Вверх

Сухова О. А. Старые инвентари музея как исторический источник. На примере документов научного архива Муромского музея

Долгая работа главным хранителем и исследовательский интерес к истории коллекций побуждали меня постоянно обращаться к инвентарям музея1. Эти скучные для обывателя «амбарные книги» считаю не только ценными источниками, но и увлекательным чтением. Их содержание не исчерпывается сведениями об экспонатах; оно отражает историю музея, города, страны. Через инвентари выявляется и общемировая специфика «музейности», «объекты которой должны быть не только опознаны, но и отобраны, изъяты из их жизненной среды».2 Парадокс последнего явления В. Набоков афористично определил как «обеспредметившуюся предметность» («Посещение музея». 1938)3. Однако именно в музее выявляется новая информация, содержащаяся в предмете (по теории тезаврирования), он становится артефактом и пополняет фонд экспонатов, который является специфической «документальной системой» и «особой моделью реального мира»4.


Инвентари — источники, отличные от другой музейной документации. По сравнению, например, с актами поступлений или годовыми отчетами, ограниченными конкретной датой или отрезком времени, в них содержится гораздо больше информации. Они ведутся годами и в них накапливаются исторические сведения5. В данной работе рассматриваются все сохранившиеся «старые инвентари» Муромского музея, хранящиеся в научном архиве (собственно инвентарные книги, являющиеся учетными документами второй ступени; музейные описи; книги поступлений, т. е. первичного учета). В музее, основанном через год после октябрьского переворота6, сохранилось не одно «поколение» подобных материалов, отражающих сложную и запутанную историю советского музейного строительства. Согласно «Основам советского музееведения» 1955 г., «случаи пересоставления научных инвентарей нельзя рассматривать как нормальное явление»; допускается оно в исключительных случаях — «с разрешения вышестоящих инстанций» — и с непременным сохранением «всех старых книг и всей документации»7. Дошедший до нас корпус разновременных учетных документов Муромского музея как раз и является ярким примером «исключительного случая». Он позволяет полно представить историю учреждения; содержит много дополнительной информации и интересных подробностей для хранителей коллекций и других исследователей.


Среди отложившихся в научном архиве документов три описи в виде книг. «Опись музея Муромского отдела образования» 1919−1922 годов — самая ранняя из них (МИХМ НА. — № 66. Шифр II). Записи велись на чистых листа «журнала входящих бумаг графа Уварова» 1866 года. Акт 1953 года называет ее первым документом поступлений экспонатов (1918−1920). Во второй — «Инвентарной описи художественного отделения Муромского музея местного края» (МИХМ НА. — 67) даты нет, но числятся предметы, поступавшие до конца 1920-х годов. Третья — «Инвентарная опись по минералогии и палеонтологии, зоологии, ботанике. 1924 года» (МИХМ НА. — 68).


В «Инвентарной книге верхнего этажа Муромского Музея» 1923 года расписаны разделы экспозиции, перечислены все экспонаты и их расположение в витринах, на стендах (по современной терминологии это охранно-топографическая опись) (МИХМ НА. — 69. III). В большинстве музеев тогда не было фондохранилищ; все предметы экспонировались. В трех томах «Книги поступлений Муромского Музея Местного Края», которая была заведена позднее (1926), были записаны и ранее поступившие предметы. Последний том завершается записями 1947 года (МИХМ НА. — 89, 90, 91).


Сохранились и первые книги второй степени учета — инвентарные книги по четырем отделам музея. Всего восемь документов: «Инвентарная книга № 1. Ц. Отдел искусства», заверенная в 1933 году; «Инвентарная книга № 2. Отдел искусства», зарегистрированная в 1926 году; три «Инвентарные книги Культурно-исторического отдела № № 3−5» зарегистрированные в 1926 и 1937 годах; две «Инвентарные книги Общественно-экономического отдела», одна из них зарегистрирована в 1933 году; и последняя — «Инвентарная книга № 7. Революционный отдел. Подсобный инвентарь» с той же датой (МИХМ НА. — № 65, 70−76).


Во второй половине 1930-х годов в Муромском музее были составлены другие инвентарные книги (43 тома). (Даты регистрации 1937−1938 года). Под №: 1−3 — с записями археологии; 4 — нумизматики, 5−9 — фотографий; 10−11 — предметов революции и Великой Отечественной войны; 12−15 — тканей; 16−17 — фарфора, хрусталя; 18−21 — металла и кости; 22 — дерева; 23−25 — живописи, гравюр и рисунков; 26-икон; 27- иллюстраций; 28−32 — лубков, плакатов; 33, 38 — церковной утвари; 34−35 — этно‑графии и техники; 36 — оружия; 42 — мебели, ковров; 37, 39−41, 43 — ботаники, зоологии, палеонтологии, природы и экономики (МИХМ НА.- 129, 128, 130, 93, 120, 121, 124, 126, 133, 152, 132, 104, 112, 123, 103, 94, 116, 99 — 101, 134, 106, 95 — 98, 114, 117−119, 127, 131, 102, 105, 110, 109, 137, 122, 113, 108, 107, 111, 115). Не ранее 1947 г. они были превращены из отдельных инвентарей в единую книгу поступлений; все экспонаты получили новые номера. Следующие тома книги за № 44−48 велись сразу как документы первичного учета до 1974 года (МИХМ НА. — 136, 11, 12).


Наиболее ценным в таких специфических источниках, как инвентари, являются не описания предметов, а «легенды» об их происхождении, и, особенно, — многочисленные, разного характера и времени, порой еле заметные приписки, пометы, из которых и складывается живая история. Кроме описания предмета, составленного, например, в 1919 году и его происхождения, часто сопровождаемого любопытными историческими фактами и подробностями, можно проследить и его дальнейшую судьбу в музее (часто в пределах нескольких десятилетий). Самая ранняя «Опись музея» отражает процессы, происходящие в стране вскоре после 1917 года. В ней содержатся подробности и о местных особенностях этого переломного события (МИХМ НА. — 66.). Большая часть листов книги представляет собой опись художественных ценностей, поступивших из Карачаровского имения графов Уваровых, вынужденных покинуть Россию. Документ показывает, что происходили конфискации имущества и у других «бывших», чьи вещи через ЧК поступали в музей. Он свидетельствует, что в 1919—1920 годах, еще до тотального закрытия храмов в Муроме (с 1929 года), уже происходило изъятие церковных ценностей. В музей поступали иконы из собора Рождества Богородицы, Благовещенского, Троицкого, Спасского монастырей, ряда приходских храмов. Имеются пометы, как об их реставрации, так и многочисленных списаниях 1930-х годов. Поступали экспонаты «путем покупки» от частных лиц или «по купчей в магазине реквизированных вещей б. «Посредник»»; передавались «из архива б. Городской Управы»; «из отдела Социального обеспечения, секции опекунского наследства» и других организаций.


