских крепостных графа Шереметева (дальнего родственника Уваровых), сумел получить университетское образование, работал в различных цензурных учреждениях. Он вошел в историю как автор интереснейшего личного дневника, содержащего живые отклики на множество литературных и общественных событий XIX века. В знаменитом его дневнике наш персонаж упоминается неоднократно (тт. 1−2).

«12 январь 1844 года

Киевский генерал-губернатор Бибиков прислал к министру внутренних дел жалобу на цензуру… «Библиотека для чтения»» обвиняется в явном пристрастии к Польше, …в оскорблении малороссийской национальности словами, что «народ ее составился из беглых польских холопей»… в самом пагубном антинациональном направлении. Эту жалобу Перовский препроводил к нашему министру; а тот (Уваров. - Т. К.) сделал легкий выговор цензорам Корсакову и Фрейгангу.

14 январь 1844 года

Мы читали в цензурном комитете объяснение цензоров Корсакова и Фрейганга на жалобу Бибикова. Оно написано довольно дельно. Я предложил легкие изменения, которые и были приняты. Цензора опираются на то, что «Библиотека для чтения» изъявила только свое ученое мнение относительно малороссийского народа — мнение, в котором всякий волен.

27 ноября 1852 года

Был вчера у цензора Фрейганга с моей статьей о Жуковском… Он заметил одну фразу, которую, по его мнению, надлежало изменить, или, вернее, не фразу, а два слова: «движение умов». От Фрейганга я услышал дивные вещи о цензуре: о том, как Елагин не пропускает в физике выражения: «силы природы»; о шпионстве разных прислужников, о тысяче притеснений, каким подвергаются все, кому приходится иметь дело с цензурою. Фрейганг в мое время считался одним из самых мнительных цензоров, теперь же слывет за самого ­снисходительного.

22 декабря 1852 года

Кончил с Фрейгангом. Он пропустил всю статью, за исключением нескольких мест, которые, нечего делать, пришлось заменить другими. Я, впрочем, почти не спорил, сознавая, что иначе и нельзя по той системе, которой держатся ныне благоразумнейшие цензора вроде Фрейганга. Об остальных и говорить нечего: те не держатся никакой системы и следуют только внушениям страха. Система же первых в том, чтобы угадывать, как могут истолковать данную статью враги литературы и просвещения. Фрейганг откровенно мне в том сознался…

— Ваша статья прекрасна, — между прочим заметил Фрейганг, — она, без сомнения, обратит на себя внимание — тут-то и следует быть строже.

С своей точки зрения он прав, но от того не легче бедному автору.

3 апреля 1855 года

Решено: как скоро государь утвердит инструкцию, отставить нынешних цензоров и определить новых. В этом случае я позволяю себе действовать на пользу общую со вредом для некоторых. Да и надо сказать в самом деле: кто велел этим господам принимать на себя бремя не по силам? Жалованье, вот, хорошее. А сколько наделано гадостей, глупостей и, что хуже всего, подлостей! Иногда доходит до того, что не чувствуешь ни малейшего сожаления ко всем этим Елагиным, Ахматовым, Пейкерам, Шидловским. Их набрали Ширинский-Шихматов и Мусин-Пушкин. Елагин заведовал конюшнею у Шихматова. Ахматов, казанский помещик, сделан цензором потому, что его начальник ему должен, а Б. ему родственник. Из старых остался один Фрейганг. Он служил еще в мое время и тогда считался самым придирчивым и мелочным цензором, а теперь он лучший, хотя сам нисколько не переменился к лучшему.

12 февраля 1857 года, вторник

Князь Вяземский, которому теперь поручено главное наблюдение за цензурой, просил меня заняться проектом об ее устройстве, ибо великий хаос в ней. Я повторил ему то же, что сто раз говорил и ему и министру, именно, что тут нужно, прежде всего, сделать три вещи: а) дать инструкции цензорам; b) освободить цензуру от разных предписаний, особенно накопившихся с 1848 года, которые по их крайней нерациональности и жестокости не могут быть исполняемы, а между тем висят над цензорами как дамоклов меч; с) уничтожить правило, обязующее цензоров сноситься с каждым ведомством, которого касается литературное произведение по своему роду или ­содержанию.

…Для предварительного обсуждения я избрал себе в помощники, за неимением лучшего, Фрейганга²²».

Так что же «вымарал» наш цензор в 1856 году из текста «Волшебного фонаря», уже публиковавшегося в 1817-м.

На с. 7 речь идет о календаре: «дряхлый 1816 год по двенадцатимесячном царствовании /заменен на господстве/ вдруг обомрет»; «1817 год по праву наследника мгновенно вступит на престол /заменен — займет место/)»; «Новый царь /заменен — год/, как законный наследник…». Здесь все понятно — 2 марта 1855 г. умер царь Николай I, и текст неожиданно стал двусмысленным. Год как новый царь вступил на престол.

На с. 13 — барин заменен на хозяин, похоже это тонкость — слово «барин» имело уже негативный оттенок.

На с. 31 — зачеркнуто несколько строк, где речь идет о том, что если боярин полюбит какую «шавель» (шваль? ТБК), та и ворочает всем, «правдивые то молодцы в зуб щелкают…». Похоже, здесь забота о нравственности — неудобно упоминать о фаворитках.