«Инвентарная Книга верхнего этажа Муромского Музея» — любопытный документ, дающий представление об экспозиции одного из первых советских музеев в провинции, причем, не только в указанном 1923 году, но и с пометами о судьбе и перемещении экспонатов в 1930-х годах. (МИХМ НА. — 69). В экспозиции было несколько разделов: «Каменный и бронзовый века»; «Отдел оружия и военного быта»; «Отдел русского быта»; «Отдел церковный»; «Нумизматика»; «Картографический отдел»; «Художественный отдел и фарфор» (там же. — Л. 1). Предметы археологии — стрелы из кремня, наконечники копий — были расположены и за‑креплены на картоне. Например, — «Картон № 11Б-100 предметов» (там же. — Л. 4). Специальная витрина была посвящена «Подболотскому могильнику» с находками из бронзы, поступившим в 1923 году от И. С. Куликова, о чем в книге имеется приписка более мелким почерком (там же. — Л. 9). В отделе оружия экспонировались 122 предмета, переданные музею из ЧК (там же. — Л. 10об.-13). В бытовом отделе были предметы, приобретенные у местных собирателей, а также на базаре; поступившие из храмов и монастырей (там же. — Л. 14−22). В «Отделе рукописей», размещенном в витрине, имелось семь Евангелий — XVI-XVII веков; азбука скорописная; жалованная грамота 1702 г.; коллекция лубочных картинок (там же. — Л. 22).


В «Церковном отделе» экспонировались: деревянная скульптура и резьба XVIII века (30 предм.); иконы и складни XVI-XVIII вв.; напре‑стольные кресты; «малые кресты» и тельники (в рамке под стеклом и в витрине). Показывали и «образцы» окладов. К описанию одного из них (1778) позже были добавлены сведения о клеймах ярославского мастера, что свидетельствует об изучении церковных предметов в музее. Экспонировали и медные кресты и иконы; церковную утварь; барельеф «Тайная Вечеря»; хоругви (там же. — Л. 24об.-38об.). Судьба многих экспонатов печальна. Подробно описанный резной аналой XVIII века списан и уничтожен, несмотря на приведенную здесь же вкладную надпись, что придавало ему черты исторического документа. Евангелие 1758 года, серебряная панагия с образом Михаила Архангела, ряд потиров XIX века, в том числе один — с воспроизведенной надписью жертвователя, — «сданы в ОКРФО. 17.7. 30 г.». Ценность же рассматриваемой инвентарной книги как источника очевидна: предметов давно нет, а летописи вкладов зафиксированы (там же. — Л. 25, 31, 37). В 1930 году списан и целый ряд икон XVI-XVIII веков, о чем свидетельствуют приписки и ссылки на акты (там же. — Л. 25об.). Некоторые из помет, на взгляд современного музейного работника, просто чудовищны: «Кресты записаны — № 468 — и сданы Тагунову для передачи в Рудметаллоторг»; хоругви XVIII-XIX веков из Сретенской и Козьмодемьянской церквей — «выкинуты, как не имеющие художественного значения. А. Морозов. 31.5.31 г.» (там же. — Л. 29об., 31).


Экспонировалась в этом отделе и «серебряная золоченая панагия, с цепочкой» (XVII в.) из села Арефина, по легенде принадлежавшая патриарху Филарету. Это была одна из самых известных до революции местных реликвий, вписывающих Муром в контекст событий начала царствования Романовых. Здесь же запись о ее краже «7.8.28 г.» (там же. — Л. 31). Точная фиксация этого факта тоже важна для историка. В том же разделе экспозиции была смонтирована «витрина, содержащая акты о вскрытии останков Муромских князей, находившихся в Благовещен‑ском монастыре». Судя по припискам, документы в ней размещались по мере поступления в музей мощей всех муромских святых. Так, приписка — «и Соборе», свидетельствует о перенесении раки Петра и Февронии; а еще более поздняя — «Ульянии Лазаревской», говорит о том, что последней поступила ее гробница8. Из пометы карандашом ясно, что все эти документы позже были переданы в «Антирелигиозный отдел», созданный на базе «Церковного» (там же. — Л. 34). Были представлены и разделы нумизматики и бонистики; картографии, экспонаты которых поступили из Муромского научного общества, из имения графов Уваровых, Спасского монастыря и др. На верхнем же этаже располагался Художественный отдел, где экспонировались картины, мебель, бронза, фарфор, поступившие из имения Уваровых. В документе — ссылка на отдельную книгу с перечнем экспонатов (там же. — Л. 1).


Книги поступлений выделяются из всей другой фондовой документации тем, что именно по их записям возможно наиболее ярко и зримо представить музей как «особую модель реального мира». В них не столь подробно описываются отдельные предметы, как в собственно инвентарных книгах, зато равно фиксируются как значительные историче‑ские и художественные экспонаты, так и самые обыденные вещи, порой даже курьезные. Перелистывая листы, можно натолкнуться на запись редкой иконы XVI века; а вслед за ней окажется учтенной фотография пяти новорожденных близнецов, или «коллекция нитяных шапок» фабрики «Красный Кустарь». Рядом — «животворящий» серебряный крест и «чучело свиристеля, убитого в одном из городских садов». Тут же и «кость мамонта», найденная «в слободском ручье» (МИХМ НА. — 91. — Л. 43об.-44; 89. — Л. 2об.-3; Л. 27об.-28; 90. — Л. 25). Дойдя до конца книги, оказываемся погруженными в странный, очень специфический «мир Музея», из ирреального пространства которого пытался вырваться герой упомянутого рассказа В. Набокова (1938). А другой литературный (во многом биографический) персонаж — «хранитель древностей» в одноименном произведении Ю. Домбровского существует в том же времени и реально служит в этой фантасмагорической музейной атмосфере, корпя над музейными инвентарями. События, описанные автором, происходили в Краевом музее Алма-Аты, но узнаваемы музейщиками на всей бывшей территории Советского Союза. Они особенно характерны для провинциальных музеев широкого профиля (и не только в России), каким был и Муромский музей местного края в 1930-е годы.


Три тома Книги поступлений с записями экспонатов до 1947 года содержат исторические сведения самого разного характера (МИХМ НА. — 89−91). Ценны перечни икон и другой церковной утвари, поступавшие из закрывавшихся церквей. Фактически они представляют собой своеобразные описи церковного имущества, составленные в последний момент перед разрушением. Эти списки 1929−1941 годов являются весьма важными источниками, дополняющими более ранние описи муромских храмов: Сретенской, Николы Можайского, Козьмодемьянской, Рождественской, Николы Зарядского, Напольной, Николы Набережного, Успенской, Георгиевской; сельских храмов: Панфиловского, Карачаровского, Якимано-Слободского, Стригинского; монастырей: Троицкого, Благовещенского (МИХМ НА. — 89. — Л. 27об.-42; 68об.-69, 72об.-73; 90. — Л. 3об.-14; 20об.-23; 34об.-55; 72об.-75). На листах тех же книг зафиксированы многочисленные свидетельства того, как при разорении целостных ансамблей храмового убранства происходило «обеспредмечивание» и десакрализация церковных ценностей; в лучшем случае, они превращались в музейный экспонат, а в худшем — приговаривались к уничтожению. Тем важнее сохранившиеся о них записи в музейных книгах. «Золотой Георгиевский крест (офицерский)» 1782 года, который хранился в Скорбященском приделе Троицкого женского монастыря до 2.7.29 года, поступив в музей, очень скоро (2.10.30) был «сдан по акту» и, очевидно, пошел в переплавку. Драгоценность предмета как знака воинской славы, пожертвованного в храм, приобщенного к его святыням, тогда не учитывалась (в коллекции Муромского музея до сих пор нет такой награды). Образы Спасителя, Божьей Матери, Успения, резной крест были изъяты из часовни при Муромском соборе (12.7. 29) и уничтожены, так как «не имели художественного значения» (МИХМ НА. — 89. — Л. 13об.-14). Роскошный надгробный комплекс почитаемых в Муроме святых Петра и Февронии в том же соборе был разрушен. В музей в мае 1935 года поступили их «мощи в гробнице с крышкой»; «камень с надписью и 2 кирпича от гробницы» (МИХМ НА. — 69. — Л. 73об.). Запись в Книге поступлений о разбитых муромских колоколах воспринимается как трагический рассказ, символ всей разрушенной России: «Колокол в 50 пудов с надписью: «Лета 7182 (1674)…»» литья мастера Федора Моторина9 Введенского храма Воскресенского монастыря «был скинут металлоломом, разбит и увезен на станцию, откуда и привезен в музей. Всего 17 кусков»; «Кусок «Дедовского» колокола 1680 года. С собора колокол 5.7.1933 г. сброшен и разбит металлоломом и им увезен на лом». Музейщики пытались удержать хотя бы осколки прошлого и отнять их у страшного «Металлолома». Надпись о вкладе Матфея Осиповича Кравкова в церковь села Дедова и том же мастере Федоре Моторине с этого колокола10 была тщательно перенесена в книгу, до того как исчезнуть при переплавке (МИХМ НА. — Л. 61об. — 62).


Все эти события тридцатых годов происходили на фоне трудной в бытовом, материальном отношении (и не только) жизни советских людей. Музей как учреждение также едва выживал, не имея даже самых элементарных вещей для своего большого хозяйства. Так, часть поступивших из храмов стихарей и фелоней были «распороты на обивку и тряпки», формировался «обменный фонд», куда входили ценные вещи, например, Евангелия, так как не было средств на приобретения. Коллекция кустарных металлических изделий (вилки, ножи и пр.), поступившая в 1929 году, через два года была продана (МИХМ НА. — Л. 14об.-27, 69). В записях о поступающих в музей предметах слышны отголоски ленинских и сталинских репрессий. В 1930 г. продолжались приобретения предметов из обширной коллекции, «собранной до революции купцом А. Жадиным»; фотографии и рукописи из архива Н. Г. Добрынкина (МИХМ НА — Л. 50об.-55об.). Первый был расстрелян как участник белогвардейского мятежа в Муроме в 1918 году; сын второго — В. Н. Добрынкин, сотрудник музея, репрессирован и выслан в 1935 году11. Несколько листов книги занимает опись первоклассной коллекции Н. А. Меликова (картины, гравюры, фарфор и др.), приобретенной музеем через «комиссионный магазин № 9 Мурторга» в апреле 1938 года как «конфискованное имущество гр. Меликова»12 (МИХМ НА. — Л. 94об.-113).


Обнаруживаются в книге поступлений и те коррективы, которые внес‑ла Великая Отечественная война в жизнь людей и как ее отражение — в деятельность музея. Наряду с записями о замечательном этнографическом собрании И. С. Куликова13, академика живописи, одного из основателей Муромского музея, умершего в страшную морозную зиму 1941 года, встречаем «коллекцию фотографий поезда-бани, приготовленного для РНКА Муромским стрелочным заводом» (24.1.43). Полотна же самого художника музейщики в 1944 году приобретали «за счет Промкомбината, Мебельторга» и др. организаций (МИХМ НА. — 91. — Л. 1−4; 13об.-14; 43об.-44). Значительное количество экспонатов попадало в музей прямо с мест горячих сражений — привозилось и присылалось по почте муромскими фронтовиками. Поступали они и в первые годы после войны, как картины «приобретенные у красноармейца, который привез их из Венгрии… по его словам, находились в одном из замков крупного землевладельца». «Легенды» об этих предметах (особенно коллекции нумизматики и фалеристики) жутко читать, узнавая, что большая их часть снята с трупов (порой еще неостывших) немецких солдат и офицеров: «24.3.46. Значки и монеты немецкие. Означенные вещи поступили в Музей от сержанта Ив. Серг. Мякинова, находящегося со своей частью на ст. Новошино. Первые два ордена сняты им с убитого в г. Шарваре (Венгрия) немецкого офицера, который в группе своих офицеров врезался на машинах в колонну наших красноармейцев». Одна из записей (3.3.46) трогательно и непосредственно фиксирует забавную и вместе с тем грустную подробность из жизни муромских «детей войны»: «Коллекция иностранных монет: 5 — монет и 11 бумажных. Куплены у мальчика Ивана Миронова, прож. г. Муром, ул. Артема 2, а он променял у ребят в школе за пряник» (МИХМ НА. — Л. 71об.-72; 66об.-67, 67об.-68). Чем только не приходилось тогда заниматься немногочисленным музейным сотрудникам. Например, зимой 1943 года художнице Александре Путковой надо было писать с натуры портрет маслом М. Е. Шоркина — «старого мастера с ПРЗ (паровозно-ремонтного завода — О. С.), награжденного Орденом Ленина», который приходил в музей позировать. Портрет же был «приготовлен для отражения его на доске почета в г. Муроме». А хранителю Серафиму Тагунову надо было бежать проверять дверь и замок древнего храма, а оттуда нести в музей и записывать в книгу поступлений: «7.6.44. Замок внутренний с 4-мя гвоздями, накладка дверная большая и часть дубовой двери с железной петлей. Данные вещи взяты из церкви (от дверей Козьмо-Демьянской. 16 век) ввиду того, что половина двери была снята с петель и почти вся расщеплена на дрова неизвестными лицами» (МИХМ НА. — Л. 35об.-36; 39об.-40).


Восемь сохранившихся инвентарных книг, где записаны экспонаты четырех отделов, дают возможность представить, каким по структуре хранения и экспозиции был Муромский музей со второй половины 1920-х и почти до конца 1930-х годов (МИХМ НА. — 65, 70−74, 75, 76). Как и в рассмотренных выше учетных документах, в них содержится немало ценных для исследователя сведений. В музее был обширный «Отдел искусств», экспонаты которого, вписанные в две инвентарные книги, насчитывали к 1935 году более 2000 (МИХМ НА. — 70, 71). В первой, в основном, записаны иконы и другие предметы церковного искусства, в том числе из серебра; ряд живописных и графических работ. Во второй учтена художественная коллекция графов Уваровых: живопись, графика, бронза, часы, фарфор, мебель, ковры; ряд подобных экспонатов, поступивших из других источников. Под первым номером в книге описана работа В. Д. Поленова «Мечты» 1899 года. В графе «источник поступления» подробная информация, которая относится также и к перечисленным ниже произведениям: «Изъята из имения б. граф. Уваровой, в с. Карачарове Мур. у. Влад. губ. эмиссаром коллегии по делам Музеев при Наркомпросе В. В. Пашуканис и представителями местной музейной комиссии 1918 году в декабре». На полях — более поздняя приписка, свидетельствующая, что Муромский музей в тридцатые годы не был забыт столичными реставраторами: «11.9.1935 реставратор Федоров В. из ГТГ прорыв заделал». Он же работал и с другими экспо‑натами музея, в т. ч. — картиной Доссо-Досси «Святой Иероним» (МИХМ НА. — 71. — Л. 1об.-2; 6об.-7). А И. И. Тюлину, реставратору из Центральных реставрационных мастерских, помимо основной работы над иконами14, приходилось в 1933 году «уничтожать шашель» в старинных резных диванах и сундуках (МИХМ НА. — Л. 63 об.-66 об.).