На с. 45 — «…на начальника пеняют, коли поколотит /замена на пожурят/«

С. 73 — зачеркнуты строки «Чьи вы крестьяне? — Да и Бог весть чьи! И управитель, и сотский, десятский, все командиры да господа».

С. 88 — «в постот разбирают ли дичь? — Как не разбирать? Кушают во славу Божию (последнее предложение зачеркнуто).

С. 104 — убраны упоминания о телесных наказаниях — ­»…­пыль с улицы не вычищу, так из кафтана выбьют (заменен — взыщут)».

С. 107 — вычеркнуто слово «вольнодумец», а на следующей странице — «вельмож».

С. 111 — зачеркнуто «Вот придет время, подавай оброк; вынь да вылож, где хошь возьми, хоть разорвись».

С. 163 — зачеркнуто «проклятые басурманы», видимо цензор расценил как ругательство? Но в другом контексте — «ах пес проклятый» оставил.

На с. 170 — речь о нерадивом работнике, которого завтраком покормили, а он уж выпросил у хозяйки авансом и обед с ужином — «…добрые люди после ужина всегда ложатся спать, так и я тоже сделал». Цензор не оставил эту юмореску без назидания и дописал: «затем я получил от старосты урок, который нескоро забуду. — И поделом ленивцу! В другой раз не поработав не ходи спать на сено! Прощай!²³» На том труд цензора и был закончен.

Как расценить эту правку? Текст оригинала не отличается высокой художественностью, да и автор над душой уже не стоит. Так можно и самодеятельность проявить! Если, действительно, готовили издание азбуки для народа на основе Волшебного фонаря, то это может объяснить сделанные правки.

А цензоров никто не любит. Два цензора Волшебного фонаря были и образованные и порядочные, и лавировали между авторами и законом. Любое слово можно истолковать превратно в любые времена, а им, особенно второму, достались строгие эпохи.

¹ Электронный ресурс. — Режим доступа: www.raruss.ru/rare-books/621-n-b.html.

² Волшебный фонарь… Факсимильное издание. — М., 1988.

³ Греч Н. И. Записки о моей жизни. — М., 2002 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: fershal.narod.ru/Memories/Texts/Gretch/Gr-12.htm.

⁴ Волшебный фонарь. МИХМ. № ММ825, К679.

⁵ Жирков Г. В. История цензуры в России XIX-XX вв. — М., 2001 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.pseudology.org/Tsenzura/TsetzuraHistory/library_view_bookbc40.html?chapter_num=4&bid=79.

⁶ Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. — Л., 1989. — С. 435 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-4351.htm.

⁷ Гринченко Н., Патрушева Н., Фут И. Цензоры Санкт-Петербурга: (1804−1917) (Аннотированный список) // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: magazines.russ.ru/nlo/2004/69/grin37.html.

⁸ Пушкин А. С. Дельвигу: («Друг Дельвиг, мой парнасский брат…») // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л., 1977. — Т. 2. — С. 32 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push10/v02/d02−032-.htm.

⁹ Пушкин А. С. Тимковский царствовал — и все твердили вслух… // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. — М.-Л., 1947. — Т. 2. — Кн. 1. — С. 370 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/vol02/y21−370-.htm.

¹⁰ Вяземский П. Старая записная книжка. —  Л., 1929 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: az.lib.ru/w/wjazemskij_p_a/text_0080−1.shtml.

¹¹ Антикварный каталог // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // sales-books.narod.ru/krilov.htm.

¹² Греч Н. И. Записки о моей жизни. Гл. девятая // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: fershal.narod.ru/Memories/Texts/Gretch/Gr-9.htm.

¹³ Там же. Глава седьмая.

¹⁴ Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах. № 3. Тверецкий Краевед. От «вельможи» — к Наполеону. А. Г. Венецианов как автор сатирических рисунков // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vischny-volochok.ru/wika/wika3/wika3−5.php.

¹⁵ Волшебный фонарь. МИХМ. № ММ825, К679. Титульный лист.

¹⁶ Там же. Оборот титульного листа.

¹⁷ Гринченко Н., Патрушева Н., Фут И. Указ. соч.

¹⁸ Письма к А. В. Дружинину. — М., 1948. — С. 202 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: feb-web.ru/feb/gonchar/texts/pisma/gpl/gpl-157-.htm.

¹⁹ Автобиография Н. И. Костомарова. — М., 1922 // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: ukrstor.com/ukrstor/kostomarov_avtobiografiya-x.html.

²⁰ Одоевский. Письмо С. С. Уварову // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: ruslit.traumlibrary.net/book/odoevskiy-russkienochi/odoevskiy-russkienochi.html#sect004006.

²¹ Письмо (ответ Одоевскому. — Т. К.) Уварова; впервые напечатано: Отчет Императорской публичной библиотеки за 1892 г. - СПб., 1895. — С. 53−55 (приложение) // [Электронный ресурс]. — Режим доступа: ruslit.traumlibrary.net/book/odoevskiy-russkienochi/odoevskiy-russkienochi.html#sect004006.

²² Никитенко А. В. Записки и дневник. — М., Захаров, 2005 // [Элект­ронный ресурс]. — Режим доступа: lib10.ru/russian_classic/nikitenko_av/dnevnik_tom₃.10 512.

²³ Волшебный фонарь. МИХМ. № ММ825, К679. Указанные в тексте страницы.