Рассматривая записи о церковном искусстве, вновь находим «легенды» и свидетельства об отдельных сакральных предметах и комплексах, сложившихся в храмах вокруг почитаемых икон, их разрушении при изъятиях и поступлении в музей. Так, из храма Николы Можайского в музей (30.12.1929) поступила не только храмовая икона святого Николы Можайского XVII в. в серебряном окладе, но и пожертвованные к ней приношения — два креста и иконка с образом Богоматери. «Серебряный Крестик с цепочкой. Висел на иконе Николы Можайского. С кре‑стом связана легенда о том, что он спас жизнь Гейцых (Герцык — О. С.)15 во время войны под Можайском. Пуля попала в крест. В честь этого он построил придел во имя Николы-Можайского». Данный крест на цепочке, как и второй — «золотой крестик на голубой ленте», иконка, «окаймленная камешками» да и сам драгоценный оклад иконы вскоре (1930−1935) были списаны, в том числе в результате изъятия в ОКРФО (МИХМ НА. — 70. — Л. 6об.-8). О том, что верующие пытались спасти почитаемые иконы при закрытии храмов, свидетельствует запись об образе Василия Рязанского. Он был ими перемещен из Вознесенской церкви в Сретенскую (1929), но тщетно, так как и последняя была за‑крыта. Почти сразу после поступления в музей икона была списана (1.9.30) (МИХМ НА. — Л. 1об.-2). Многие церковные предметы, поступающие в музей, использовались в те годы для разных нужд, за неимением иных материалом и средств. Тому примеры: «6.1.30. Стихарь парчовый белого цвета. Взята для занавески подкладка»; «9.1.30. Плат бархатный. Расшит золотом. Передан Зеесту В. В. в обмен на собрание манифестов»; «6.1.30. Антиминс из Рождественской церкви с мощами… Губка (из него — О. С.) изъята для работы по оформлению»; «3.10. 35. Воздух из ярко-красного бархата с золотной бахромой. Выкинут по акту. Крыло одно отрезано для прокладки в фотоаппарате»; «Плат из синего бархата. Взята ¼ часть для фотоаппарата»; «Плат красного бархата. Передан В. В. Зеест в обмен на книги по революционному движению»; «30 г. Чаша водосвятная. Передана в подсобный инвентарь»; «Риза из темно-зеленого бархата. Употреблена на обивку мебели. Акт. 14.8. 33»; «Куски венецианского бархата. В музей поступил стихарь из Троицкого монастыря. Музеем распорот на отдельные куски. По определению Исторического Музея бархат оказался русским 17 в. Списан 9.1.36 г.». (МИХМ НА. — Л. 15об.-17; 27об.-28; 37об.-38; 43об.-44; 120об.-121; 142об.-143). «Персидские ковры», поступившие из храмов и имения графов Уваровых, в 1932 г. сдавались «Союзу Загот. экспорт»; в двух случаях указаны цены — 700 и 339 руб. (МИХМ. НА 71. — Л.78−79).


Разнообразным по составу был культурно-исторический одел. Для записи его экспонатов использовано три инвентарные книги (МИХМ НА. — 72−74). В первой из них записано оружие, предметы быта и этнографии, в том числе коллекция изразцов. Во второй — преимущественно этнография, в частности, ткани, одежда, украшения. В третьей — в основном нумизматика, фалеристика, бонистика. Любопытны записи о судьбе коллекции оружия: «Все оружие поступило в 1919 году от ЧК и милиции, куда было взято от муромлян и, особенно, от А. Ф. Жадина» (МИХМ. НА. — 72. — Л. 2). Выясняется, что из всей коллекции (138 предметов), 19 — «отданы в Арзамас» в 1931 году (очевидно, в музей — О. С.). Среди них: кремневые ружья и пистолет, сабли и шашки, меч, пороховница, а также расшитые шелком «китайские секретные» панцирь и галстук (МИХМ НА Л. 2−18). О фактах свободного обращения с экспонатами, в т. ч. коллекции оружия, в те годы свидетельствуют многочисленные записи такого рода: «Одно ружье взято Слеповым для Межищенской ячейки и не возвращено»; «Казнозарядное ружье. Изъято 20.2.34»; «Безкурковая винтовка изъята» (МИХМ НА. — Л. 3, 6). Не исключено, что первая из них связана с событиями коллективизации и сопротивления ей в Муромском районе.


В книгах культурно-исторического отдела содержатся ценные записи об экспонатах, собранных участниками комплексной Антропологической экспедиции 1927 году, которая проходила в Муромском и Вязниковском уездах. Они были переданы в местные краеведческие музеи16. «Легенды» свидетельствуют, что уклад жизни крестьян Муромского уезда в 1927 году (до тотальной коллективизации) мало отличался от дореволюционного, а многими приобретенными экспедицией вещами люди пользовались «до последнего дня». О том же свидетельствуют и записи начала 1930-х годов о предметах, специально приобретаемых музеем для экспозиции «Курная изба». Например: «Кусок дубовой доски — средство для лечения лишая. В Музей поступила от Гусева И. Б… его матерью Е. П. Гусевой крестьянкой с. Позднякова употреблялась как средство лечения лишая»; «Чашка деревянная. Куплена Музеем у Меланьи… Кочетковой в д. Бельтеевка, употреблялась до последнего дня; рубаха самотканная, употреблялась до последних дней» (МИХМ НА. — Л. 93об.-94; Л. 103об.-104; 73. Л. 57об.-58). Многие из этих этнографических экспонатов (как и церковных) из-за бедности музея были использованы сотрудниками в качестве подсобного материала при создании новых экспозиций, темы которых отвечали идеологическим установкам тех лет. Например: «Фартук из красного ситца с ярким рисунком. Куплен в д. Осинки Меленковской волости Муром‑ского уезда у Юрасовой 30 л. Надевала его по праздникам с шерстяной рубахой (из покупной материи) и сарафаном (прямым). Теперь такие долгие фартуки не носят лет 10. Сшита из него наволочка для подушки в комнату рабочего» (МИХМ НА. — 73. — Л. 7об.-8).


Интересны записи о целом комплексе экспонатов культурно-исторического отдела, поступившего из Горсовета — наследника городской дореволюционной Управы. Это нагрудные знаки ее членов, печати и «модель муромского Предтеченского фонтана» в виде серебряной позолоченной солонки 1860 года (утрачена во время крупной кражи в музее в ноябре 1933 года — МИХМ НА 72. — Л. 72об.-73). Тогда было похищено много мелких ценных вещей из экспозиции «купеческой комнаты»: монеты, перстни, застежки, пуговицы, запонки, 21 пара серег, «бывших ранее в употреблении у местных купчих». Только одна пара «металлических серег», приобретенных у художника И. С. Куликова, чудом сохранилась: «Во время кражи 12.11.33 г. они были похищены из шкафа музея. Вором обронены за диван в купеческой гостиной, откуда и были извлечены 14. 8. 34 г.» (МИХМ НА. — Л. 25об.-26; 28об.- 33; 37, 54; 55об.-56; 58об.-60). Несмотря на тяжелые условия работы и на недостаточную охрану, недостачу средств, музейщики продолжали спасать памятники истории, о чем свидетельствует запись: «Плита надгробная с могилы Титова. Лежала на могиле Муромского историка Титова на Воскресенском кладбище, откуда была взята для печки садо-огородной артелью. От нее взята Музеем». После ревизии выяснилось, что «плита лежала на могиле купца, а не историка» (очевидно, его отца, также увлекавшегося историей Мурома — О. С.) (МИХМ НА. — 73. — Л. 113об.-114; 105. — Л. 48 об.-50). Любопытны подробности в «легенде» об экспонате, наиболее популярном у посетителей музея и по сей день: «1934.16.3. Велосипед, один из первых, появившихся в Муроме. Куплен у Суздальцева, последний приобретен для собственного пользования в 80-х гг. прошлого столетия у фирмы Ж. Блок и К.»; а также о редкостных солнечных часах, «купленных у С. В. Емельянова, ему достались от отца, а тому от деда Степана Ник. Емельянова, который купил их у антиквара» (МИХМ НА. — 73. Л. 108об.-109; 60об.-61). Коллекциям нумизматики и бонистики посвящена целиком одна из инвентарных книг культурно-исторического отдела. В ней же записи о слепках с медалей и археологических предметов, которых не было в фонде Муромского музея, но они были необходимы для экспозиции. Например, копии статуэток палеолитических «венер», присланные в 1935 году из «ГАИМК» (Института материальной культуры. — О. С.) (МИХМ НА. — 74. Л. 132 об.-133).


Экспонаты «модного» в тридцатые годы общественно-экономического отдела, создание которого в музеях насаждалось сверху, были учтены в двух инвентарных книгах, заведенных в 1933 и 1939 годах (МИХМ НА. — 65, 75). В них вписывали разные предметы из других коллекций музея, которые хоть как-то соответствовали новому разделу. Чего там только не было: ножи и вилки фабрики Кондратьева; «корова из папье-маше», приобретенная «в Муромском Ларьке № 11» (23.3.1931); модели машин, купленные в «Муротд. ОГИЗа» (1932−1933); «обрез — орудие кулацко-бандитского террора», переданный из «Мур. Адмотдела», почему-то попавший в раздел экономики; сельскохозяйственные машины, поступившие «из сельхозснабжения для образования политехнического отдела согласно имеющихся постановлений»; «убитые» чучела птиц, грызунов и «жабы зеленой»; аппараты «Тремасс», «Автомакс», доставшиеся «от Муромской Истребительной Станции МИИС»; куча восковых яблок (почти все украдены посетителями в 1935 году); «витрина с вредителями хлебов, садов, огородов», изготовленная в музее; «макет силосной ямы», присланный по заказу из мастерской наглядных пособий города Твери (1932); детская игра «Работа по добыванию руды»; кубики зоологические, выпущенные московской «фабрикой политических игр и наглядных пособий «Друг детства»» (1934); «жук для снимания калош» — литое изделие Торского завода, «купленный у торговцев Веселкиных» (МИХМ НА 65. — Л. 96об.-97; 75. Л. 3об.-4об; 9−10об; 12−13об; 20−21об; 36об.-37; 40об; 85об.-87; 96об.-97; 99об.-100). Столь же одиозным был в музее и революционный отдел, для экспонатов которого в 1933 г. даже не нашлось отдельной инвентарной книги. Пришлось их записывать вместе с хозяйственным инвентарем (МИХМ НА. — 76).


Сорок три инвентарные книги (1937−1947), где были учтены коллекции музея, классифицированные преимущественно по материалам, из которых изготовлены предметы, представляют собой документы более нового поколения и качества. Они составлены достаточно аккуратно и последовательно; их отличием является исчерпывающая полнота в описании внешнего вида большинства экспонатов. Что касается «легенд», связанных с историей предметов, то они по большей части повторяют записи предыдущих книг, иногда в сокращенном виде. Так же, как и в более ранних документах, в них имеется множество приписок, помет, фиксирующих путь экспоната в музее. На их страницах содержится и немало интересных исторических данных.


Около 11 000 предметов археологии занесены в три книги, составленные в 1945 году. Записи показывают, что к имеющимся экспонатам, которые были предметами из частных собраний местных любителей старины, скупавших их у кладоискателей (1900−1910), прибавлялись материалы, которые активно собирались по инициативе директора музея И. Богатова в конце 1920−1940-х годов. С ребятами — «туристами» из исторического кружка при музее — по всему городу и району он неустанно занимается поисками подъемного археологического материала. Перелистывая страницы книг, словно окунаешься в прошлое. «Богатов с ребятами» находят кости человека на Панфиловской стоянке; то они на Чаадаевском городке; после — на городище близ Дмитриевской слободы; потом на Коржавинском и Катышевском селищах; у Кривиц на берегу р. Жерновки вместе с одним из местных жителей собирают черепки и отщепы (1938−1940). На третий день войны ребята с директором музея работают в привычном темпе; ничто не мешает исследовать им Михайловское селище (МИХМ НА. — 129. — Л. 2об.-11; 26об.-28; 48об.- 49). Богатов, увлеченный археологией, берет с собой не только ребят из кружка — «братцев кроликов», как они себя называли; он не дает покоя и своим сотрудникам, а они у него в то пору в основном художники. Например, еще перед войной поступает сигнал, что на Корниловском могильнике «могила, раскопанная рабочими. Вещи были унесены одним из них и частично раскиданы на берегу карьера». Он берет с собой музейного художника Н. Угрюмова (погиб на фронте); на месте они находят бронзовые кельты, подвески, нарукавники и другие предметы из бронзы и железа. А в июне 1944 года вместе с художницей музея А. И. Путковой и своим братом Борисом на Зименковском селище собирает шлак и черепки (МИХМ НА. — Л. 24об.-25; 46 об.-47).


Работал И. П. Богатов и со специалистами-археологами из Москвы, Нижнего Новгорода, Иванова. В 1938 году сотрудники музея работали во главе с археологом Ф. Я. Селезневым в экспедиции по обследованию Битюковских курганов. В следующем — на Нижней Оке директор музея участвовал в разведке Окской археологической экспедицией НИИ краеведческой и музейной работы НКП РСФСР под руководством Ю. П. Медведева и при участии О. Н. Бадера и Д. Н. Эдинга. В результате была составлена первая местная археологическая карта. После войны в 1946 г. начала работу Муромская экспедиция Института археологии АН СССР под руководством Н. Н. Воронина и Е. И. Горюновой, в которой неизменно участвовал И. П. Богатов17. Все имена перечисленных археологов можно часто встретить на страницах инвентарных книг.


Почти 1500 предметов нумизматики были занесены в одну инвентарную книгу 1938 г. Рассматривая ее записи, можно встретить интересные, а то и курьезные случаи, в результате которых монеты, медали оказывались в музее. Значительное их количество поступило из ЧК, а также «из кассы Муромского музея» (1930); «Копейки Михаила Федоровича «в горшочке» от колхозницы Жариковой из д. Лобаново, 25 р». (1937); «Денга Великого Новгорода», которая была найдена в Муроме «в Розуваевском поселке во время копки песка для печей» (1928); «Пять копеек 1893 года, найдены В. М. Кульпиным у себя в саду или в Гортеатре у буфета». Ценны записи о комплексе воинских наград, поступивших из церкви села Малое Юрьево после ее закрытия в 1941 году, которые, очевидно, привешивались к почитаемым иконам (в данном случае в книге нет уточнений). Это серебряная медаль «За усердие», медали в память войны 1812 года, Полтавской битвы; «За покорение Чечни и Дагестана» (1857−1859); за Крымскую войну, а также «В память царя Николая I». Обычай использовать предметы нумизматики и фалеристики в качестве приношений к иконам, видимо, был достаточно распространен в Муромском уезде, что подтверждается и другой записью в той же инвентарной книге: «Монета 1776 года с Мадонной в сиянии, с ино‑странными надписями. Висела на ленте вместе с крестом на иконе в Карачаровской церкви. Взята 8. 10. 39» (МИХМ НА. — 93. — Л. 1об-2; 10об.-11; 31об.-33;67об.-60; 80−81).


Отмечены в этом инвентарном документе и обстоятельства нахождения многих кладов. Подробно описаны «злоключения» двух из них: «Клад арабских дирхем 116 штук целых и 5 обломков. Клад найден на поле у д. Савково мальчиком Иваном Елисеевым в 1924 году. Место находки обследовано Ф. Я. Селезневым (См. его «Культура финнов в Среднем течении Оки». Владимир, 1927). Клад определен Фасмером Р. Р. в 1924 году. См. переписка в деле НА. Всего в нем 204 монеты. После получения клада Музеем, он был похищен, но в тот же день найден Милицией. Но в нем остались только первые 83 номера с 33 целыми и 5 обломками номера были стерты, т. ч. требуется новое их определение. Остальные 88 монет пропали бесследно, в том числе, монета Оттона II»; «Часть Муромского клада диргем 32 штуки. Клад был выкопан в 1868 году в 2-х горшках глиняном и медном и через Владимирского губернатора передан в И. А. К. В. Муромский музей поступил в 1919 году, 10 монет из Городской Управы и в 1929 году из Владимирского музея» (МИХМ НА. — Л. 76об.-78).


Почти 4000 фотографий зафиксированы в пяти инвентарных книгах. Начало их составления относится к 1937 году (МИХМ НА. — 120, 121, 124, 126, 133). В отличие от книг, где записывались вещевые коллекции музея, данные документы более политизированы, значительно ярче отражают идеологические установки советского времени. Чего только не фиксировалось по заказу музея: «муромская скотобойня»; выставки скота и физкультурников артели «Красный Луч»; скверы, дома и «лущение огурцов»; портреты стахановцев. А также — «портреты» Жеребца Чуркина и хряка производителя бело-английской породы, «возрастом два с половиной года и весом двести сорок килограммов» (МИХМ НА. — 120. Л. 37−49). Характерны образчики таких описаний: «Один из многих. Тов. Разин — воспитатель детприемника, выдвиженец из воспитанников»; «Группа детей с флажками в руках и с кубиками на полу играют в Испанию»; «Домнина А. И. — бригадир Угольновского колхоза, премирована отрезом на пальто»; а ее товарка — Прудонина А. Е. — «отрезом на платье» (1938) (МИХМ НА. — Л. 53, 67,118−118об.). Или такие: «Спиртозавод. Читают приговор о Троцкистах. На снимке рабочие завода»; «Седова Маруся — машинистка сложной молотилки МК 1100. Выполнила на молотьбе 690 тонн при норме 480»; «Кружок по изучению истории партии в с. Панфилове»; «Обоз новостроек». На снимке — группа лошадей в упряжке — в телегах; «Внимание и любовь раненым во время особой недели раненому красноармейцу»; «Гражданка-милиционер» (МИХМ НА. — Л. 99об., 130, 196, 198, 201об. 202). А также следующие: «Конюха Якиманской слободы повышают свою квалификацию — на снимке в комнате за столом сидят 6 человек мужчин, седьмой стоит — им читает»; «Громкая читка газеты в Карачаровском колхозе — на снимке группа мужчин и женщин, все сидят, один из них — с газетой»; «Рабочий металлозавода в Муроме, бывший ранее нищим». Или — «похороны товарища Козлова, убитого в деревне Тереховицы кулаками — на первом плане снимка гроб с телом убитого, по сторонам и далее толпа, преимущественно женщин»; «Бирюков И. Т. и домохозяйки из домоуправления № 21 — Романова, Кубренкова и Волкова, которые пожертвовали сами облигаций на 10 930 руб., серебряных денег и медных»; «Митинг на площади при открытии памятника Ленину 7 ноября 1924 г. в Муроме» (МИХМ НА. — 121. — Л. 73−73об.; 124. — Л. 4об., Л. 12; 126 — Л. 7об.-9).


Чуть более 1000 экспонатов, относящихся к периоду революций 1905, 1917, гражданской и Великой Отечественной войн были занесены в две инвентарные книги (МИХМ НА. — 152, 132). Эта коллекция формировалась, в отличие от других, вовсе не по принципу материала, из которого изготовлены экспонаты, и не по видам искусства. Она должна была с помощью материальных памятников, служащих вещественными документами, отражать главные исторические события XX века. Интересны записи о вещах эпохи военного коммунизма. Например, «сандалия дамская деревянная на высоком каблуке, дар А. В. Дубницкой, носившей ее в годы гражданской войны»; «сандалия мужская, нашел у себя на квартире Рябов Юра, в годы гражданской войны носили его родственники»; «ложки деревянные», изготовленные в годы военного коммунизма кустарями». Упоминаются в этих документах и другие самодельные предметы: стамеска, серп, нож, зажигалки, терка, цедилка. А также — «светец железный» и «светец двойной». Про первый сказано: «Столбик и корытечко, изготовлено в годы военного коммунизма Скачковым И. 60 лет, рогульки светца были скованы, когда еще не было ламп». Про второй: «Изготовлен в те же годы Медведевым Я. 50 лет, сделал его сам лет восемь назад по образцу старинных светцов, он употреблял его года два, пока не было керосина». В 1936 г. музей получил «коптилку-баночку с квартиры машиниста Крылова, употреблявшуюся для освещения» (МИХМ НА. — 152. — Л. 1об.- 4об.). Вместе с вещевыми источниками вписаны и документальные, отражены мемориальные комплексы участников революции и войны. Особенно показательны среди них описания меморий М. С. Лакина, убитого в первую русскую революцию. Они представлены как реликвии и отражают «культ новомученика», пострадавшего за коммунистическую веру, созданный советской властью. Например: «Требование мастеровых и рабочих Бумаго-ткацкой фабрики Торгового дома Швецова… об улучшении быта рабочих… Найдено при трупе Лакина, убитого в ночь на 29.11 в с. Ундол Владимирского уезда (г. Лакинск. — О. С.). Разорвано пополам, следы от крови»; «Рецепт, найденный при трупе Лакина… По правому краю и слева — следы крови» (МИХМ НА. — 152. — Л. 11−13). Другим, столь же знаковым, является в инвентарной книге описание корпуса личных вещей и документов Н. Ф. Гастелло, который совершил первый «огненный таран» на своем самолете в начале Великой Отечественной войны. Юность свою он провел в Муроме (МИХМ НА. — Л. 15об.-17; 40об.-44). Точно не известно, сознательно ли принял он свое решение совершить подвиг ценою гибели. Но он идеально вписался в систему «реальности и мифологии войны», стал одним из самых ярких ее героических символов18. Порой регистрация малозначительного предмета сопровождалась пространной «легендой», из которой возможно почерпнуть важные сведения и окунуться в атмосферу военного времени. К самому экспонату это все имело косвенное отношение. Например: «Мундштук простой деревянный. Оставлен 23.10.41 остановившимися в Музее сотрудниками МГУ и Антропологического Института и Музея — Шапиро, Воеводиным и Левиным. Через Муром они проезжали, будучи эвакуированы в Ташкент. Путь их до Мурома был Москва — Ярославль — Иваново — Ковров — Муром. Ехали шесть дней на трудовых поездах и в товарных вагонах. Списан в 1948 году» (МИХМ НА. — Л. 47об.-48). Весьма показательны описания ряда комплексов вещей, которые сразу после приобретения размещались в экспозиции музея. Среди них: «Коллекция вещей для посылки бойцам на фронт. Кисеты, махорка, карандаши, конверт, носовой платок, спичечная коробка с надписью «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа за нами», кусок туалетного мыла, четвертинка с вишневым ликером. Кроме того, было помадка 200 г, печенье, колбаса, бутылка с молоком. Куплено в маг-не Торга, как образец Новогоднего подарка бойцу Красной Армии. 11.12.1941 г. Цена 31.60». Другой Новогодний подарок — «стандартный для бойцов РККА. Состоит из 1−2. Два блокнота с надписью на обложке -«Смерть немецким оккупантам». 3. Кисет из синего велюра -«Бойцу Красной Армии». 4. Кисет с вышитой на нем надписью «От ученицы Урвановской школы Саветиной Тамары. Передан в Музей от Райкома ВКПб»» (МИХМ НА. — Л. 29об.-31). Или — «коллекция детских игрушек» из цветных тряпок, среди которых названы — «кукла Матрешка» и «кукла Мишка». Сотрудники музея приобрели их «в магазине «Бакалея» как образцы работы живущих в Муроме эвакуированных». (30.2.1942). В документе указана денежная сумма — «100 р. 40 к.» (МИХМ. НА. — 132. Л. 2об. -3).


Более 2000 экспонатов декоративного искусства записаны в 11-ти инвентарных книгах; они снабжены добротными описаниями и легендами. Живописи, графике, гравюрам, рисункам, лубкам и бонистике (бол. 1300) отведено пять книг; еще четыре — посвящены новой коллекции — плакатам, необходимым для агитационной работы музея (бол. 500). Иконы были записаны в одной книге (чуть бол. 200), что не удивительно, так как многие погибли до поступления в музей; значительная часть была списана позже. Отдельные книги были посвящены коллекциям: «мебель и ковры» (120); «церковная утварь» (ок. 200); «оружие» (105), часть из которых передана в Арзамас и продана, например, «Дзержин‑скому музею», существование которого в те годы пока не подтверждается. Специальные книги отведены и коллекциям: «этнография» (бол. 150); «техника» (ок. 800); «экономика, комхоз, образование» (ок. 100). Послед‑нее наименование характерно для тридцатых годов. Очевидно, по указанию сверху спешно составлялась это странное собрание вещей. В него входили: костюм пожарного, уличные фонари, самогонный аппарат, чернильницы и детские вышивки. «Салфеточка ученицы 4 класса 4-ой начальной школы. Вышивка на сюжет из школьной жизни при капитализме и Советской Власти. Расшита разноцветной бумагой. Надписи: голубая — «Так учат детей при капитализме» — красная — «Так мы учимся в СССР». Кругом — мережки. Работа муромской школы первой ступени. Поступила в 1935 году с выставки детского творчества. Передано в Гороно в 1955 году» (МИХМ НА. — 113. — Л. 13об.-14). Пять книг заключают в себе описания более 1000 экспонатов отдела природы: палеонтологии, антропологии, ботаники и зоологии, значительную часть которых составляли муляжи. Впоследствии все они были списаны, а отдел ликвидирован.


Представленный в настоящей работе большой корпус «старых инвентарей» Муромского музея показывает, что сохранившиеся документы являются важными историческими источниками. Они заключают в себе ценные сведения не только по истории конкретного музея, но также иллюстрируют советское музейное строительство в целом. Кроме того, можно проследить и общие закономерности формирования музея, в частности, провинциального. В них отражены и важнейшие переломные события, происшедшие в России, повлиявшие на мировую историю первой половины двадцатого века.


Значительная база данных, заключенная в специфической информационной системе, которую составляют инвентарные книги музея (на примере муромских документов) пока еще мало востребована исследователями. Между тем, не только сотрудники музеев, но и специалисты самых разных областей науки могут находить в них необходимые материалы, обнаруживать малоизвестные факты. Изучение рассмотренных своеобразных документов в совокупности с другими музейными источниками (актами, отчетами и пр.) таит в себе немало открытий.




1 Мы постоянно опираемся на эти источники в своих статьях и книгах. См. основные из них: Сухова О. А. Коллекция графов Уваровых из Карачарова как основа собрания Муромского историко-художественного музея // Уваровские чтения I. — Муром. 1990; она же. Покров муромских князей // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1990. — М., 1992; она же. Коллекция медной пластики музея г. Мурома // Русское медное литье. Вып. 1. — М., 1993; она же. Древности Муромского Троицкого монастыря // Уваровские чтения II. — М., 1994; она же. Коллекция лицевого шитья в Муроме // Древнерусское художественное шитье. ГИКМЗ «Московский Кремль». Материалы и исследования. Х. — М., 1995; она же. Этнографическая коллекция И. С. Куликова в собрании Муромского музея: история и судьба // Музеи Верхней Волги. Проблемы, исследования, публикации. — Ярославль, 1997; она же. Икона из Мурома «Плоды Креста» // II Научные чтения памяти И. П. Болотцевой. — Ярославль, 1998; она же. Древности Муромского Спасского монастыря // Уваровские чтения — III. — Муром, 2001; она же. Серебряные напрестольные кресты XVII-XX вв. в собрании Муромского музея // Художественный металл России. — М., 2001; она же. Чудотворные Сретенский и Виленский кресты в Муроме // Ставрографический сборник. Кн. 2. Крест в Православии. — М., 2003; она же. Древности Муромского Воскресенского монастыря // Уваровские чтения — V. — Муром, 2003; Пуцко В. Г., Сухова О. А. Виленский крест в «Повести» и мощевик Троицкого монастыря в Муроме // Там же; Сухова О. А. и др. Иконы Мурома. — М., 2004; Сухова О. А. Кресты-мощевики в собрании Муромского музея // Ставрографический сборник. Кн. 3. — М., 2004.; она же. Житийная икона святых благоверных князей Константина, Михаила и Федора Муромских. Александр Казанцев. 1714 г. — М., 2006; она же. Коллекция икон Муромского музея: история формирования, изучения и реставрации // Художественные музеи России. Вып. 4. Музеи и культурное наследие регионов, — Русский музей — СПб., 2009.; Пуцко В. Г., Сухова О. А. «Двойной» серебряный складень-триптих в Муроме // ПКНО 2006. — М., 2009.


2 Музееведение. Музеи исторического профиля. — М., 1988. — С. 26.


3 Набоков В. Посещение музея // Набоков В. Другие берега. Весна в Фиалте. — М., 2004. — С. 275 .


4 Музееведение. Музеи исторического профиля. — С. 144−146.


5 Купряшина Т. Б. Исторические источники по истории Муромского музея (1918 -1941 гг.) Дипломная работа. — М., 1979 // МИХМ НА. — 695. — Л. 26, 39−42, 48, 65, 80. В поле зрения автора отчеты, акты поступлений и другие источники; инвентари не рассматриваются.


6 Карданов В. К. Музейное строительство и охрана памятников культуры в первые годы Советской власти. 1917−1920 // История музейного дела в СССР. — М., 1957. — Вып. 1. — С. 15, 29; Ионова О. В. Создание сети краеведческих музеев РСФСР в первые десять лет Советской власти // Там же. — С. 39, 46−49; Сенчурова Т. Е., Купряшина Т. Б. Музейное строительство в Муроме (1918−1950-е гг.) // Музеи Верхней Волги… — С. 294−307; Муромский историко-художественный музей. Путеводитель / Сост Т. Б. Купряшина. — М., 2003; Смирнов Ю. М. Интеллигенция, революция, музей (страницы муромской истории) // История в лицах: интеллигенция и провинция. — Ковров, 2006. — С. 69−74.


7 Основы советского музееведения. — М., 1955. — С. 128. Ныне действующие муромские инвентари, при всей их системности и достаточной четкости, менее содержательны, особенно в той части, что касается «легенд».


8 Мощи муромских святых подвергались вскрытию и обследованию в 1919, 1923, 1924, 1930 гг. Подробнее об этом см.: Сухова О. А. «Града Мурома святые» // Муромский сборник. — Муром, 1993. — С. 57−62.


9 См.: Сухова О. А. Древности Муромского Воскресенского монастыря. — С. 131−132. Кат. 17.


10 См.: Кочкина М. В. Ктиторы Муромского Спасского монастыря Кравковы // Муромский сборник. — С. 14−24. О колоколе — С. 15−16. Здесь автор цитирует описание из рассматриваемой нами книги поступлений.


11 О судьбе А. Ф. Жадина см. статью его внучки — М. А. Казанковой «Гражданин города Мурома — Алексей Федорович Жадин» в наст. сборнике. См. о нем упом: Сухова О. А. Этнографическая коллекция И. С. Куликова в собрании Муромского музея. — С.67−70; Сенчурова Т. Е., Купряшина Т. Б. Указ. соч. — С. 295.; Уколова М. Г. Военный лубок XIX-начала XX века (из коллекции Муромского историко-художественного музея) // Уваровские чтения IV. — Муром, 2003. — С. 57. О В. Н. Добрынкине (1879 -1970 -?) см.: Владимирская энциклопедия. — Владимир, 2002. — С. 149 (автор ст. Т. Е. Сенчурова.); Сухова О. А. Муромские иконы: источники, история изучения и реставрации // Сухова О. А. и др. Иконы Мурома. — С. 48−50. Ранее не была уточнена дата ареста, были указания на 1937 г. На самом деле он арестован 19.10. 1935. Осужден на три года лишения свободы. См.: Боль и память. Книга Памяти жертв политических репрессий Владимирской области. — Владимир, 2003. — Т. 2. — С. 78.


12 Меликов Никита Андреевич, род. 1876 г. г. Баку. Проживал в г. Муром. Служащий. Арестован. 03.01. 1938 г. Осужден на десять лет лишения свободы. Вместе с ним арестована его жена — Меликова Евгения Георгиевна, род. 1885 г. в г. Нарве, Эстония. Домохозяйка. См.: Боль и память… — Т. 2. — С.104.


13 См.: Сухова О. А. Этнографическая коллекция И. С. Куликова в собрании Муромского музея.


14 См. о нем: Сухова О. А. Муромские иконы: источники, история изучения и реставрации // Сухова О. А. и др. Иконы Мурома — С. 50, 52. Ил. 38.


15 В источниках и публикациях встречается различное написание фамилии этих местных дворян. В рассматриваемом источнике речь идет, очевидно, о «помещике А. И. Гейцик», на средства которого в 1820−25 гг. был расширен придельный храм Николы Можайского. Главный престол церкви был к тому времени посвящен иконе Казанской Богоматери. Ив. Ник. Гейциком, отцом упомянутого храмоздателя, еще в конце XVIII в. был устроен Спасский придел (См.: Добронравов В. Г. Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. — Владимир, 1897. — Вып. IV. — С. 156; Епанчин А. А. Господь поставил меня собирателем. — Муром, 2002. — С. 90−91.


16 Участником экспедиции от Муромского музея был его заведующий — Квасов. См. об этом: Федорова Г. А., Штарева Г. В. Антропологическая экспедиция 1927 года. Вязниковский уезд // XV Рождественские историко-краеведческие чтения. Российская провинция: история, традиция, современность. — Ковров, 2009.


17 Об истории изучения археологии Муромского края и коллекции музея см. статьи Е. В. Лодыгиной: Обзор археологических исследований Мурома и Муромского района // Уваровские чтения-V. — Муром, 2003. — С. 78−82; Из истории археологических исследований памятников каменного века в правобережье бывшего Муромского уезда // Вторые Черниковские чтения. — Н. Новгород, 2005; Археологическая деятельность Муромского музея // Материалы конференции «Музей и археологическое наследие» в музее антропологии и этнографии имени Петра Великого («Кунсткамера»). — СПб., 2004.


18 См.: Сенявская Е. С. Героические символы: реальность и мифология войны // Отечественная история. -1995. — № 5.